Говорит Стокгольм
Стокгольм говорит. Настоящая столица мира, великодушно выпустившая шуметь на внешнеполитической арене нью-йорки, лондоны и брюссели.
Разговоры о программировании на Перле или Питоне - начинающиеся со спора о том, программный код какого языка труднее читается - лишь на шведском языке переходят в конструктивное русло и повествуют о том, кому нужны программы и кто готов платить за них, на других же языках, включая русский, они окончатся трагической историей о каком-нибудь начинающем программисте, не дождавшемся даже американской грин-карты и зарезанном в подъезде блочной девятиэтажки из-за полутора тысяч рублей.
О трейдинге уместно говорить лишь на шведском - пусть и на ломаном, много раз отвлекаясь на «…Йо фёштор инте!», «…Тола лёнгсамт ар ни снель!» и «…Скюлэ ни вилья упрэпа дэт!», на русском достаточно будет вводной о высокодивидендных, но надёжных компаниях, акциями которых можно поторговать онлайн.
О движках для видеоигр нужно выслушать на шведском.
Об оцифровке музыки и о музыкальных редакторах вроде ФрутиЛупса.
Да много о чём Стокгольм скажет - надо лишь услышать его…
Стокгольм далеко. Ногам не хватает плитки на казалось бы неприметной автобусной остановке Гёторгет на главной стокгольмской улице Кунгсгатан, желудку - «Макдоналдса» под смотровой вышкой на улице Катаринаваген, когда-то прорубленной в прибрежной скале только-только изобретённым шведом Нобеле динамитом, глазам - зеркального отблеска окон гостиницы «Рэдиссон Блю Ватерфронт» напротив вокзала на Кларабергсвиадуктен, ушам - ночного клуба «Гёта Кёлларе» в Содермальме , а всему телу - прекрасного города, не затронутого ни тошнотой по Жан-Полю Сартру, ни чумой по Альберу Камю, ни превращениями в насекомых по Францу Кафке.
В Стокгольме нет тщетности бытия.
В Стокгольме нет древних жестоких культов Азатота, Йог-Сотота, Шуб-Ниггурата и Ктулху.
В Стокгольме нет неонацистов и торжествует толерантность.
В Стокгольме нет террористов.
В Стокгольме нигде не продают буррито с бритвенными лезвиями и швейными иглами.
В Стокгольме ни одна улица не названа именем камбоджийского диктатора Пол Пота или центральноафриканского императора-людоеда Жана Беделя Бокассы.
В Стокгольме по ночам не слышны автоматные очереди.
Стокгольм никогда не устанет ни от спирта «Пушистик», ни от стекломоя, ни от настойки боярышника, початые пузырьки из-под которого не валяются ни в вагонах стокгольмского метро, ни в коридорах Риксдага, ни на аллеях парка Кунгстрэдгордена.
Швеции не грозит обвал национальной валюты: Нараяна Кочерлакота, президент Федерального Резервного Банка Миннеаполиса, в своих выступлениях не призывает атаковать шведскую крону, тогда как уничтожение валют многих других стран (в числе которых и рубль, наверное) и замену их на американские доллары он находит целесообразным, припоминая триумф американской экономической политики в африканском Зимбабве. Во время его выступлений ни один трейдер ни валютами, ни акциями, ни драгметаллами в паре с долларом США не торгует.
А где-то в национальной валюте боятся вклады открывать:
В стокгольмском автобусе никто не заговорит ни о лепёшках из горчицы, пожаренных на касторовом или вазелиновом масле с добавлением соевых, хлопковых или льняных жмыхов, ни о мясе из соевого шрота, ни о щах из капустной хряпы, ни о салате «антикризисном», нашинкованном из молодой крапивы, мокрицы и купыря, ни о котлетах, налепленных из технического альбумина - крови, собранной с полов скотобоен после убоя животных и законсервированной в карболке.
Сидящий ближе всех ко входной двери школьник не сообщит кому-то по ВотсАппу о том, что хочет умереть из-за тупости своих родителей, зарабатывающих меньше 2000 долларов в месяц, не желающих развиваться и не давших ему никаких перспектив.
