След Сокола 3
Начало здесь:
След Сокола 1
След Сокола 2
***Вы бы смогли беззаботно дуться в «дурака», зная, что тело жертвы еще не остыло?
Карты мы сдали, но даже не стали определяться - чей ход. Нас занимали более важные вопросы.
Первый - теоретический. Имели ли мы право уничтожать врага на его территории? По всему выходило - имели. Ведь его отступление носило вынужденный и явно временный характер.
- Мы нанесли предупреждающий удар! - двигал бровями брат.
- Как СССР по милитаристской Японии! - пучил очи я.
Звучало ладно, но точил червь сомнения - согласятся ли взрослыеуравнять вовкину пеструшку с самурайской военщиной?
Второй вопрос имел практическое свойство. Если добычу не освежевать в течение часа - максимум полутора, она вспухнет. Жара. Солнцепек. Кровь не сточили. А мясо пропадать не должно...
Был еще и третий вопрос - как сладить такой лук, чтобы он по боевым характеристикам не уступал рогатке? Но это мы решили обсудить позже. Совет в Филях и без того затягивался.
Мы шептались, сидя на штабеле дубовых досок возле дровяного сарая. В дом уже провели газ, вместо дров в сарае стоял верстак. Но название сохранилось. Ему, кстати, я обязан своим первым филологическим открытием. Имена, названия, живут дольше предметов. Хранят память о былом, даже когда предметы полностью меняют свою суть. Получается - слово сильнее реальности?
На стенах дровяного в навсегда установленном порядке висели пилы и топоры, колеса и запасные рамы для велосипеда. Из деревянных инструментальных ящиков торчали пассатижи, плоскогубцы, кусачки, клещи, гвоздодеры. Зубила, рубанки, стамески, отвертки. Шпингалеты, засовы, печные заслонки и колосники. В жестяных закрывающихся банках - разобранные по размеру - под крышками таились тяжелые гвозди со следами солидола. На большом жестяном блюде высилась гора гвоздей старых - их выпрямляли на наковальне из обрезка рельса и снова пускали в дело. Коловорот. Вращающееся ручное точило. Полуторапудовая гиря. И даже взведенный крысиный капкан. Все двигалось, поворачивалось, вкладывалось одно в другое, образовывая немыслимые комбинации. Сладостное местечко.
В другую пору мы бы уже или прямили гвозди, или тыкали палкой в капкан, глядя, как он ее кусает. Но сейчас близость полного сокровищами дровяного сарая служила для другого. Помогала упорядочивать мысли.
- Куру надо обпатрать! - резюмировал хозяйственный брат. - По-ско-рей!
- Ага, а как с огорода забрать?
- Сейчас, пока все спят.
- А следы останутся - там же все перекопано!
- А кто поймет, что это наши следы?
- А если поймут?
- А если наступать на картофельную ботву - следов не будет.
- Индейцы бы заметили.
- А Вовка - прям Зоркий Сокол?..
- А мы - Белые волки!
Га-га-га-га-га!
- Тсс-с - дедушка отдыхает!
- Да ты громче меня ржал..
- Чё ты гонишь!
- Тс-ссс! Чё ты орешь? Ладно, пошли, я все придумал. Мы пойдем по меже. Там же натоптано.
- Точно! Никаких следов!
- Возьмем грабли и прямо с межи куру достанем.
- Грабли нельзя - след протянем. Поднимем вилами!
- Точно! У них и ратовище длиннее…
…Вилы у деда были знатные. Не какая-нибудь заводская штамповка, а кованые кузнецом, может даже еще дореволюционные. С личным клеймом кустаря. Зубья - тонкие, со следами молота на боках - изгибались с хищной грациозностью. Дед сжимал в кулаке пару соседних зубьев и они смыкались остриями. Стоило отпустить - с певучим звоном становились на место. Что только деду за эти вилы не сулили. Вплоть до электродрели - дефицитной в ту пору вещи. Дед не соглашался.
С вилами наперевес мы прошагали через сад. Выдвинулись к натоптанной меже, разделяющей вовкин и дедов огороды. По меже крались пригнувшись - для неприметности. Вот и щетка желтеющего укропа за которой должна валяться жертва индейской меткости.
- А вам дед разрешал вилы брать? - громом средь ясного неба раздается голос соседа. - Куда собрались, шкода?
