Эхо войны
***Приметил я его сразу. Во-первых, он был заметно старше любого из волонтеров, а некоторых, пожалуй, и вдвое. Во-вторых, стоял наособицу. В-третьих, молчал. Все ржали, перекидывались шуточками, искали точки соприкосновения, а он молчал.
Жилистый - как высушенный. Невысокий. С крепкой проседью в смоляных волосах и нитке коротко стриженых усов. В стойке, в повороте головы во всем - готовность к драке, характерная для уголовников и бойцов спецподразделений. Но на уголовные понты тут не было даже намека, зато армейских… Начиная от камуфляжа, сидящего не как на казаках-разбойниках охранниках. Заканчивая навороченными берцами с молнией на заднике и ножом на бедре.
Я строил догадки.
Однозначно не рядовой. Чтобы эта хищная повадка въелась настолько - служить надо долго. Но не офицер. Офицер и в лейтенантах - уже командир. А к его годам должен дорасти минимум до майора. Но майоры (не говоря уж о полковниках) выглядят иначе - привычку к власти не спрячешь.
Значит - прапор. Вышел по выслуге на пенсию и пристроился куда-нибудь в ЧОП на пульт дежурного (на патрулирование таких резких ставить - себе дороже). А прежде служил в очень боевых частях. Таких, где жира не нагуляешь. Десант или спецназ? Или ОМОН?
Нет, в ОМОН набирают еще и по экстерьеру. Не только тренированных, но еще и здоровенных, чтобы от одного взгляда на них бузить расхотелось. А это - десант. Или все же - спецназ?
Народ балагурил. Я загадки разгадывал. А он молчал в сторонке. Молча доехал до Крымска, молча выслушал инструктаж, молча остался работать по первому же адресу. И молча меня загонял.
Я до работы жадный, загонять меня удается немногим. Ему удалось. Он как в лопату вцепился, так и кидал, кидал, кидал, постепенно взвинчивая темп. Сперва я радовался, что с напарником повезло. Потом на морально-волевых не позволял себе отставать. Потом понял, что перекуры нужно объявлять самостоятельно, а лопату, носилки, топор у него просто забирать. Иначе не остановится. Впрочем, вру. Топором он не пользовался, разваливая подлежащие утилизации разбухшие шкафы руками.
- Саш, топор возьми.
- Мне!.. В кайф!.. - на месте восклицательных знаков звучали удары. А больше он ничего и не говорил. Разве что «вперед!», да «погнали!»
Часам к трем дня при очередном перекуре он стянул с себя камуфляжную футболку. На плече обнажилась подлинявшая наколка «Special forсes». Ага! Не десантник. Десант может колоть себе все что угодно, но три суровых буквы - «ВДВ» будут непременно. Букв нет. Значит спецназ.
Оказалось не все так просто. Эмблему Саша себе уже в спецназе колол. Но до этого успел и в десанте отслужить. В Афганистане. Впрочем, это я уже позже узнал. А сперва просто поинтересовался:
- Какой спецотряд, если не секрет?
- «Юг». Наш - краснодарский.
- Который эмвэдешный?
- Так точно.
- А я в краснодарском ОПОНе служил.
- У Зингера?
- У Петра Петровича.
- Так и я ж там служил - в ГэСээНе.
- У Першерона?
- Знаешь Арчи?
- Скорее помню… А того знаешь?.. А этого?..
И молчун Саша исчез.
…Вместо него появился забияка и рассказчик, травивший бесконечные байки. Истории перетекали одна в другую, путались, зачастую - не доходили до финала, вовлекали все больше и больше действующих лиц. Так, взахлеб, рассказывает человек, которому давно не с кем было поделиться. Работал стальной старшина (оказалось, что звезды прапорщика он так и не выслужил) по-прежнему свирепо и молча. Зато перекуры превращались в его бенефис.
Вот несколько его историй.
Должок
- Зингера нашего я пару лет назад встречал. На двадцатилетие полка. Тебя там не было? На пенсии уже полковник Зингер. И не полковник, а целый генерал-майор. Сидит он такой - весь во главе стола, а мне Ращепа (Юрку Ращепу застал-то? Старшиной в ГСН служил, сейчас в ЧОПе…), Ращепа и говорит: «Эх, всю жизнь мечтал в генеральском кителе сфоткаться…» «В кителе, говоришь? Организуем»
Встаю с тостом. «Петр Петрович, - обращаюсь к Зингеру, - А вы помните, что должны прапорщику Ращепе одно желание?» Тот напрягся - какое желание?
