Любовь и боль - Историк Питер Джонс о разных видах любви, самоуничтожении и радикальности любви
Последние пару лет здесь, в Тюмени, я был частью исследовательской команды «Материальные отношения». Одно из положений команды состояло в том, что нам нужно переосмыслить любовь как вид отношений между людьми и нелюдьми. Часть этого исследования развилась в нашу философию любви. Одна из моих ролей в этом процессе - это осмысление долгой истории любви. Я понял, изучая историю понимания любви, насколько узок современный взгляд на нее. Мне кажется, что сегодня есть тенденция рассматривать любовь как соглашение между людьми: это нечто безопасное, вы находите завершение себя в другом человеке. Когда вы влюблены, вы делаете друг друга лучше. И любовь должна приносить удовольствие: любовь делает вас полнее и тем самым приносит удовольствие.
Мне кажется, это узкое понимание: мы видим это, глядя на долгую историю идей о любви. Особенно это видно в Средневековье и Древнем Риме. Я исследовал болезненную любовь: как болезненная, разрушительная любовь, которая уничтожает личность, может быть наиболее созидательной любовью. Возможно, именно на таком виде отношений нам стоит делать больший акцент в современном мире. Звучит странно, но, думаю, история это подтверждает.
Мы знаем, что любовь и боль связаны, это зафиксировано в языке. Мы чувствуем любовную горячку, мы говорим, что умираем от любви, что наше сердце разбито и так далее. Современная наука предполагает, что любовь и боль связаны в мозге: по-видимому, одни и те же зоны мозга отвечают за любовь и за боль. Клинические психологи рассказывают, как клиенты приходят к ним с глубокой тревожностью из-за любви. Она вызывает у людей невыносимую боль. Стрессовая кардиомиопатия - это заболевание, характерное для сильно влюбленных людей, и у него крайне болезненные физические проявления. Ученые привлекают внимание к этой связи.
Если мы посмотрим на западную историю, мы увидим, насколько по-разному эта связь проявлялась в разных контекстах. Классический пример - Купидон и его стрелы: в древнеримской мифологии Купидон пускает стрелы в людей, и рана, нанесенная ими, вызывает любовь, или является меткой любви, или провоцирует любовь. Любовь переживается как рана. Овидий в «Метаморфозах» описывает, как Венера полюбила Адониса: Венера случайно поранилась о стрелу Купидона, и эта рана съедает ее заживо. Ее любовь к Адонису настолько сильна, что уже становится разрушительной: Венера разрывает свои одежды, уходит в лес, живет с Адонисом и становится охотницей. В этом процессе она вытравливает свою личность, срывает с себя свою сущность, становится чем-то первородным. Разумеется, это невероятно болезненно, это съедает ее живьем.
В западном дискурсе начиная с эпохи Просвещения возникает идея о том, что есть два типа любви, и только один из них болезненный. Есть чувственная любовь, плотская любовь, вожделение - низкая любовь. И есть высокая, трансцендентная любовь, истинная любовь. Для таких мыслителей, как немецкий писатель Гёте, только плотская любовь может быть болезненной. Гёте говорил, что важный навык в любви - умение различать низкую любовь, которую следует избегать, и высокую любовь, за которой нужно следовать. Он говорил, что низкая любовь как яд: она пожирает вас изнутри, если вы стали жертвой плотской любви, - и что вам нужно следовать за высокой, трансцендентной любовью, которая создает истинного человека, завершенного человека.
Средневековье - это особенно интересный случай, поскольку грань между низкой и высокой любовью здесь полностью размыта. В западном Средневековье, особенно в 1100-1200-е годы, когда родился этот концепт любви, любовь связана с пустотой внутри человека. В Средневековье мы видим идею о том, что болезненная любовь самая ценная, что созидательная любовь - та, которая вас уничтожает, и что само по себе самоуничтожение, с которым связана любовь, самоуничтожение в любви, может привести вас к Богу и в высшей степени наполнить вас именно через самоуничтожение.
