Флейтист Манилов 1
***
В стройотряд, отправлявшийся в Болгарию, университетский комитет комсомола отбирал лучших. Идеологически подкованных. От филфака взяли меня, за полгода до этого… покинувшего ряды ВЛКСМ.
Я сейчас уже и не вспомню, отчего вышел из комсомола. Думаю оттого, что на дворе стоял 1989 год. В воздухе витали идеи перестройки и гласности, опасные для неокрепших мозгов 17-летних первокурсников. Хотелось какого-нибудь подвига, но не насмерть. Клинические признаки затянувшейся подростковой маниловщины.
Секретарь комсомольской организации университета Сережа Ягужинский уговаривал меня, как капризного больного ребенка. Давил на принципы - дескать, если активные и неравнодушные уйдут, кто останется? Я упорствовал. Ждал, что меня будут влечь на муки. Полагаю, наговорил каких-нибудь высокопарных глупостей. Ягужинский сдался и билет у меня забрал.
Сосед по общажной комнате - внештатник университетской многотиражки «Заветы Ильича» - взял у меня интервью, как у первого, положившего билет на стол. Заметка называлась полемически: «Вышел из строя или бежал с корабля?» Хотел я за это начистить соседу физию, но тот привез из дому хорошего индийского чаю и конфликт как-то рассосался.
На этом подвиг кончился. Репрессий не последовало.
Мир вообще не заметил моего принципиального поступка. Даже комсомольские взносы я продолжал сдавать. Комсорг группы Оля Лымарь скорее поверила бы, что в универе водятся привидения, чем в студентов - не членов ВЛКСМ. На попытку не заплатить она отвечала десятибалльным скандалом. Отсыпая Оле несколько комсомольских копеек (сумму память не сохранила), я ежемесячно покупал покой.
И вдруг через пару месяцев меня вызывают в комитет комсомола и комиссионно спрашивают - хочешь в Болгарию, в стройотряд? Но я ж - не член?.. А тебя рекомендует факультет, и Ягужинский в тебе уверен… Да и заяву в стройотряд ты подавал. Не-а, если настаиваешь, можем тебя и в Новомышарьянскую отправить, коровники строить. Но можно и в Болгарию…
…Всему стройотряду выправили международные студенческие билеты - этакие зеленые пластиковые карточки с фото. Объяснили, что работать предстоит в прачечной в Слынчевом Бряге. Целый месяц. В сводном отряде с дружественными болгарами. Внятно проинструктировали о запретах.
Запомните и вот тут распишитесь - нельзя фарцевать! Ка-те-го-ри-чес-ки! Кстати, особым спросом у болгар пользуются наши фотоаппараты, бинокли, подзорные трубы, утюги, электрокипятильники, электрокофемолки, чугунные котлы и мясорубки. А вот «командирские» часы там никому не нужны. Их разве что туристам впаришь, да и это - вряд ли. Это я вам так, для общего развития говорю. Потому что фарцевать - ни-ни!
Но!
Если всё взять в, тэ-эсэзать, единственном экземпляре (не больше двух!) - э-это не фарцовка! Понимаете? Совершенно не фарцовка, а вырученного вам хва-атит… Но вы и сами разберетесь, только не берите шмотье в комиссионках - там все подержанное. Покупайте прямо в магазинах. Цены порадуют, причем путаницы никакой - лев к рублю официально меняется один к одному. Джинсы «Леви Страус» - 25 рублей! То есть - левов. Но предупреждаю - одного размера больше двух пар ничего не берите. Две пары - это для себя. Или - сестре, маме, девушке. А уже три - спекуляция. На таможне прижмут. Все ясно? Расписались? Счастливого пути.
…В поезд грузились с лязгом и грохотом. Девушки на перроне плакали под сумками. Юноши пытались помогать спутницам посимпатичней, но сил хватало не всем - комсомольцы были загружены под завязку. У некоторых в комплекте «подарков» не хватало кофемолки или «Зенита» - достать их было непросто, не покупать же у спекулей. Многие ехали с перебором копеечных кипятильников или мясорубок и загодя боялись таможни.
Ничего не боялся станичный богатырь с экономфака Миша Мешко, решивший задачу творчески. Он не скупал дефицитных кофемолок и не тратился на дорогую оптику. Он вез в Болгарию два комплекта чугунных котлов. Восемь чугунков (самый большой на двенадцать литров, самый маленький - на два с половиной) вкладывались друг в друга и считались одним предметом!
Придраться к Мешко не смог бы ни один таможенник. Но и повторить его подвиг сумел бы не всякий. Каждый набор котлов весил 25 кило. Чтобы не привлекать внимания проводников, отслеживавших перевес багажа (не более 30 кг!), Миша нес весь чугун в одной сумке. Шел легко. Со стороны и не подумать, что в руке - под четыре пуда.
Подобно Мешко ничего не боялся другой экономист - смешливый Андрей Фогель. В его рыжем чемодане толстой кожи ожидал встречи с болгарами полный перечень присоветованных инструктором ходовых товаров отечественной промышленности. Фотоаппараты, бинокли, подзорные трубы, утюги, электрокипятильники, электрокофемолки, мясорубки плюс электробритвы. Всего - по паре. Все - со знаком качества. Довольный жизнью Фогель восседал на чемодане и красивым тенором выводил «Йэстэдэй», аккомпанируя себе на красной концертной гитаре.