Как же - говорю - товарищ генерал-майор, вы тогда еще были просто майором без генерала. Когда Грозный первый раз брали, помните вы ГэСээН подняли и перед штурмом пообещали: «Говорите, мужики, чего хотите, все ваши просьбы будут исполнены». А Ращепа тогда перед строем и попросил: «Разрешите, товарищ майор, этому пидору - зампотылу полка - башку отрезать.» Но вы сказали - «Давайте не сейчас». Сказали, что будете Расщепе желание должны. Помните?
- И что Зингер?
- Вспомнил. Усы свои рыжие пушит: «Ну?» «Есть у Ращепы новое желание - хочет он в генеральском кителе сфоткаться». «Ладно, Кудеяров, - говорит, - сейчас мы попразднуем, а там посмотрим». Ну, сижу я. Посматриваю. Тосты, воспоминания. Зингер стопку за стопкой - раскраснелся (помнишь, его еще вождем краснорожих звали?), пуговку расстегнул. Пора, думаю, ращепино желание выполнять. Подошел так аккуратно: «Товарищ генерал-майор?». «Чего тебе старшина?» «Как чего, Петр Петрович? Дайте китель Ращепе сфоткаться.» Он как заорет: «Кудея-яррров!» Как будто мы на еще службе. «Понял, - отвечаю - значит, будете Ращепе два желания должны. Одно - майорское, другое - с генеральским процентом».
- А он?
- Фыркнул: «Ирокезы!» И курить ушел.
Ирокезы
- «Ирокезы», это за нашу фирменную прическу гэсээновскую…
- Помню я вашу моду - от лба до темени узкий гребень, остальное - под бритву.
- Ага. Я - посмотри - и сейчас так стригусь, только подзарос. А «ирокезами» мы знаешь как стали? Меня тогда в Ахтырку откомандировали. Неделю я потерпел, а потом захотел мяса…
Тут, пожалуй, я старшину перебью. В середине девяностых в армии вообще кормили неважно. А в Ахтырке, где в бывшем вытрезвителе располагалась полковая учебка, была и вовсе труба. Новобранцы в течение всего КМБ сидели на рисовой каше без соли, нескончаемой соленой горбуше (вместо мяса, которого не было) и хлебе. Три раза в день - одно и то же. Суп из перловки «хочу быть рассольником» в обед шел как деликатес.
У меня во взводе сержант-белгородец Цыпко разбирался в грибах. Под его началом тройка востроглазых бойцов в соседнем лесу собирала маслята, лисички, сыроежки, подосиновики, а потом мы их нанизывали на прутья и жарили на открытом огне. С хлебом насыщало. Но в ГСН (группе специального назначения) нравы были брутальнее. Но пусть уже Кудеяров рассказывает:
-...К нам как раз Пашков - замполит наш ротный - должен был приехать - смотреть - какое мы с Ращепой пополнение для группы отобрали. Говорю - надо замполита шашлыком встретить. Сделали себе из ножей и палок копья. Присмотрели тузика покрупней - их много вокруг части ошивалось - загнали на спортплощадке в угол и забили.
Я пошел костер разводить, бойцы добычу свежуют. Мимо идет полкан из дивизии - учебку проверять прислали. На шкуру в крови посмотрел (а псина такая мохнатая и светлая попалась) говорит: «Так, воины, половину этого барана - мне!»
Боец прибегает:
- Товарищ старшина, полковник из дивизии половину собаки требует!
- Так-таки и требует?
- А он думает, что это баран.
- Ну, что же делать, воин, - говорю, - приказы не обсуждаются. Неси товарищу полковнику задок. Только мясо с костей сними.
- А вам же не хватит!
- Да что мы - еще себе не добудем?