Пример самоуничтожения в любви - это Бернард Клервоский, цистерцианский монах XII века. Его фигура невероятно важна в философии любви, невероятно влиятельна. Он монах, который живет в уединении, в сообществе монахов: полное целомудрие, очень простая жизнь, размышления о Священном Писании. Но Бернард пишет поучения о любви и огромное количество работ, которые позднее перейдут в любовную поэзию и станут использоваться как метод любви, - он становится крайне популярным, когда выходит из монастыря в мир. Для Бернарда Клервоского важна эта чувственная, низкая любовь. Нет более высокой любви, мы не должны выкинуть ее и начать искать трансцендентную любовь. Для Бернарда именно эту чувственную, болезненную, плотскую любовь необходимо взращивать и превращать в трансцендентную любовь.
Что я имею в виду? В ранние годы с Бернардом произошел поразительный случай. Он еще не уверен, что он хочет делать со своей жизнью: он не хочет быть рыцарем или властительным аристократом. Бернард хочет сделать в своей жизни что-то более созидательное, но он не уверен: возможно, он уйдет в духовную сферу, а возможно, нет. Однажды он видит прекрасную женщину на другом берегу озера и чувствует плотское вожделение, пробуждение любви или страсти - и бросается в озеро. Холодная вода, холодный душ смывает с него эти чувства. И тогда он подумал: это поразительно мощная сила! Она невероятно напугала его, и он решил стать монахом. И когда он стал монахом, эти сильнейшие ощущения чувственности, любви и вожделения превращаются в мощную философию любви к Богу, в его De Diligendo Deo - «О любви к Богу».
Бернард пишет о том, как любая любовь в конечном итоге вливается в любовь к Богу - любая, как будто любовь сама по себе как искра, как будто любовь - это сила, которую нужно перенаправить в нужное место - любовь к Богу. Даже чувственная любовь, плотская любовь, вожделение - эти низменные желания все равно богоугодны, и их нужно вернуть на подобающее им место. Для Бернарда характерен очень чувственный взгляд на любовь к Богу. Он чувственно пишет о любви, его любовь экстатична, почти оргазмична - ужасное слово, но что поделать. Это экстатическая любовь, очень физическая.
Для Бернарда Клервоского любовь - это самоуничтожение. Чем больше вы любите Бога, тем меньше вы любите себя: вы отворачиваетесь от своих желаний и сливаетесь с желаниями Бога. Вся любовь становится любовью к Богу, включая среди всего прочего любовь к себе. Любовь для Бернарда уничтожительна: в конечном счете вы уменьшаетесь, ваша душа уменьшается, и вы приходите к Богу. Любовь приводит вас туда, любовь приводит вас к самоопустошению и самопониманию в Боге.
Другая важная средневековая традиция - это представление о том, что убийственно болезненная любовь созидательна. Пример - это Хадевейх Брабантская, поэт-мистик из Нидерландов, жившая в начале XIII века. Она тоже пишет о своей любви к Богу, но испытывает ее как мучение. Она чувствует себя поглощенной любовью, и это настолько болезненно, что она чувствует, как будто все ее конечности переломаны. Любовь пожирает ее изнутри, и это ее опыт любви. Но в то же время она описывает ее как ту самую силу, которая придает ей экстатический восторг. Это сила, которая подпитывает ее жизнь поэта-мистика, жизнь истовой христианки.
Эти идеи получили свое наивысшее воплощение в работах мистиков Майстера Экхарта и Маргариты Поретанской, жившей в начале XIV века. Маргарита Поретанская пишет о том, что ее любовь к Богу настолько сильна, что она полностью потеряла себя и стала просто душой. Она больше не Маргарита - она душа. И она снова пишет о том, что любовь поглощает ее. Это болезненный опыт, поскольку она чувствует себя как огонь, она чувствует такую боль от любви к Богу, как будто ее сжигают. Ирония - или как раз не ирония, а логичное завершение этой темы - состоит в том, что французские власти сожгли ее на костре за ересь. Такая любовь к Богу была возмутительной, поскольку она как будто отрезала все остальные отношения с миром. Эта любовь была невероятно личной, невероятно прямой, и ей не нужна была церковь, ей не нужен был королевский надзор, духовный надзор, интеллектуальный надзор. Есть только она и Бог, и это крайне опасный подход к связи с христианством.