Сидящий за ним сорокалетний усатый дядя не всхлипнет, отворачиваясь к окну и комкая выписанный врачом рецепт с неразборчивым перечислением антибиотиков, противоспазматических пилюль и совсем уж хардкорного тебаина.
Сидящие ещё дальше пенсионеры не закашляются и не вспомнят о золотых зубах чьей-то племянницы, заложенных в цыганский ломбард.
В наушниках молодого человека, собирающегося выйти, зазвучит что угодно, но не русский рэп. И вон той вон девчонке, выходящей вслед за ним, можно было бы звонить без опасения, что в режиме ожидания ответа на звонок окажется песня «Вите нужно выйти» Эстрадарады, «Дай мне слово, ведь я тамада» Эндшпиля или «Между нами тает лёд» Грибов.
Никто из пассажиров не повезёт в своей сумке ни мачете, ни утыканную гвоздями бейсбольную биту, ни охотничью «Сайгу» с самодельным оптическими прицелом из китайского лазерного брелока.
В салоне автобуса не завоняет мерзким пирогом пян-се, сваренным на пару, начинённым кислой капустой с чесноком и извлечённым из сумки кем-нибудь из попутчиков.
Между задним сиденьем и задним стеклом водитель не свалит свои старые ботинки с носками, да и стекло никто не оклеит рекламой микрозайма под 2% в сутки (или под почти 700% годовых).
Вне зависимости от стоимости билета поездка на автобусе по Стокгольму не может быть бессмысленным маршрутом в никуда из ниоткуда.
Даже если отъехать там на десять-двадцать километров от города, к побережью Балтийского моря - там овеет прохладный и по-своему приятный морской бриз, а не мерзкая морось, под ледяными брызгами которой можно разве что понуро смотреть вдаль и разглядывать корабли на рейде, из которых как минимум пять - корабли-призраки, покинутые экипажами и разграбленные, а как минимум один - выгоревший изнутри несколькими днями ранее.
В стокгольмских автобусах не расскажут про пятнадцатилетнюю школьницу Мираи Курияму, живущую где-то в городе, в свободное время читающую чьи-нибудь печальные блоги в Интернете, способную управлять своей кровью, убившую сделанным из своей крови мечом подругу, аж несколько раз убившую своего друга-призрака, потом ещё кого-то убившую, а затем сделавшую из крови огнемёт и спалившую из него брошенный пароход «Еруслан».
А где-то в общественном транспорте о Мираи Курияме могут сказать:
Видеоигры «Манхант» и «Манхант 2», запрещённые в нескольких странах из-за избытка насилия - точно не про Стокгольм и ни про какой-либо иной шведский город, а таких названий, как Карцер-Сити, в Скандинавии и не было никогда.
В Стокгольме нет таких психбольниц, как на первом уровне второй части «Манханта» - где пациенты поднимают бунт и убивают санитаров подручными средствами вроде шариковых ручек и осколков стекла, нет в городе и таких заброшенных торговых центров, как на первом уровне первой части - где начинается кровавое телешоу с освобождёнными из тюрем участниками, в объективах видеокамер душащими друг друга полиэтиленовыми пакетами или раскраивающими друг другу черепа монтировками.
В Стокгольме нет режиссёров снаффа. Если кто не в курсе - снаффом называют настоящие убийства, самоубийства, членовредительства, избиения и изнасилования, снятые ручными камерами или телефонами. Как в вышеупомянутой видеоигре, например.
В университетских туалетах Стокгольма никто не обсуждает, сколько можно заработать за участие в таком видео, и уж точно никто не пустит слух, что ближайшим родственникам того, кто обольёт себя бензином и сожжёт заживо перед видеокамерой, режиссёр перечислит 5 тысяч долларов.
