Первый советский политический китч - «Бархатный сезон» (1978, режиссёр Владимир Павлович)
«Эта весна была, несомненно, одной из самых трагических французских весен, весной гражданской войны. Политическое соперничество уступило место социальной ненависти, развивавшейся в невыносимой атмосфере обоюдной боязни. Страх! Страх! Страх! Это была весна страха. Какими могучими должны были быть жизненные силы, чтобы в этой вязкой атмосфере все же зацвели каштаны».
Это слова французского писателя-католика Жоржа Бернаноса о Париже конца 1930-х годов, жившем предчувствием и гражданской, и мировой войны. Почти слово в слово то же самое писал о Москве конца 1930-х драматург Александр Гладков. Похожие слова о правившем бал в Европе ужасе пополам с беззаботностью можно найти у их современников - англичан ли, поляков, бельгийцев.
Эпоха всемирной гражданской войны между красным и черным интернационалами немыслимо киногенична. Между тем к концу 1970-х годов о ней были сняты считаные фильмы (да и с тех пор немного): не только Европе, но и СССР историческая память словно "жала", ее хотелось упрятать куда поглубже.
Советско-швейцарский "Бархатный сезон" никакими подобными комплексами не страдал.
В самом начале загадочный русский Николас (Юозас Будрайтис), похожий на "бойца невидимого фронта", бесхитростный француз-докер Анри (Александр Лазарев-старший) и миллионерская дочка Лиз Бредвери (Валентина Игнатьева) в бешеной гонке выводили грузовик Красного Креста с 12 испанскими детьми из-под кинжального огня немецкого истребителя.
Сюжет осени 1938-го, когда интербригады отступали из Испании, умещался в пару дней (тех самых дней, в которые в Мюнхене был вынесен смертный приговор Чехословакии). Почти никто из героев не выживет. Кто погибнет в достойной камеры Сэма Пекинпа бойне на морвокзале веселого французского курорта, где интернационалисты схлестнутся с боевиками фашиста Бернарда (Альгимантас Масюлис). Кто рухнет в море на самолете с расстрелянным экипажем. А в эпицентре этого шторма будет мотать тех самых испанских детей, кажущихся тряпичными игрушками в азартных играх взрослых.
Казалось бы, форма фильма должна соответствовать содержанию. Представить себе иное воплощение подобного сюжета, чем суровая баллада об интернационалистах а-ля Константин Симонов, невозможно. Однако же "Бархатный сезон" почти что мюзикл. Деньги, необходимые для выкупа Анри из тюрьмы, Лиз добудет, выиграв конкурс красоты: от ляжек, попок и сисек на экране рябит в глазах. Приосанившись, тряхнет стариной и пройдется в танце с женой (Ирина Скобцева) даже суровый папа Лиз (Сергей Бондарчук): единственный в советском кино миллионер, оказавшийся безусловным, что твой Николай Гастелло, героем. Автоматные очереди сольются с чечеткой, как через несколько лет в "Клубе "Коттон"" Копполы. А убивать и умирать герои будут не под уместный "Интернационал", а под обаятельно-вирусный шлягер Мурада Кажлаева:
"Очень просто танцевать / Танец лам-бенд-вок. / Надо весело скакать, / Не жалея ног".
Даже свою садистскую сущность Бернард продемонстрирует исключительно по-эстрадному. Поглумившись над еврейскими оркестрантами, заведет людоедский танец с испанскими сиротками.
Советское кино вообще никогда не пело и не танцевало так, как в 1978 году. Апогей застоя обернулся даже не праздником, а оргией, вакханалией "легкого жанра". Критика стонала в голос: не успев обличить, скажем, "цыганщину" Эмиля Лотяну, превратившего "Драму на охоте" Антона Чехова в жгучую мелодраму, она обнаруживала, что "китч" обложил ее со всех сторон, и решительно непонятно, по кому открывать огонь. "Д'Артаньян и три мушкетера" Георгия Юнгвальд-Хилькевича и "31 июня" Леонида Квинихидзе, "Комедия ошибок" Вадима Гаузнера (по сценарию, на секундочку, Фридриха Горенштейна) и "Дуэнья" Михаила Григорьева, "Короли и капуста" Николая Рашеева и "Летучая мышь" Яна Фрида.
"Бархатный сезон" должен был бы вызвать особый гнев из-за легкомысленного подхода к "святому", но критика, похоже, так перенапряглась в войне с "пошлостью", что лишь дежурно поворчала. Фильм растворился в окружавшем его океане угарного веселья, хотя на самом деле не имел с ним ничего общего. Владимир Павлович снял, если угодно, советское "Кабаре".
