Екатерина Грачёва. Где кончаются рельсы.
Вот что хотите говорите, а нравится мне мой роман «Где кончаются рельсы».
Читателям тоже нравится. Кто поставит в один ряд с Михаилом Анчаровым и Сент-Экзюпери, кто заявит, что для него это - «лучше Льва Толстого». Человек, купивший последний экземпляр, назвал «Чернышевским нашего времени». Если бы такое говорили про мои рассказы, даже про мою любимую дилогию о Фёдоре - я бы нервно хихикнула. Но подобные отзывы об этом романе меня не смущают. Жаль только, других готовых вещей подобного уровня у меня пока нет.
«Рекламировать» эту книгу мне как бы неуместно, потому что в сети от неё лежит только первая вступительная часть (это лирическое вступление, а основная и по смыслу, и по объёму - третья), а бумажный тираж был маленький и полностью раскуплен. Получаются рассуждения о том, чего не достать… Но по существу главы и отрывки достаточно самостоятельные. Так что под катом - фрагменты первой главы третьей части. Может, потом ещё выложу кусочков.
Из главы «Электростанция»
Каждый человек ищет знать, зачем он живёт, и чем дальше живёт, тем мучительней ищет, и этим отличается человек от всякой другой твари. Так сказал дед.
Илюшка понял его не сразу, но когда понял, то понял крепко. И стал искать свою мечту, ради которой он на свет пришёл, но имени своей мечте он пока не знал. Только просыпался в радости и тоске и силился вспомнить, что ему снилось, а вековечная тайга шумела, волновалась, стволами качала. Или, наоборот, безмолвствовала так глубоко, как умеет только она.
Потом началась школа, а в школе им книжки читали про дедушку Ленина, в которого Илюшка влюбился совершенно. И задавал учителям сто вопросов, но скоро понял, что учителя ему не ответят. И дед тоже не ответит.
- Сам я твоего Ленина не видал, а по книжкам врать не стану, не обессудь.
- Дедушко, да как же врать-то, разве книжки могут врать, ты что!
- Книжки, Илюха, разные бывают, одни от человеков, другие от твари, а как их различать промеж собою - всяк сам учись, другой не научит.
И стал Илья учиться сам. Как он это делал - сказать сложно, но, видать, есть у человека какой-то такой инстинкт - самообучаться. И книжек много перечёл, и понял для себя, что Ленин был человек и многим человекам человек, но вот мечта его по имени коммунизм не для всех мечта, а потому со всеми его выстроить невозможно и даже нельзя. Но что такое «нельзя» перед ликом истории, где из учебника война на войну идёт и войной погоняет? Читал Илья книжки, обмирал сердцем и понимал пока только одно: если б его самого сейчас в Москву вызвали, посадили на самый главный стул и просили бы учить страну уму-разуму - он бы подождал, пока все разойдутся, слез бы со стула да в окно бы вылез. Трус не трус, а место не моё, и на чужом месте сидеть - никакой пользы с этого выйти не может, один только вред.
Но все-таки, если нельзя коммунизм со всеми - то с теми, кто хочет, разве нельзя?
- Мал ты ещё для таких вопросов, - сказал на это дед и книжки у него некоторые отобрал. - Иди вон живность свою корми.
Живность - это Илья кормушку тогда для птиц смастерил. Сначала хорошо было, а потом птицы его кормушку запомнили и налетали чуть не со всего леса, и одни с другими ссориться стали. Так что Илюшке их сторожить приходилось, самых настырных гонять, чтоб все понемногу наелись.
- Чего торчишь на морозе-то? Без шапки! Уши, что ль, лишние?
- Я думаю... Дед, а дед! А если я большую кормушку сделаю - хватит им?
- Хватит, да не надолго, - сказал дед, подошёл, шапку ему нахлобучил. - На всю тайгу не размахнёшься.
- Дед, а дед, а я знаю, что надо, чтобы всех вместе объединить... Надо такой пребольшой коммунизм придумать, больше которого нету, и тогда все маленькие коммунизмы на нём разместятся и толкаться не будут! Вот только как его придумать? Больше которого нет ничего, и в котором всё! Дед, а я смогу его придумать, если я буду учиться, учиться и учиться?
- Нет, этого мало, - хмыкнул дед. - Надо ещё уметь держать язык за зубами, а не то голову потеряешь.