В отличии от бандитов, сутенёров и наркоторговцев, предпочитающих чёрные внедорожники премиум-класса, режиссёры снаффа чаще всего ездят на белоснежных «Лэнд Круизёрах Прадо». Но в Стокгольме, где никого из них не существует, автомобильные условности добропорядочному обывателю неведомы: даже если где-нибудь в спальном районе и попадётся белый «Круизёр» - его владельцем, скорее всего, будет некий зажиточный менеджер среднего звена, купивший такую машину то ли из любопытства, то ли из-за любви к отдыху на природе.
Совсем нет в Стокгольме праворульных спортивных турбозажигалок, на которых хотя бы кто-то ездил по внутриквартальным дорогам со скоростью 110 километров в час, на городских магистралях клал стрелку спидометра до самого упора на цифре 180, а на скорости под 90 входил в повороты под прямым углом, вылетая на тротуары и сшибая оградки газонов.
Не наблюдаются в Стокгольме и грузовики «ЗИЛ-130», водители которых вне зависимости от возраста, происхождения и национальности всегда плюются и визгливо матерятся, едва приподняв капот.
А где-то джипы и спорткары не абы для чего, а из-за кучи условностей и предрассудков покупаются:
В Стокгольме местная флора и фауна не агрессивны.
В Стокгольме и его окрестностях не растут сосны, смола которых проедает кожу рук до кости. Не растёт осока, порезы которой чреваты гангреной. Не растёт ядовитая чемерица, яд которой останавливает сердце. И никто не смастерит из деревянных палочек для лапши «Доширак», из игл от шприцов, пропитанных ядом чемерицы, из резинок от противогаза и из голубиных перьев арбалет со стрелами - чтобы по ночам обстреливать припозднившихся прохожих и потом обшаривать их бездыханные тела на предмет денег, бижутерии, смартфона или планшета.
В Стокгольме не ловятся алые актинии, присасывающиеся к руке незадачливого рыбака и впрыскивающие под кожу химерическую протоплазму, вызывающую сильнейшую интоксикацию с подскакивающей до 42-х градусов температурой тела. Не ловится и ядовитая рыба фугу, готовить которую умеют лишь японцы, да и то не всегда удачно - каждый год десятки поваров по всей Японии насмерть травятся. Прибрежные стокгольмские пустыри не окутаны вонючим дымом костров и не гудят утробным матом пьяных бомжей, варящих на тех кострах из пойманной рыбы фугу свою последнюю в жизни уху.
В Стокгольме не водится шершень «Vespa Mandarina» с кулак размером, укусы которого смертельны. Не водится древесная лягушка квакша, брызжущая жгучей слизью - от которой в лучшем случае останется незаживающая язва, а в худшем случае ко всему прочему прибавятся судороги, отёк лёгких и летальный исход. Ужи, если водятся, не ядовиты, о ядовитом тигровом уже во всей Швеции не слышал никто. На борьбу с ядовитой енотовидной собакой, попавшей в Скандинавию с востока, правительство тратит немалые деньги (Википедия соврать не даст!), в любой стокгольмской клинике врачи подтвердят, что после укуса енотки почечная недостаточность гарантирована, и порадуются, что в крупные шведские города это вредоносное животное ещё ни разу не заходило.
Ни разу не заходила на окраины Стокгольма и росомаха - если она вообще не истреблена в этих краях. О её полуметровых когтях и её способности разорвать надвое человека, попавшегося ей на пути, гласят лишь старинные легенды.
А где-то о росомахе, разорвавшей некого дядю Гену, вышедшего поздним вечером в минимаркет за сигаретами, может не легенда, а сводка чрезвычайных происшествий гласить:
В Стокгольме нет страха, что генеалогическое древо семьи обломается под натиском окружающего тлена с безысходностью.
Стокгольмские дети не играют в «синего кита», не ходят с изрезанной кожей рук и не пишут на поручнях балконов верхних этажей «Лёт осс хоппа нер!»
Стокгольмские дети не ищут по помойкам большие промышленные конденсаторы, не заряжают их в розетках, чтобы потом ими - словно электрошокерами - бить девчонок-младшеклассниц, благо девчонки в Скандинавии няшнее, чем в остальной Евразии. И тем более никто не додумывается соединять друг с другом провода заряженного конденсатора, хотя жуткие байки о том, как можно остаться одноглазым после подобного фокуса, во дворах Блакеберга, Халлонбергена, Хусбю и других спальных районов шведской столицы не травят.