Думаю, мы можем увидеть следы этой любви-самоуничтожения во всем западном дискурсе, не только в Средние века. Китс в одном из стихотворений пишет о болезненной любви, которая впускает настоящее удовольствие. Только через боль вы сможете его получить. Думаю, так много этой темы вы не увидите в современном западном дискурсе - что вам нужно уничтожить себя, чтобы найти настоящую любовь. Французский философ Алан Бадью пишет об этом, объединяя эти два взгляда: любовь разрушительна и связана с самоуничтожением, но не полностью поглощает человека. Он пишет о моменте, когда вы начинаете полностью признавать взгляд другого, взгляд любимого человека. Вы работаете в этом направлении. Вы отстраняетесь от своего взгляда, и влюбиться - это кризис и саморазрушение в том смысле, что вы понимаете: ваша вселенная не ограничивается вами, вам нужно встроить в нее другого. Но для Алана Бадью речь идет не о разрушении, а почти о том, чтобы смотреть на мир вместе, о совместной связи.
Почему все это важно? Почему это может быть актуально для современного понимания любви? Я бы сказал, что сейчас есть тенденция рассматривать любовь как приятный опыт, и я об этом уже говорил. Думаю, люди рассматривают любовь почти как соглашение: я заключаю с тобой договор, мы влюблены друг в друга, мы вместе составляем это соглашение. Думаю, опасность состоит в том, что такой подход не признает радикальные проявления любви - что любовь может показать вам что-то за пределами вашей личности. Любовь может принести вам радикальное самоограничение, радикальную эмпатию и радикальное смирение, которое позволит вам выйти за пределы солипсизма.
Мне кажется, что концепция любви как удовольствия и соглашения позволяет нам оставаться невредимыми, придерживаться солиптического взгляда: «Я понимаю мир вокруг себя, мне не нужен другой человек, чтобы изменить свои взгляды, мне не нужно приноравливаться к другому. Мне нужно просто работать с другим человеком». Тогда как взгляд, связанный с самоуничтожением, хорош тем, что он показывает нам смирение, которое приходит от любви к другому: «Я люблю тебя, и эта любовь основана на том, что она может развалиться, что я могу быть глупым, что мне нужно научиться у тебя чему-то, что жить с тобой - значит пожертвовать чем-то во мне, чтобы построить что-то или прийти к чему-то другому». Думаю, так мы были бы счастливее в любви - если речь идет о том, чтобы люди сегодня были бы счастливее в любви. Мы были бы счастливее, если бы признали, что любовь неизбежно связана с потерей себя, с пожертвованием части себя и искренним принятием другой точки зрения, чувств и бытия в мире.
Думаю, это прекрасная модель для создания более этичного опыта сосуществования с другими людьми, когда мы признаем, что мы неполны, но при этом нам нужно потерять часть себя, чтобы ужиться с другими; нам нужно искренне пожертвовать частью себя, чтобы принять миры других людей. Речь не о том, чтобы просто заключить компромисс: «Я хочу свое, ты хочешь своего, и мы достигли соглашения». Речь о том, чтобы сказать: «Иногда, возможно, мне нужно хотеть чего-то другого - или, может быть, иногда мне нужно в какой-то степени потерять себя, чтобы открыть что-то другое». Это может помочь нам признать, что нам нужно искренне пожертвовать своими желаниями и даже своим самоощущением, чтобы принять что-то другое, принять что-то ценное, что другие могут нам дать.
Источник: postnauka.ru