Потом приехал Пашков, он тогда старлеем был. Молодой, здоровый, да мы с Ращепой... Да бойцы, что разделывали… Ну - не хватило шашлыка. Пошли, говорю, опять на охоту. Взяли копья. Уже по темному (лето было) забили еще одного кабыздоха - здоровенный от поселка забрел. Тащим его с замполитом за лапы через плац, сами в кровище. Сзади Ращепа с копьями. Навстречу этот же дивизионный полковник. Я ему:
- Товарищ полковник, вам от этого барана какую половину резать? Заднюю или переднюю?
Он такой - ррраз! Скумекал. На собаку тычет:
- А тот «баран» такой же был?
- А какой еще?..
А дивизионные со штабными собачатину-то уже съели. Не тявкнули. Но потом в полку кто-то из них капнул Зингеру.
Тот - Першерона на кукан: «Что за бардак? Что за охота с копьями в учебке? Наказать этих ирокезов правами командира группы!»
Арчи невозмутимо: «Есть наказать ирокезов правами командира группы… ирокезов!»
Водка
...Иду по полку с двумя бутылками водяры. Забрал у бойцов. Навстречу Зингер:
- Старшина Кудеяров - это что?
- Водка, товарищ полковник!
- Откуда?
Я же не попалю бойцов, которых уже лично вздул?
- Купил, - говорю. - Вечером гости приезжают, вот и купил.
- А зачем сюда принес?
- А куда мне ее нести, товарищ полковник?
- Водку надо оставлять за КПП.
- Ну конечно. Сейчас я вынесу водку за КПП, и оставлю там до вечера.
А Зингер багровеет. Его уже пьяные залеты в полку достали:
- Идите в строевую, товарищ старшина. Доложите, что я объявил вам выговор, чтоб-тую-мать, с занесением.
- Есть, выговор, чтоб-тую-мать, с занесением! - а сам разворачиваюсь и в роту - водку-то под замок спрятать надо, не в строевую же часть с ней идти.
Через полчаса прихожу в строевую, а там - лично Зингер с начштаба. Я как положено - под козырек:
- Товарищ полковник, разрешите обратиться к капитану.
Зингер усами пошевелил:
- Разрешаю.
Поворачиваюсь, подхожу строевым:
- Товарищ капитан, докладываю, что командир полка полковник Зингер объявил мне выговор, чтоб-тую-мать, с занесением!
…Тут Зингера и порвало. Он же вообще на подчиненных не ругался, только на начальников. А тут: «мать-перемать, старшина!..» А меня тоже заклинило. Начштаба потом рассказывал. Стоите, орете друг на друга. Ты (то есть я) - белый, он - Зингер - багровый. Я ору: «Да лишайте тринадцатой, и за сложность и напряженность! Лишайте нахер всего, я вам щас рапорт на увольнение подам!» А Зингер «Подавай рапорт, штоп-перештоп!»
Я дверью хлопнул, аж посыпалось. Попер в роту. Догоняет меня начштаба. «Саш, - говорит, - Зингер просил тебя рапорта не подавать.»
Я и не подал. Правда, через несколько месяцев все равно комиссовался. Но не из-за Зингера.
Заикание
- Славка, из какого говоришь ты поселка? У вас там парень жил - улыбчивый такой заика. В ОМОНе служил. Он умер уже.
- Это Леша. На год меня старше учился. Только он вроде не умер, а погиб. Во вторую чеченскую.
- Ну я и говорю - умер. А в первую я его от заикания вылечил.
- Каким образом? Шептал чего или воск выливал?
- Нет. Мы тогда с ОМОНом работали вместе. Леша шел впереди, я сзади. Там дом был большой. Леша пробежал, к стене прижался и замер. Я гляжу - через улицу - вот так в проеме - бородатый «чех» с автоматом. Орет что-то страшно, автоматом на Лешку машет. А Лешка свой ствол опустил и на него смо-отрит. А у меня на плече заряд. На автомат его менять - Лешку сто раз завалят. Я навскидку луплю гранатой. «Чеха» у Лешки на глазах - в клочья. Подбегаю, кричу: «Чё стоишь? Работаем!» А он мне без всякого заикания: «Зачем ты его убил? Он кричал - «Делай что хочешь, бери что хочешь, не убивай!» Он же и магазин отстегнул!» А я что - слышу, что он там кричал? Я вижу в руках ствол и работаю. «Извини.- говорю, - Лёш, недослышал. Зато тебя от заикания вылечил».