Стокгольмские дети не купаются в водоёмах с разноцветной водой, от которой спустя час-другой открывается желудочное кровотечение - даже если ни глотка этой воды не хлебнуть и глубже чем по пояс туда не заходить. И есть ли такие водоёмы в Стокгольме?
Стокгольмские дети с малолетства не приучены к палёному шмоту - вроде толстовки с британским флагом и надписью «Los Angeles», или спортивной сумки с силуэтом пумы и надписью «Ruma», или кроссовок «Ляо Фангцзи» с отклеивающейся светодиодной подошвой, или дрянного кнопочного пенала с Человеком-Пауком на крышке. В котором, конечно же, среди ручек и карандашей закопчённая пипетка без резинки лежит.
Стокгольмские дети не делают своих отцов седыми к 30-ти годам.
Ведь что есть настоящая жизнь отца?
Ни один отец не застрахован от ситуации, когда дочь - восьмиклассница возвращается из школы расстроенная, расшвыривает по квартире все школьные принадлежности, рвёт и топчет ногами дневник, пускает слезу, орёт, что со следующей недели будет употреблять амфетамины, требует от родителей контакты дилера, у которого их можно приобрести, в случае отказа грозится выпрыгнуть с балкона или перерезать себе сонную артерию кухонным ножом, плюётся, скалит зубы и пытается забежать то на балкон, то в кухню. Лишь хороший отец сможет - не без боевой магии по ходу дела - разрулить всё это и без истерик, и без суицидальных попыток, и без угроз, и без рукоприкладства, и, что самое главное, безо всяких дилеров и их товара.
Слабо?
В Стокгольме такая ситуация попросту не возникнет, а хорошим отцом там можно быть и с весьма заурядными навыками практической психологии.
А где-то хорошим отцом врят ли станешь:
В Стокгольме отпадает всякая надобность в дружбе.
В Стокгольме не нужно проводить ревизию многочисленных «нужных знакомых», вспоминая, кто с концами погряз в финансовых проблемах, кто навсегда уволился с руководящих должностей, кто всерьёз пожаловался на здоровье, кто просто изломан катарсисом, пережитым под грибами или марками, а кем ещё можно воспользоваться с выгодой для себя. «Нужные знакомства» заменит высокоразвитая инфраструктура.
Шведская полиция работает достаточно хорошо для того, чтоб обращаться за защитой к близкому знакомому или другу, который в лучшем случае станет ещё одним потерпевшим, а в худшем случае накосячит в духе чернушного фильма «Бумер».
Такси работает превосходно, ни о чём не придётся просить ни знакомых, ни друзей с их вечно ломающимися машинами, отвратительными навыками вождения и звучащей из автомагнитол неслушабельной подгитарной дрянью. И что-то крупногабаритное не проблема перевезти, сервис работает, причём по адекватной цене - если со средней шведской зарплатой соотнести.
Шведские программисты высококвалифицированны, к ним обращаться не страшно и опять же не дорого. Чего не скажешь о друге, даже после шести лет учёбы на инженера-программиста способного сжечь материнскую плату(!) компьютера вместе с блоком питания(!!) и видеокартой(!!!) при попытке подключить лазерный принтер: скупой платит дважды, дурак - трижды, Ингосстрах - всегда.
Шведские психологи тоже на высшем уровне работают, есть с кем поговорить о наболевшем. Вместо того, чтоб пить пиво на кухне с опостылевшими друзьями, безуспешно плакаться в их жилетки, безответно клянчить понимания и потом, с трудом преодолевая желание покрыть их матом и на ночь глядя вышвырнуть из квартиры, терпеть их язвительную пьяную критику - мол, какое ж ты говно безвольное и как ты живёшь неправильно.