Вовка стоит в тени дерева, обирает с веток алычу. От него до места, где «загорает» курица, - метров десять. Он, как и мы, не видит ее исключительно из-за укропа.
- Нас послали картошки накопать - нахожусь я.
- Так вы же ее в субботу убрали? - допытывается Вовка.
- То мы белую убрали, а синеглазку еще нет. - вступает брат - Нам нужно пару кустов на пробу копнуть.
- Дедушка велел! - беззастенчиво вру я.
- А что без ведра?
- А в подол! - голопузый брат машет рукой на мою угвазданную футболку, которую я ношу, стесняясь своей городской пухлости.
- Мало вас дерут, шкода! - замечает Вовка, возвращаясь к алыче.
Мы несемся на участок с картошкой - синеглазкой (она же «цыганочка» - продолговатая с сиреневато-фиолетовой кожицей - сто лет уже такой не встречал). Выкапываем пару кустов и… футболку приходится снимать - урожай в подол не помещается. А Вовка все стоит у дерева и глядит в нашу сторону…
Спустя полчаса мы опять пытаемся пробраться на огород. Уже ползком. Но теперь там торчит другой сосед - Витька.
Вот что нормальному взрослому мужику делать на ниве в самый солнцепек? Нормальные мужики - как дед - все делают поутру, или вечером, когда не жарко. Наши с братом тирады исполнены презрения к нерадивым хозяевам. И какая нам разница, что дед - пенсионер, а Витька и Вовка - работают. И обеденный перерыв для них - законное время управиться по хозяйству.
- В жару?! На пашу?! Й-и-и! Нэ будэ из ёго путёвого старика! - выносим мы безжалостный вердикт. И, наконец, добираемся до грядки за укропом.
А курицы нет.
Нет ни курицы. Ни перышка. Может собаки утащили? Брат отметает мое предположение - в станице все бобики на цепи. Это Вовка забрал. И теперь - кранты. Он же видел нас с вилами. Все понял. Вечером расскажет деду! Беда…
Я предложил признаться до того, как «Вовка донесет». Только не говорить, что грохнули куру на чужом огороде. Сказать, что подстрелили ее в винограднике. А потом подкинули Вовке. Потому что мы не воры!.. А? Хорошо придумано?
Брат сомневался. Он предлагал молчать до последнего. Мы же следов крови не нашли? И своих следов не оставили. Значит, Вовка не поймет - отчего курица сдохла. И патрать ее он не станет - в станице дохлятину не едят. Значит, никаких следов от удара гамайцом не заметит.
К общему мнению прийти не успели. Из дома вышел дед, а к заборчику между дворами прислонился Вовка. Мы обмерли. Сосед мялся, словно заговорить ему неловко, но дело требует:
- Иван Евлампиевич, а у вас…
«Ну вот и все» -, пронеслось в мозгу. На лице брата читалось то же самое.
...Дед нас не драл. Не наказывал трудом или лишением отдыха. Не лишал сладкого или выхода на речку (который был возможен только в его сопровождении). Дед только искренне расстраивался. И спрашивал нас - как же мы могли?.. И это было ужасно - стоять перед расстроенным дедом и не иметь никаких объяснений своему поступку.
Лучше бы порол.
-…а у вас пары ведер глины не найдется?..
- Найдется, Володя, найдется. Хату перемазать решил?
- Да надо бы Иван Евлампиевич. Все не соберусь, а погода - то уходит.
- Я вот тоже хочу. Но одному тяжело. Жду, когда дети приедут.
- А эта шкода на что? - Вовка глянул на нас, подтянувшихся поближе, чтобы не позволить соседу наговорить на нас больше, чем мы заслуживаем.
- Да малы еще…
- Деда, мы уже умеем! Мы же и в прошлом году помогали обдирать.
- И перетирать!
- И белить!
- Ну-у-у… Если вы поможете, родители будут рады… - задумался дед и вдруг направил свой дальнозоркий взгляд в сторону виноградника. - Кыш! Чертова сволочь! Володя, я все-таки ей шею сверну.
- Извини, Евлампич, недоглядел!
По винограднику, прицеливаясь к черным ягодам, вышагивала соседская пеструшка. Та самая. С белым крылом. Живехонька.
- Одыбала, - подмигнул мне брат, и кинулся выгонять диверсантку.
Ни до, ни после мы не перетирали дедову хату в таком замечательном настроении.
А как индейцы перетирают хату, и какой конец уготован беспринципным курицам - здесь: Белые волки 1.