- Дедушко, да ты не смейся, у меня великое открытие в голове, я только объяснить не умею. Конечно, коммунизм один-единственный на всех, но ведь у себя в голове каждый его по-своему понимает. Вот Алла Павловна говорила целый урок про доброту. А Васька прямо-таки раздобрился и два раза меня треснул вместо трёх, так что мы сегодня даже подружились немного. Ну вот доброта это или не доброта? Ведь два вместо трёх, дед! А еще я ему вот сказал, когда он меня ударил: тебе, говорю, Васька, надо двигатель к ранцу приделать с лампочкой. Как захочется тебе руками размахаться, треснешь ты по пропеллеру, он завертится и электричество выработает, будешь, Васька, маленькая электростанция, идёшь себе ночью и светишься... Дед, он жутко заинтересовался и спрашивал, где такой двигатель достать, и драться перехотел, дед...
- Знаешь что, Илюха, поезжай-ка ты в город к отцу, - вздохнул дед. - Хватит тебе в тайге со мною век коротать. Там тебе и электростанция, и библиотека - библиотека там, брат, это огромный-огромный дворец, и в нём книжек не считано.
- Тысяча? - спросил Илья.
- Сто тысяч, - сказал дед и сам испугался.
- Я столько не прочитаю, - тоже испугался Илья.
- Так ты все-то и не читай, только самые лучшие. Только смотри про коммунизмы свои молчи, а не то станет из тебя самого электростанция, и искры из глаз. Думать думай, а язык попридержи.
Так и заманил его дед в город: дворец и сто тысяч книжек. А на деле оказалось совсем всё не так…
(…)
Между прочим, если оглянуться и о Ваське вспомнить: никто ему пропеллера так и не подарил, тратил Васька свою силу куда не надо, за то успел отсидеть и в таком уже статусе опять на севера вернулся. И при встрече хохотал подвыпивший Васька почти истерически, на шаткий столовский столик основательным торсом опершись, и говорил: «Ну что, Илюха, ты с дипломом, а я с волчьим билетом, а финал-то один, электрростанцья, так-растак!» Но потом проходила мимо красивая и недоступная Юлия Геннадьевна, улыбкой Илью одарила да и дальше ушла. Больше Васька не хохотал и не пил, а глядел куда-то суженными глазами и молча тяжело грустил. Такая вот случилась встреча. Был Васька фантазёр великий и кладезь сил, только пропеллера ему подходящего не сыскалось, и в том беда и надежда вместе.
Ведь каждый человек ищет знать, зачем он живёт, и где же то самое единственное-неповторимое его место в общем храме мира. Но если человек своего места не находит, то или сам он от храма уходит, или других, кто в храме, начинает толкать, ломать и корёжить, насилием к счастью прорубиться надеясь. И то и другое - беда!..
Читателям тоже нравится. Кто поставит в один ряд с Михаилом Анчаровым и Сент-Экзюпери, кто заявит, что для него это - «лучше Льва Толстого». Человек, купивший последний экземпляр, назвал «Чернышевским нашего времени». Если бы такое говорили про мои рассказы, даже про мою любимую дилогию о Фёдоре - я бы нервно хихикнула. Но подобные отзывы об этом романе меня не смущают. Жаль только, других готовых вещей подобного уровня у меня пока нет.
«Рекламировать» эту книгу мне как бы неуместно, потому что в сети от неё лежит только первая вступительная часть (это лирическое вступление, а основная и по смыслу, и по объёму - третья), а бумажный тираж был маленький и полностью раскуплен. Получаются рассуждения о том, чего не достать… Но по существу главы и отрывки достаточно самостоятельные. Так что под катом - фрагменты первой главы третьей части. Может, потом ещё выложу кусочков.
Из главы «Электростанция»
Каждый человек ищет знать, зачем он живёт, и чем дальше живёт, тем мучительней ищет, и этим отличается человек от всякой другой твари. Так сказал дед.
Илюшка понял его не сразу, но когда понял, то понял крепко. И стал искать свою мечту, ради которой он на свет пришёл, но имени своей мечте он пока не знал. Только просыпался в радости и тоске и силился вспомнить, что ему снилось, а вековечная тайга шумела, волновалась, стволами качала. Или, наоборот, безмолвствовала так глубоко, как умеет только она.
Потом началась школа, а в школе им книжки читали про дедушку Ленина, в которого Илюшка влюбился совершенно. И задавал учителям сто вопросов, но скоро понял, что учителя ему не ответят. И дед тоже не ответит.
- Сам я твоего Ленина не видал, а по книжкам врать не стану, не обессудь.
- Дедушко, да как же врать-то, разве книжки могут врать, ты что!
- Книжки, Илюха, разные бывают, одни от человеков, другие от твари, а как их различать промеж собою - всяк сам учись, другой не научит.