Шведский уровень жизни не вынудит занимать у друзей сотню долларов до зарплаты. И потом всячески оправдывать их ожидания благодарности, чтоб не обиделись ещё: занимать им как минимум столько же, их компьютеры чинить, поздним вечером их пьяные стоны по телефону выслушивать, ибо других свободных ушей они не нашли, чтобы выговориться…
Стокгольм даёт понять, что дружба дешевле пакетов из супермаркета, а любви нет вообще.
А где-то в дружбу и в любовь ещё верят:
А главное - в Стокгольме всё в порядке с работой.
В Стокгольме, имея техническую специальность, не потонешь в нищебродстве.
В Стокгольме всегда хватит денег на аниме-фигурки, а за их коллекционирование никто из коллег по стройплощадке не обзовёт «конченым», никто не пожелает смерти от рака, никто не плюнет на дверцу шкафчика для робы.
На стокгольмских стройках бульдозеристы не падают в голодные обмороки, сварщики не ходят по лужам в рваных резиновых сапогах и не надевают поверх носков полиэтиленовые мешки для мусора, электрики не допивают пиво из бутылок, оставленных архитекторами, да и «сухой закон» там на всех объектах.
Промзоны Стокгольма не знают о «Гильермо Кипятилио» - 380-вольтовом самодельном чайнике на пол-сотни литров, сделанном из старой японской стиральной машинки и запитанном от башенного крана. И не знают, скольких строителей этот электрочайник током ударил.
Стокгольм не знает и о рабочих бытовках из двадцатифутовых контейнеров, внутри которых тускло горит лампочка на 20 ватт, нестерпимо разит чем-то гниющим и кружится рой зелёных навозных мух.
В Стокгольме нет промышленных районов, по периметру обтянутых колючей проволокой и увешанных знаками «Внимание - повышенная радиация!»
В Стокгольме никто не помешает жениться на шарнирной силиконовой кукле Хацунэ Мику (в масштабе 1:1, такие тоже бывают, оказывается) и зарабатывать деньги для неё. Кстати, электрикам там хорошо платят.
А где-то Хацунэ Мику не продаётся:
Надо слышать, что говорит Стокгольм.
Стокгольм говорит.
Разговоры о программировании на Перле или Питоне - начинающиеся со спора о том, программный код какого языка труднее читается - лишь на шведском языке переходят в конструктивное русло и повествуют о том, кому нужны программы и кто готов платить за них, на других же языках, включая русский, они окончатся трагической историей о каком-нибудь начинающем программисте, не дождавшемся даже американской грин-карты и зарезанном в подъезде блочной девятиэтажки из-за полутора тысяч рублей.
О трейдинге уместно говорить лишь на шведском - пусть и на ломаном, много раз отвлекаясь на «…Йо фёштор инте!», «…Тола лёнгсамт ар ни снель!» и «…Скюлэ ни вилья упрэпа дэт!», на русском достаточно будет вводной о высокодивидендных, но надёжных компаниях, акциями которых можно поторговать онлайн.
О движках для видеоигр нужно выслушать на шведском.
Об оцифровке музыки и о музыкальных редакторах вроде ФрутиЛупса.
Да много о чём Стокгольм скажет - надо лишь услышать его…
Стокгольм далеко. Ногам не хватает плитки на казалось бы неприметной автобусной остановке Гёторгет на главной стокгольмской улице Кунгсгатан, желудку - «Макдоналдса» под смотровой вышкой на улице Катаринаваген, когда-то прорубленной в прибрежной скале только-только изобретённым шведом Нобеле динамитом, глазам - зеркального отблеска окон гостиницы «Рэдиссон Блю Ватерфронт» напротив вокзала на Кларабергсвиадуктен, ушам - ночного клуба «Гёта Кёлларе» в Содермальме , а всему телу - прекрасного города, не затронутого ни тошнотой по Жан-Полю Сартру, ни чумой по Альберу Камю, ни превращениями в насекомых по Францу Кафке.
В Стокгольме нет тщетности бытия.
В Стокгольме нет древних жестоких культов Азатота, Йог-Сотота, Шуб-Ниггурата и Ктулху.