"Бархатный сезон" как ошеломлял при выходе в прокат какой-то неместной, бешеной энергией (помню, три раза подряд смотрел его в летнем кинотеатре Зеленогорска под Ленинградом), так и ошеломляет до сих пор. Если бы фильм играл по правилам героико-революционного жанра, канул бы в небытие. Боюсь, что и героев было бы не жалко. А их, умирающих на морвокзале в рапиде, до слез жалко. Если вообще допустимо использовать ужасное слово "душераздирающий", то уместно оно именно в применении к финалу "Бархатного сезона", разорванному криком раненой Лиз, вызывающей огонь на себя: "Стреляй, Николас! Стреляй! Стреляй!"
Черт его знает, наверное, про предвоенное самоубийство Европы так и надо снимать: с чечеткой и голыми ляжками.
Пафос и балаган неразделимы. Фильм вообще, что называется, "крепко сколочен". Игровая атмосфера "размораживает" актеров, которым вроде бы и напрягаться не было нужды: играй себе с наработанными стереотипами. Но где еще Сергей Бондарчук был так легок и упруг, как в роли мистера Бредвери? Где еще Николай Крючков так по мальчишески "включал Жана Габена", как в роли старого капитана Бура?
"У Бура есть свой прекрасный "Орфей", который вовсе не собирается в ад".
"Если Бур пьет, значит, все в порядке. Но если Бур надирается, а я надрался, значит, все очень плохо".
И даже несчастный Масюлис, бесконечно утомленный выпавшим на его долю жребием играть за упырем упыря, от "дяди Вилли" из "Щита и меча" до фельдмаршала Манштейна и Гарри Трумэна, непривычно азартен.
"Я представляю Красный Крест",- бросает ему пацифистка Мари (Татьяна Сидоренко).
"А я черный. Ха-ха-ха".
По мне, так это лучший сценарий Григория Горина.
Но своей магией фильм обязан, не побоюсь этого слова, загадочному режиссеру Павловичу. С его биографией, вообще, мало что понятно. То, что он югослав, конечно, во многом объясняет энергетику "Бархатного сезона". Но он еще и югослав, по обстоятельствам самой своей биографии хорошо знавший то, о чем снят фильм. Его отец, судя по всему, был коминтерновцем, причастным к испанской войне. Сидел в тюрьме, скорее всего, в родной, титоистской - Тито расправлялся со своими сталинистами вполне по-сталински,- впоследствии, очевидно, получил убежище в СССР. Но его сын Владо дебютировал как режиссер на родине, где снял пару-тройку короткометражек и два тяжелых, как все югославское военное кино, фильма про Вторую мировую, ставшую для югославов еще и гражданской: "Дети воеводы Шмидта" (1967) и "Прерванная свадьба" (1969). Затем "Единственную дорогу", в Югославии известную как "Закованные шоферы", с Владимиром Высоцким. И вот "Бархатный сезон", ставший его последним фильмом и остающийся беззаконной кометой не только советского, но и европейского кино.
Контекст. 1978
"Великая Отечественная" (в США - "Неизвестная война") - апогей политики "разрядки", монтажная советско-американская телеэпопея, созданная коллективом под руководством великого Романа Кармена с великим Бертом Ланкастером в роли ведущего.
"Женщина, которая поет" (СССР, Александр Орлов) - Алла Пугачева завоевывает большой экран в музыкальной мелодраме, построенной по вполне голливудским лекалам.
"Замужество Марии Браун" (ФРГ, Райнер Вернер Фассбиндер) - первый фильм безжалостной трилогии, анатомирующей послевоенную историю Западной Германии как историю искалеченных женских судеб.
"Репетиция оркестра" (Италия, Федерико Феллини) - раздраженная притча во славу творца-тирана, у которого путается под ногами оркестрантская чернь, увы, необходимая для воплощения его гениальных замыслов.
"Дни жатвы" (США, Терренс Малик) - невинно-аморальная криминальная трагедия разыгрывается на фоне божественно бесчеловечных небесных и земных просторов.
"Без наркоза" (Польша, Анджей Вайда) - апогей "кинематографа морального беспокойства": в исторической перспективе очевидно, что такие бытовые трагедии предвещали скорый коллапс польского коммунизма.
Последователи. Советский детский политический китч
"Тегеран-43" (1980) Александра Алова и Владимира Наумова, замысленный как антифашистский эпос, невольно обернулся китчем в силу своей интернациональной природы. Армен Джигарханян сыграл смахивающего на неандертальца киллера Макса Ришара. Ален Делон в роли полицейского комиссара Жоржа Фоша красиво умирал под градом пуль на парижской улице. А над фильмом парил голос Шарля Азнавура певшего про "ве-е-ечную любовь".