И стал Илья учиться сам. Как он это делал - сказать сложно, но, видать, есть у человека какой-то такой инстинкт - самообучаться. И книжек много перечёл, и понял для себя, что Ленин был человек и многим человекам человек, но вот мечта его по имени коммунизм не для всех мечта, а потому со всеми его выстроить невозможно и даже нельзя. Но что такое «нельзя» перед ликом истории, где из учебника война на войну идёт и войной погоняет? Читал Илья книжки, обмирал сердцем и понимал пока только одно: если б его самого сейчас в Москву вызвали, посадили на самый главный стул и просили бы учить страну уму-разуму - он бы подождал, пока все разойдутся, слез бы со стула да в окно бы вылез. Трус не трус, а место не моё, и на чужом месте сидеть - никакой пользы с этого выйти не может, один только вред.
Но все-таки, если нельзя коммунизм со всеми - то с теми, кто хочет, разве нельзя?
- Мал ты ещё для таких вопросов, - сказал на это дед и книжки у него некоторые отобрал. - Иди вон живность свою корми.
Живность - это Илья кормушку тогда для птиц смастерил. Сначала хорошо было, а потом птицы его кормушку запомнили и налетали чуть не со всего леса, и одни с другими ссориться стали. Так что Илюшке их сторожить приходилось, самых настырных гонять, чтоб все понемногу наелись.
- Чего торчишь на морозе-то? Без шапки! Уши, что ль, лишние?
- Я думаю... Дед, а дед! А если я большую кормушку сделаю - хватит им?
- Хватит, да не надолго, - сказал дед, подошёл, шапку ему нахлобучил. - На всю тайгу не размахнёшься.
- Дед, а дед, а я знаю, что надо, чтобы всех вместе объединить... Надо такой пребольшой коммунизм придумать, больше которого нету, и тогда все маленькие коммунизмы на нём разместятся и толкаться не будут! Вот только как его придумать? Больше которого нет ничего, и в котором всё! Дед, а я смогу его придумать, если я буду учиться, учиться и учиться?
- Нет, этого мало, - хмыкнул дед. - Надо ещё уметь держать язык за зубами, а не то голову потеряешь.
- Дедушко, да ты не смейся, у меня великое открытие в голове, я только объяснить не умею. Конечно, коммунизм один-единственный на всех, но ведь у себя в голове каждый его по-своему понимает. Вот Алла Павловна говорила целый урок про доброту. А Васька прямо-таки раздобрился и два раза меня треснул вместо трёх, так что мы сегодня даже подружились немного. Ну вот доброта это или не доброта? Ведь два вместо трёх, дед! А еще я ему вот сказал, когда он меня ударил: тебе, говорю, Васька, надо двигатель к ранцу приделать с лампочкой. Как захочется тебе руками размахаться, треснешь ты по пропеллеру, он завертится и электричество выработает, будешь, Васька, маленькая электростанция, идёшь себе ночью и светишься... Дед, он жутко заинтересовался и спрашивал, где такой двигатель достать, и драться перехотел, дед...
- Знаешь что, Илюха, поезжай-ка ты в город к отцу, - вздохнул дед. - Хватит тебе в тайге со мною век коротать. Там тебе и электростанция, и библиотека - библиотека там, брат, это огромный-огромный дворец, и в нём книжек не считано.
- Тысяча? - спросил Илья.
- Сто тысяч, - сказал дед и сам испугался.
- Я столько не прочитаю, - тоже испугался Илья.
- Так ты все-то и не читай, только самые лучшие. Только смотри про коммунизмы свои молчи, а не то станет из тебя самого электростанция, и искры из глаз. Думать думай, а язык попридержи.
Так и заманил его дед в город: дворец и сто тысяч книжек. А на деле оказалось совсем всё не так…
(…)
Между прочим, если оглянуться и о Ваське вспомнить: никто ему пропеллера так и не подарил, тратил Васька свою силу куда не надо, за то успел отсидеть и в таком уже статусе опять на севера вернулся. И при встрече хохотал подвыпивший Васька почти истерически, на шаткий столовский столик основательным торсом опершись, и говорил: «Ну что, Илюха, ты с дипломом, а я с волчьим билетом, а финал-то один, электрростанцья, так-растак!» Но потом проходила мимо красивая и недоступная Юлия Геннадьевна, улыбкой Илью одарила да и дальше ушла. Больше Васька не хохотал и не пил, а глядел куда-то суженными глазами и молча тяжело грустил. Такая вот случилась встреча. Был Васька фантазёр великий и кладезь сил, только пропеллера ему подходящего не сыскалось, и в том беда и надежда вместе.
Ведь каждый человек ищет знать, зачем он живёт, и где же то самое единственное-неповторимое его место в общем храме мира. Но если человек своего места не находит, то или сам он от храма уходит, или других, кто в храме, начинает толкать, ломать и корёжить, насилием к счастью прорубиться надеясь. И то и другое - беда!..