Третьим бесстрашным оказался я. Никакого бисера и зеркал для меновой торговли с туземцами в моем заплечном мешке не было. Там болтались колода карт, вторые штаны, рубаха, по паре носок, трусов, футболок, плавки, шлепки для душа, булка хлеба, килограмм сала, бутылка медицинского спирта, пяток банок «кильки в том. соусе» и «флейта гармоническая». Этот гибрид дудки с губной гармошкой, оснащенный фортепианной клавиатурой на пару октав, я увидал и купил по дороге к вокзалу.
Вот эта штука в руках у меня 22 летней давности. Дорога в Болгарию.
Пустой рюкзак размежевал меня с остальной группой. Студотрядовцы (сплошь мажоры с юр- и экономфака) увидели чужого и дистанциировались. Что я мог сказать им в свое оправдание? Что наша учительская семья не имеет «конов» к дефициту? Или что живу от стипендии к стипендии, перебиваясь шабашками? Или что искренне считаю спекуляцию постыдной (зелен виноград, но все же)? Или что у меня в брючном ремне спрятано 10 десятирублевок, сутки назад буквально выколоченных из подрядчика. Тот больше месяца волынил с расплатой за залитый фундамент, но не соскочил. Вряд ли любое из этих объяснений приблизило бы меня к успешным попутчикам.
Потому я молчал и знакомился не с ними, а с флейтой, мешая Фогелю выводить рулады. До этого на фоно я исполнял только собачий вальс.
Фогель, к его чести, не злился. Морщился, конечно. Потом растолковал, как на клавишах брать аккорды. Показал тональности. Дело пошло на лад. Вокруг нас даже собрались слушатели. Тут подали состав.
- Слав, возьми мою гитару? - улыбнулся Фогель. И, отдав дорогой инструмент Ленинградской фабрики, освободившейся рукой подхватил баул барышни, которой я собирался предложить свою помощь.
- Первому музыканту - первую красавицу, - огласил Фогель на весь перрон. Красавица польщенно рассмеялась.
Мое одиночество стало абсолютным.
…В дороге сначала все умирали от духоты. Потом наперекор проводнику открыли окна и поутру проснулись с черными лицами - ночью пересекли Донбасс. Потом у Мешко собрались дебелые ценители самогона, а у Фогеля - утонченные «водочники». Потом все перемешались и обитатели всех пяти купе горланили: «А может, вернемся, поручик Голицын!..»
Я, обуянный гордыней, лелеял свою трезвость в тамбуре. Мы пересекли Днепр. За окном открылся удивительный пейзаж - холмы верблюжьими горбами выбегали один из-за другого, как на миниатюрах русских летописей. Прежде я думал: такие холмы - гипербола миниатюриста. Теперь увидел их воочию. Только без скачущих по гребню витязей.
Открытий такого уровня в моей жизни было всего три. За год до поездки в Болгарию (также в тамбуре - только по дороге в Москву) я прочувствовал строчку «Ой ты синее небо России». На Кубани небо бывает серым, как хлеб за 16 копеек, которого нынче не пекут. Бывает белым, как ветхая простыня, бывает голубым. Но не синим. Синее я увидал в России. За Воронежем. И обомлел.
Третье открытие случилось через много- много лет. В Питере. Там я прочувствовал строчку «хмурое небо над головой» и увидал неправдоподобные тучи, сошедшие с гравюр девятнадцатого века. Тяжелые, как перины, и низкие, как притолока в сарае - того гляди макушкой зацепишь.
Украинские летописные холмы оказались вторым откровением в этом ряду.
…На границе таможенник потянул спину, пытаясь поднять баул Мешко и долго ругался. Потом ругался Мешко, обнаружив песок, кем-то аккуратно всыпанный между упакованными в коробки котлами.
- Ну, Настя! Ну, чортова дрызга! Купуй мени, братик, джынси!.. А я ще думаю - чого ж так тяжко…
О том, какого размера джинсы Миша обещал купить сестре, знал уже весь вагон. Три студентки с подходящими попами уже предложили богатырю свои примерочные услуги. Миша предлагал покупать вместе, потому что восемь пар это уже опт, а значит - скидка. Миша, повторюсь, был практичным станичником - то есть экономистом вдвойне. Худосочные горожанки - юристки посмеивались над ним, но льнули к силачу. Миша, шутя, подхватывал их под миниатюрные задки и одной рукой забрасывал на вторую полку. Юристки смеялись со счастливым возмущением.
Фогель, сам худой и невысокий, наоборот собрал вокруг себя див покурпулентнее. Изобилие прелестей волнами разлеглось по его купе и вторило гитаре поставленными на народную песню голосами. Мимо то и дело сновали болгары-попутчики. Им было не то интересно, не то завидно.
На фоне Мешко и Фогеля прочие мужчины стройотряда как-то померкли и испарились. Одни ушли в купе к женатикам (командиру и комиссару отряда) резаться в карты. Остальные оккупировали тамбур, не лишив меня одиночества (о чем с этими мешочниками говорить?), но сделав его не столь обидным. Так мы и добрались до Бургаса, а потом и до Слынчева Бряга, где и обнаружилось, что отряду комитет комсомола не выдал на руки оригинал договора с прачечной.
А без него русских студентов никто ни брать на работу, ни селить на турбазе не желал.
Продолжение - здесь Флейтист Манилов 2
Другие истории из серии «Инструменты» здесь
Каникулы!
Партизанская балалайка 1
Губная гармошка и отсутствующий рояль 1