Источник: kommersant.ru
Это слова французского писателя-католика Жоржа Бернаноса о Париже конца 1930-х годов, жившем предчувствием и гражданской, и мировой войны. Почти слово в слово то же самое писал о Москве конца 1930-х драматург Александр Гладков. Похожие слова о правившем бал в Европе ужасе пополам с беззаботностью можно найти у их современников - англичан ли, поляков, бельгийцев.
Эпоха всемирной гражданской войны между красным и черным интернационалами немыслимо киногенична. Между тем к концу 1970-х годов о ней были сняты считаные фильмы (да и с тех пор немного): не только Европе, но и СССР историческая память словно "жала", ее хотелось упрятать куда поглубже.
Советско-швейцарский "Бархатный сезон" никакими подобными комплексами не страдал.
В самом начале загадочный русский Николас (Юозас Будрайтис), похожий на "бойца невидимого фронта", бесхитростный француз-докер Анри (Александр Лазарев-старший) и миллионерская дочка Лиз Бредвери (Валентина Игнатьева) в бешеной гонке выводили грузовик Красного Креста с 12 испанскими детьми из-под кинжального огня немецкого истребителя.
Сюжет осени 1938-го, когда интербригады отступали из Испании, умещался в пару дней (тех самых дней, в которые в Мюнхене был вынесен смертный приговор Чехословакии). Почти никто из героев не выживет. Кто погибнет в достойной камеры Сэма Пекинпа бойне на морвокзале веселого французского курорта, где интернационалисты схлестнутся с боевиками фашиста Бернарда (Альгимантас Масюлис). Кто рухнет в море на самолете с расстрелянным экипажем. А в эпицентре этого шторма будет мотать тех самых испанских детей, кажущихся тряпичными игрушками в азартных играх взрослых.
Казалось бы, форма фильма должна соответствовать содержанию. Представить себе иное воплощение подобного сюжета, чем суровая баллада об интернационалистах а-ля Константин Симонов, невозможно. Однако же "Бархатный сезон" почти что мюзикл. Деньги, необходимые для выкупа Анри из тюрьмы, Лиз добудет, выиграв конкурс красоты: от ляжек, попок и сисек на экране рябит в глазах. Приосанившись, тряхнет стариной и пройдется в танце с женой (Ирина Скобцева) даже суровый папа Лиз (Сергей Бондарчук): единственный в советском кино миллионер, оказавшийся безусловным, что твой Николай Гастелло, героем. Автоматные очереди сольются с чечеткой, как через несколько лет в "Клубе "Коттон"" Копполы. А убивать и умирать герои будут не под уместный "Интернационал", а под обаятельно-вирусный шлягер Мурада Кажлаева:
"Очень просто танцевать / Танец лам-бенд-вок. / Надо весело скакать, / Не жалея ног".
Даже свою садистскую сущность Бернард продемонстрирует исключительно по-эстрадному. Поглумившись над еврейскими оркестрантами, заведет людоедский танец с испанскими сиротками.
Советское кино вообще никогда не пело и не танцевало так, как в 1978 году. Апогей застоя обернулся даже не праздником, а оргией, вакханалией "легкого жанра". Критика стонала в голос: не успев обличить, скажем, "цыганщину" Эмиля Лотяну, превратившего "Драму на охоте" Антона Чехова в жгучую мелодраму, она обнаруживала, что "китч" обложил ее со всех сторон, и решительно непонятно, по кому открывать огонь. "Д'Артаньян и три мушкетера" Георгия Юнгвальд-Хилькевича и "31 июня" Леонида Квинихидзе, "Комедия ошибок" Вадима Гаузнера (по сценарию, на секундочку, Фридриха Горенштейна) и "Дуэнья" Михаила Григорьева, "Короли и капуста" Николая Рашеева и "Летучая мышь" Яна Фрида.
"Бархатный сезон" должен был бы вызвать особый гнев из-за легкомысленного подхода к "святому", но критика, похоже, так перенапряглась в войне с "пошлостью", что лишь дежурно поворчала. Фильм растворился в окружавшем его океане угарного веселья, хотя на самом деле не имел с ним ничего общего. Владимир Павлович снял, если угодно, советское "Кабаре".