Он только головой покачал и дальше побежали.
Минут тридцать потом он не заикался.
…Старшина Кудеяров комиссовался из полка через полгода после того, как я в него попал. Это был 1995 год.
В принципе неудивительно, что за полгода совместной службы мы с Кудеяровым не познакомились. Он служил в элитном подразделении (ГСН - численностью в роту - по значимости приравнивалась к батальону), а я в самом что ни на есть обыденном. Разные задачи, разный круг. Хотя подозреваю - в Ахтырке в июле 1995-го мы торчали одновременно, он - на КМБ, я - на заготовке леса. Абрис (без деталей) истории про сожранных «спецами» собак смутно маячит в мозгу еще с той поры. Но лицо старшины не показалось мне более знакомым, чем десятки других лиц, о которых я не могу сказать - мы где-то пересекались, или просто мне примелькался этот физиономический тип.
…А в части тогда была чехарда и текучка. Полк едва вернулся с выезда, как опять ушел в район. Штат перекручен - убитые и раненые, комиссованные и «загасившиеся», присланные для затыкания образовавшихся дыр «пиджаки», которые по любому - не кадровые. Все это на фоне информационного наката о профнепригодности нашей армии и бесконечных задержек государством всех возможных выплат - от зарплаты и пайковых, до отпускных и даже компенсаций за ранения. Да что там говорить - у полка то и знамени не было. Советское знамя сформированный в начале девяностых полк получить не успел, а российскую символику утвердили только в середине двухтысячных. Так и воевал полк полтора десятилетия без символа доблести и чести.
Разбираться со всем этим приходилось Зингеру. По рассказам старшины его можно представить этаким недалеким солдафоном, на которого подчиненные «ложить хотели», а он и сделать ничего не может. На самом деле это было не так.
Просто у Петра Петровича в 1995 году практически не было классических армейских рычагов для воздействия на свою буйную гвардию.
Он не мог увольнять офицеров и прапорщиков за пьянки, потому что тогда пришлось бы уволить весь полк, вернувшийся с боевых.
Он не мог увольнять за неполное служебное, потому что сзади не подпирали шеренги бравых и ретивых молодых лейтенантов, рвущихся стать в строй.
Он мог лишать премии или надбавок, но на фоне двух-трехмесячных задержек по зарплате это уже не имело значения. А выговор для человека вернувшегося с войны, и осознающего, что через месяц может оказаться там снова - вообще ничто.
У Зингера для подчиненных не было ни кнута, ни пряника.
У полковника оставался только один рычаг - личная безупречность.
Пока подчиненные не могли обвинить командира в безразличии к ним, в трусости, в несправедливости или в пренебрежении словом офицера, он мог от них требовать того же, чего требовал от себя.
Это был путь не штатного офицера советской армии, за которым стоит пропечатанная в уставах мощь великой державы, а стезя средневекового военного вождя, за которым идут только пока он крут и велик.
Правда вождь волен начинать и прекращать войны и раздавать захваченную добычу тем, кто шел за ним смерть. Зингер же мог только умирать на равных с подчиненными. Честно говоря, я рад, что он стал генералом, а не спился, уйдя в отставку полковником, как говорили.
Вообще же всю сегодняшнюю котовасию я затеял, чтобы поставить точку в старой истории про Николу Негодника.
Старшина Кудеяров рассказал мне две детали, которых я не знал.
Прапорщик Петренко (он же ГэСээН, он же Никола Негодник), казалось, хорошо пристроившийся на гражданке, уже год как… сидит где-то на Украине за наркотики. За что конкретно - старшина не в курсе.
А майор Першерон погиб не от шального осколка.
Это было боевое задание, горы. Группа бежала по тропе. Кто-то задел растяжку. Спецы услышали характерный шелчок. У тренированного Першерона было время прыгнуть вперед по тропе и вжаться в грунт. Но впереди были два бойца - срочника.
Майор успел изо всех сил толкнуть пацанов в спины. Солдаты упали лицом в землю. Осколки гранаты прошли над ними. Першерону же, чтобы упасть, времени уже не хватило.