Зазнайкин в Стране невыученных уроков - Мультипликация как счастливый билет в мир безответственности
Школа пришла в мультфильм в конце 1940-х, знаменуя окончательную победу Реставрации. Вместе с погонами в армии, патриархией в церкви, культом академических театров и пантеоном имперских героев детям были возвращены гимназическая форма, раздельное обучение, кадетские (то есть суворовские) корпуса и школьные служители с метлой и колокольчиком. Новое царство регламента возродило жанр толстовско-религиозной притчи о злоключениях непослушных детей, немедленно поместив их под гласный тотальный надзор.
Кадр из мультфильма «Вовка в Тридевятом царстве». 1965
Помимо семьи и школы, за неучами следили и стыдили: говорящие воробьи, клоуны в цирке, светофоры, матрешки, оловянные солдатики, точки с запятыми, радиоприемники и омерзительные фифы-отличницы (противоположный случай, когда отстающую девочку перевоспитывают образцовые мальчики - например, Чижов, Рыжов и Пыжов, - приключился всего однажды, в мультфильме «Друзья-товарищи»). «У самой мозги фарфоровые, а туда же - воспитывать», - говорил в таких случаях деревянный человечек Буратино.
Расхристанная душа оболтуса рвалась на волю - и мультипликация дарила ей счастливый билет в мир праздных удовольствий и безответственности. Страну ошибок, Невыученных уроков, Тридевятое царство и Царство лжи - словом, на Остров дураков, где деревянному человечку Пиноккио выпадал уникальный шанс и приключение пережить, и невредимым домой вернуться. В фальшивом раю его подстерегала жуткая кунсткамера из хищных двоек и гигантских муравьев, полутора землекопов и крутонравных царей с их «Эй, стража!» на любую неотгаданную загадку. Возврат за парту был в таких условиях сущим счастьем.
Родовыми пороками новой назидательности были многословие и безразмерный метраж.
Привлеченные в качестве сценаристов ветераны детского эпоса Олеша, Кассиль и Вольпин с Эрдманом просто не понимали спринтерского характера мини-скетчей. Мультфильмы длились по 15-20 минут, что для стремительного мира сиюминутных превращений и перемещений было настоящим тягучим марафоном.
Если девочка приходила за умом-разумом в цирк, ей (и зрителю) приходилось высидеть до финальной нотации все представление с наездниками, фейерверками и клоуном Карандашом («Девочка в цирке», 1950). Если лодырь лез в капитаны, не зная дробей, его не могли сразу ткнуть носом в ошибку, а заставляли раз пятнадцать тонуть и погибать среди акул - где никакие дроби не помогли бы («Степа-моряк», 1955). С появлением профессиональных мультсценаристов фильмы стали короче и понятнее, но только в самом конце 1970-х сверхлапидарный «Ералаш» породил рисованный аналог - альманах «Переменка» из двухминутных анекдотов.
Однако самый долгий, самый категорический запрет поначалу сохранялся и там. С первого же школьного мультика «Федя Зайцев» (1948) скверных рисованных детей поразили в основном праве юного гражданина СССР - быть пионером. Лодырь, лжец, лентяй и лоботряс не мог состоять в ордене юных ленинцев. В жизни мог, в мультипликации - никогда.
В «Девочке в цирке» звучало: «Не знать такого пустяка отличница не может! - Вход в цирк не запрещен пока и двоечницам тоже». Так то в цирк. Ленивица Нина была одна на весь зал без галстука. Шалопай Федя Зайцев забывал его на стуле, а в римейке «Человечка нарисовал я» (1960) тот просто упархивал в сторону. Впервые хитрец и обманщик обрел законный алый треугольничек во втором выпуске «Переменки» в канун вольных 1980-х.
Зато фамилия была у всех. Школьников опознают пофамильно, и мультфильм не стал отступать от канона. Сначала героев звали никак - Зайцев, Сорокин, Семенов и Строганова, но с начала 1960-х мир невыученных уроков обогатился незабываемыми Баранкиным, Перестукиным, а позже Зазнайкиной с Бармалейкиным. «Ералашевский» многостаночник В. Алеников поспел и на «Союзмультфильм» сценаристом, и в «Переменку»-2 проник его незаменимый Васечкин (правда, в связке не с Петровым, а с Пахомовым). Неслухи и забияки делались все симпатичнее. Это круг прегрешений прежних тридцати лет ограничивался ленью, витанием в облаках и нытьем «Я учил».
На заре 1980-х грянул подлинный праздник непослушания: появились прежде недопустимые на экране плевание из трубочек жеваной бумагой (впервые - в 1975 году в «Наследстве волшебника Бахрама»!), спички в потолок, запуск ластика с линейки и бой с ноги по кнопкам лифта. Бармалейкин вздумал отменить живую историю, украв у Галилея стереотрубу, у Кеплера - секстант, а у неандертальца каменный топор («На задней парте», 1976-1982). Авторы презрели в упоении еще одно табу, проведя кривую эволюции от членистоногих до Бармалейкина, стоявшего на схеме голым и с отчетливыми первичными признаками, то есть вполне себе членистоногим. В ответ хулиган зацепил на Знайкиной нитку, распуская полосатый купальник и тоже оставив в одних очках.
«На задней парте». 1980
Крушение норм и запретов убило жанр: дети без тормозов оказались на Острове дураков и в жизни, и на экране. Двойки стали нестрашными, учителя - безответственными, а полтора землекопа - даже прикольными. Раньше мультик «Чудеса средь бела дня» (1978) пугал антиутопией - какой кайф, а после хаос наступит, если весь мир забудет об обязанностях. В школу не погонят, но и завтрака не дадут. Мама пропустит работу, водитель свернет с маршрута, пожарный плюнет в огонь, и настанут коллапс и анархия. Пророчества сбылись. Мальчик некормленым убегает в школу (а может, и не в школу), когда родители еще спят, а отец сутки напролет гоняет мультфильмы, делая вид, что работает.
На том и прекратил свое существование школьный мультфильм.
Источник: chapaev.media