"Бархатный сезон" как ошеломлял при выходе в прокат какой-то неместной, бешеной энергией (помню, три раза подряд смотрел его в летнем кинотеатре Зеленогорска под Ленинградом), так и ошеломляет до сих пор. Если бы фильм играл по правилам героико-революционного жанра, канул бы в небытие. Боюсь, что и героев было бы не жалко. А их, умирающих на морвокзале в рапиде, до слез жалко. Если вообще допустимо использовать ужасное слово "душераздирающий", то уместно оно именно в применении к финалу "Бархатного сезона", разорванному криком раненой Лиз, вызывающей огонь на себя: "Стреляй, Николас! Стреляй! Стреляй!"
Черт его знает, наверное, про предвоенное самоубийство Европы так и надо снимать: с чечеткой и голыми ляжками.
Пафос и балаган неразделимы. Фильм вообще, что называется, "крепко сколочен". Игровая атмосфера "размораживает" актеров, которым вроде бы и напрягаться не было нужды: играй себе с наработанными стереотипами. Но где еще Сергей Бондарчук был так легок и упруг, как в роли мистера Бредвери? Где еще Николай Крючков так по мальчишески "включал Жана Габена", как в роли старого капитана Бура?
"У Бура есть свой прекрасный "Орфей", который вовсе не собирается в ад".
"Если Бур пьет, значит, все в порядке. Но если Бур надирается, а я надрался, значит, все очень плохо".
И даже несчастный Масюлис, бесконечно утомленный выпавшим на его долю жребием играть за упырем упыря, от "дяди Вилли" из "Щита и меча" до фельдмаршала Манштейна и Гарри Трумэна, непривычно азартен.
"Я представляю Красный Крест",- бросает ему пацифистка Мари (Татьяна Сидоренко).
"А я черный. Ха-ха-ха".
По мне, так это лучший сценарий Григория Горина.
Но своей магией фильм обязан, не побоюсь этого слова, загадочному режиссеру Павловичу. С его биографией, вообще, мало что понятно. То, что он югослав, конечно, во многом объясняет энергетику "Бархатного сезона". Но он еще и югослав, по обстоятельствам самой своей биографии хорошо знавший то, о чем снят фильм. Его отец, судя по всему, был коминтерновцем, причастным к испанской войне. Сидел в тюрьме, скорее всего, в родной, титоистской - Тито расправлялся со своими сталинистами вполне по-сталински,- впоследствии, очевидно, получил убежище в СССР. Но его сын Владо дебютировал как режиссер на родине, где снял пару-тройку короткометражек и два тяжелых, как все югославское военное кино, фильма про Вторую мировую, ставшую для югославов еще и гражданской: "Дети воеводы Шмидта" (1967) и "Прерванная свадьба" (1969). Затем "Единственную дорогу", в Югославии известную как "Закованные шоферы", с Владимиром Высоцким. И вот "Бархатный сезон", ставший его последним фильмом и остающийся беззаконной кометой не только советского, но и европейского кино.
Контекст. 1978
"Великая Отечественная" (в США - "Неизвестная война") - апогей политики "разрядки", монтажная советско-американская телеэпопея, созданная коллективом под руководством великого Романа Кармена с великим Бертом Ланкастером в роли ведущего.
"Женщина, которая поет" (СССР, Александр Орлов) - Алла Пугачева завоевывает большой экран в музыкальной мелодраме, построенной по вполне голливудским лекалам.
"Замужество Марии Браун" (ФРГ, Райнер Вернер Фассбиндер) - первый фильм безжалостной трилогии, анатомирующей послевоенную историю Западной Германии как историю искалеченных женских судеб.
"Репетиция оркестра" (Италия, Федерико Феллини) - раздраженная притча во славу творца-тирана, у которого путается под ногами оркестрантская чернь, увы, необходимая для воплощения его гениальных замыслов.
"Дни жатвы" (США, Терренс Малик) - невинно-аморальная криминальная трагедия разыгрывается на фоне божественно бесчеловечных небесных и земных просторов.
"Без наркоза" (Польша, Анджей Вайда) - апогей "кинематографа морального беспокойства": в исторической перспективе очевидно, что такие бытовые трагедии предвещали скорый коллапс польского коммунизма.
Последователи. Советский детский политический китч
"Тегеран-43" (1980) Александра Алова и Владимира Наумова, замысленный как антифашистский эпос, невольно обернулся китчем в силу своей интернациональной природы. Армен Джигарханян сыграл смахивающего на неандертальца киллера Макса Ришара. Ален Делон в роли полицейского комиссара Жоржа Фоша красиво умирал под градом пуль на парижской улице. А над фильмом парил голос Шарля Азнавура певшего про "ве-е-ечную любовь".
Источник: kommersant.ru