След Сокола 1
След Сокола 2
***Вы бы смогли беззаботно дуться в «дурака», зная, что тело жертвы еще не остыло?
Карты мы сдали, но даже не стали определяться - чей ход. Нас занимали более важные вопросы.
Первый - теоретический. Имели ли мы право уничтожать врага на его территории? По всему выходило - имели. Ведь его отступление носило вынужденный и явно временный характер.
- Мы нанесли предупреждающий удар! - двигал бровями брат.
- Как СССР по милитаристской Японии! - пучил очи я.
Звучало ладно, но точил червь сомнения - согласятся ли взрослыеуравнять вовкину пеструшку с самурайской военщиной?
Второй вопрос имел практическое свойство. Если добычу не освежевать в течение часа - максимум полутора, она вспухнет. Жара. Солнцепек. Кровь не сточили. А мясо пропадать не должно...
Был еще и третий вопрос - как сладить такой лук, чтобы он по боевым характеристикам не уступал рогатке? Но это мы решили обсудить позже. Совет в Филях и без того затягивался.
Мы шептались, сидя на штабеле дубовых досок возле дровяного сарая. В дом уже провели газ, вместо дров в сарае стоял верстак. Но название сохранилось. Ему, кстати, я обязан своим первым филологическим открытием. Имена, названия, живут дольше предметов. Хранят память о былом, даже когда предметы полностью меняют свою суть. Получается - слово сильнее реальности?
На стенах дровяного в навсегда установленном порядке висели пилы и топоры, колеса и запасные рамы для велосипеда. Из деревянных инструментальных ящиков торчали пассатижи, плоскогубцы, кусачки, клещи, гвоздодеры. Зубила, рубанки, стамески, отвертки. Шпингалеты, засовы, печные заслонки и колосники. В жестяных закрывающихся банках - разобранные по размеру - под крышками таились тяжелые гвозди со следами солидола. На большом жестяном блюде высилась гора гвоздей старых - их выпрямляли на наковальне из обрезка рельса и снова пускали в дело. Коловорот. Вращающееся ручное точило. Полуторапудовая гиря. И даже взведенный крысиный капкан. Все двигалось, поворачивалось, вкладывалось одно в другое, образовывая немыслимые комбинации. Сладостное местечко.
В другую пору мы бы уже или прямили гвозди, или тыкали палкой в капкан, глядя, как он ее кусает. Но сейчас близость полного сокровищами дровяного сарая служила для другого. Помогала упорядочивать мысли.
- Куру надо обпатрать! - резюмировал хозяйственный брат. - По-ско-рей!
- Ага, а как с огорода забрать?
- Сейчас, пока все спят.
- А следы останутся - там же все перекопано!
- А кто поймет, что это наши следы?
- А если поймут?
- А если наступать на картофельную ботву - следов не будет.
- Индейцы бы заметили.
- А Вовка - прям Зоркий Сокол?..
- А мы - Белые волки!
Га-га-га-га-га!
- Тсс-с - дедушка отдыхает!
- Да ты громче меня ржал..
- Чё ты гонишь!
- Тс-ссс! Чё ты орешь? Ладно, пошли, я все придумал. Мы пойдем по меже. Там же натоптано.
- Точно! Никаких следов!
- Возьмем грабли и прямо с межи куру достанем.
- Грабли нельзя - след протянем. Поднимем вилами!
- Точно! У них и ратовище длиннее…
…Вилы у деда были знатные. Не какая-нибудь заводская штамповка, а кованые кузнецом, может даже еще дореволюционные. С личным клеймом кустаря. Зубья - тонкие, со следами молота на боках - изгибались с хищной грациозностью. Дед сжимал в кулаке пару соседних зубьев и они смыкались остриями. Стоило отпустить - с певучим звоном становились на место. Что только деду за эти вилы не сулили. Вплоть до электродрели - дефицитной в ту пору вещи. Дед не соглашался.
С вилами наперевес мы прошагали через сад. Выдвинулись к натоптанной меже, разделяющей вовкин и дедов огороды. По меже крались пригнувшись - для неприметности. Вот и щетка желтеющего укропа за которой должна валяться жертва индейской меткости.
- А вам дед разрешал вилы брать? - громом средь ясного неба раздается голос соседа. - Куда собрались, шкода?
Вовка стоит в тени дерева, обирает с веток алычу. От него до места, где «загорает» курица, - метров десять. Он, как и мы, не видит ее исключительно из-за укропа.
