В спешке упаковала пачку подростковых книг для сельской библиотеки, чтобы успеть отдать с оказией, потом по пути обратно задумалась, перезвонила и попросила ничего не увозить. Потому что вспомнила, что в одной из книг есть пара строчек, из-за которых всю эту посылку стоит отменить. Слишком нехороший образ, достойный бульварной пакости. Где был автор, когда вписал эти две строчки в свою хорошую-в-остальном книжку, мне понять трудно. Точнее - нет, мне легко понять, что на какую-то минтку у него муза сменилась. А потом, наверное, жалко было "резать по живому" и этот образ вычёркивать. Ибо сцена вроде как логически связана с сюжетной линией. И пока автор сомневался, уже пора было книжку печатать. А может, сомнения автора разрешлись в иную сторону и, внутренне восстав против цензуры совести, он решил провозглашать: ударим реализмом по читателю!
Тут как в недавней громкой истории с матом, который кто-то вставил уже в детскую в книгу, потому-де, что хулиганы без этого не разговаривают. Причём, что характерно, такая острая необходимость появилась именно один раз на всём пространстве книги (если бы много - автора все бы записали в разряд матершинников, такая слава уже сомнительная, а "всего один раз" - это, видимо, модно и не считается). Как будто все художественные средства иссякли. Даже художники умеют скрывать ошибки перспективы, а словесник вдруг не смог передать свою мысль никаким другим образом, кроме как школьной конструкцией:
- Прямая речь, - слова автора.
А пишу я об этом потому (могла бы и молча перепаковать посылку), что у меня самой сейчас рукопись, которую надо перекроить. Есть там отрицательные персонажи, с ними всегда сложновато. И вот я слишком цепляюсь за то, что было на самом деле. Возникает такой мираж, что если я отступлю от "правды жизни", то сразу напишу "неправду жизни". Как будто я не мастер, а подмастерье-невольник на побегушках у собственной биографии. На самом деле так и есть - пока ты не можешь именно создать новую, иную, лучшую действительность, ты и есть подмастерье ушедшего века.
Любой признает, что только нездоровый человек сам же вмажет в свою красивую картину пятна дёгтя, мотивируя это тем, что дёготь имелся и остался бесхозным. Но как ни странно, на практике люди не так уж редко именно так и поступают, а потом находят этим пятнам какое-нибудь модное наименование. Именно, речь не о том, что автор "не сумел", а определённо "не захотел". Потому что для остальных частей картины у него мастерство почему-то находилось.
А ведь настоящее искусство тем и отличается от мазни, что в него мы собираем самое лучшее и достойное, что есть в нашей жизни, собираем то, что поможет нам самим удержаться в трудный момент и другим помочь идти.
Я не знаю, что у меня получится в результате этой внутренней борьбы и какая часть меня победит. Было бы всё это для меня легко и просто - как говорится, я "была бы уже не здесь". Только пусть эта чужая книжка, чужой труд, выкинутый целиком из-за жалкой пары строк, не позволит мне успокоиться на том, на чём успокаиваются многие "хорошие авторы современности".