- Нас послали картошки накопать - нахожусь я.
- Так вы же ее в субботу убрали? - допытывается Вовка.
- То мы белую убрали, а синеглазку еще нет. - вступает брат - Нам нужно пару кустов на пробу копнуть.
- Дедушка велел! - беззастенчиво вру я.
- А что без ведра?
- А в подол! - голопузый брат машет рукой на мою угвазданную футболку, которую я ношу, стесняясь своей городской пухлости.
- Мало вас дерут, шкода! - замечает Вовка, возвращаясь к алыче.
Мы несемся на участок с картошкой - синеглазкой (она же «цыганочка» - продолговатая с сиреневато-фиолетовой кожицей - сто лет уже такой не встречал). Выкапываем пару кустов и… футболку приходится снимать - урожай в подол не помещается. А Вовка все стоит у дерева и глядит в нашу сторону…
Спустя полчаса мы опять пытаемся пробраться на огород. Уже ползком. Но теперь там торчит другой сосед - Витька.
Вот что нормальному взрослому мужику делать на ниве в самый солнцепек? Нормальные мужики - как дед - все делают поутру, или вечером, когда не жарко. Наши с братом тирады исполнены презрения к нерадивым хозяевам. И какая нам разница, что дед - пенсионер, а Витька и Вовка - работают. И обеденный перерыв для них - законное время управиться по хозяйству.
- В жару?! На пашу?! Й-и-и! Нэ будэ из ёго путёвого старика! - выносим мы безжалостный вердикт. И, наконец, добираемся до грядки за укропом.
А курицы нет.
Нет ни курицы. Ни перышка. Может собаки утащили? Брат отметает мое предположение - в станице все бобики на цепи. Это Вовка забрал. И теперь - кранты. Он же видел нас с вилами. Все понял. Вечером расскажет деду! Беда…
Я предложил признаться до того, как «Вовка донесет». Только не говорить, что грохнули куру на чужом огороде. Сказать, что подстрелили ее в винограднике. А потом подкинули Вовке. Потому что мы не воры!.. А? Хорошо придумано?
Брат сомневался. Он предлагал молчать до последнего. Мы же следов крови не нашли? И своих следов не оставили. Значит, Вовка не поймет - отчего курица сдохла. И патрать ее он не станет - в станице дохлятину не едят. Значит, никаких следов от удара гамайцом не заметит.
К общему мнению прийти не успели. Из дома вышел дед, а к заборчику между дворами прислонился Вовка. Мы обмерли. Сосед мялся, словно заговорить ему неловко, но дело требует:
- Иван Евлампиевич, а у вас…
«Ну вот и все» -, пронеслось в мозгу. На лице брата читалось то же самое.
...Дед нас не драл. Не наказывал трудом или лишением отдыха. Не лишал сладкого или выхода на речку (который был возможен только в его сопровождении). Дед только искренне расстраивался. И спрашивал нас - как же мы могли?.. И это было ужасно - стоять перед расстроенным дедом и не иметь никаких объяснений своему поступку.
Лучше бы порол.
-…а у вас пары ведер глины не найдется?..
- Найдется, Володя, найдется. Хату перемазать решил?
- Да надо бы Иван Евлампиевич. Все не соберусь, а погода - то уходит.
- Я вот тоже хочу. Но одному тяжело. Жду, когда дети приедут.
- А эта шкода на что? - Вовка глянул на нас, подтянувшихся поближе, чтобы не позволить соседу наговорить на нас больше, чем мы заслуживаем.
- Да малы еще…
- Деда, мы уже умеем! Мы же и в прошлом году помогали обдирать.
- И перетирать!
- И белить!
- Ну-у-у… Если вы поможете, родители будут рады… - задумался дед и вдруг направил свой дальнозоркий взгляд в сторону виноградника. - Кыш! Чертова сволочь! Володя, я все-таки ей шею сверну.
- Извини, Евлампич, недоглядел!
По винограднику, прицеливаясь к черным ягодам, вышагивала соседская пеструшка. Та самая. С белым крылом. Живехонька.
- Одыбала, - подмигнул мне брат, и кинулся выгонять диверсантку.
Ни до, ни после мы не перетирали дедову хату в таком замечательном настроении.
А как индейцы перетирают хату, и какой конец уготован беспринципным курицам - здесь: Белые волки 1.