В Стокгольме нет неонацистов и торжествует толерантность.
В Стокгольме нет террористов.
В Стокгольме нигде не продают буррито с бритвенными лезвиями и швейными иглами.
В Стокгольме ни одна улица не названа именем камбоджийского диктатора Пол Пота или центральноафриканского императора-людоеда Жана Беделя Бокассы.
В Стокгольме по ночам не слышны автоматные очереди.
Стокгольм никогда не устанет ни от спирта «Пушистик», ни от стекломоя, ни от настойки боярышника, початые пузырьки из-под которого не валяются ни в вагонах стокгольмского метро, ни в коридорах Риксдага, ни на аллеях парка Кунгстрэдгордена.
Швеции не грозит обвал национальной валюты: Нараяна Кочерлакота, президент Федерального Резервного Банка Миннеаполиса, в своих выступлениях не призывает атаковать шведскую крону, тогда как уничтожение валют многих других стран (в числе которых и рубль, наверное) и замену их на американские доллары он находит целесообразным, припоминая триумф американской экономической политики в африканском Зимбабве. Во время его выступлений ни один трейдер ни валютами, ни акциями, ни драгметаллами в паре с долларом США не торгует.
А где-то в национальной валюте боятся вклады открывать:
В стокгольмском автобусе никто не заговорит ни о лепёшках из горчицы, пожаренных на касторовом или вазелиновом масле с добавлением соевых, хлопковых или льняных жмыхов, ни о мясе из соевого шрота, ни о щах из капустной хряпы, ни о салате «антикризисном», нашинкованном из молодой крапивы, мокрицы и купыря, ни о котлетах, налепленных из технического альбумина - крови, собранной с полов скотобоен после убоя животных и законсервированной в карболке.
Сидящий ближе всех ко входной двери школьник не сообщит кому-то по ВотсАппу о том, что хочет умереть из-за тупости своих родителей, зарабатывающих меньше 2000 долларов в месяц, не желающих развиваться и не давших ему никаких перспектив.
Сидящий за ним сорокалетний усатый дядя не всхлипнет, отворачиваясь к окну и комкая выписанный врачом рецепт с неразборчивым перечислением антибиотиков, противоспазматических пилюль и совсем уж хардкорного тебаина.
Сидящие ещё дальше пенсионеры не закашляются и не вспомнят о золотых зубах чьей-то племянницы, заложенных в цыганский ломбард.
В наушниках молодого человека, собирающегося выйти, зазвучит что угодно, но не русский рэп. И вон той вон девчонке, выходящей вслед за ним, можно было бы звонить без опасения, что в режиме ожидания ответа на звонок окажется песня «Вите нужно выйти» Эстрадарады, «Дай мне слово, ведь я тамада» Эндшпиля или «Между нами тает лёд» Грибов.
Никто из пассажиров не повезёт в своей сумке ни мачете, ни утыканную гвоздями бейсбольную биту, ни охотничью «Сайгу» с самодельным оптическими прицелом из китайского лазерного брелока.
В салоне автобуса не завоняет мерзким пирогом пян-се, сваренным на пару, начинённым кислой капустой с чесноком и извлечённым из сумки кем-нибудь из попутчиков.
Между задним сиденьем и задним стеклом водитель не свалит свои старые ботинки с носками, да и стекло никто не оклеит рекламой микрозайма под 2% в сутки (или под почти 700% годовых).
Вне зависимости от стоимости билета поездка на автобусе по Стокгольму не может быть бессмысленным маршрутом в никуда из ниоткуда.
Даже если отъехать там на десять-двадцать километров от города, к побережью Балтийского моря - там овеет прохладный и по-своему приятный морской бриз, а не мерзкая морось, под ледяными брызгами которой можно разве что понуро смотреть вдаль и разглядывать корабли на рейде, из которых как минимум пять - корабли-призраки, покинутые экипажами и разграбленные, а как минимум один - выгоревший изнутри несколькими днями ранее.
В стокгольмских автобусах не расскажут про пятнадцатилетнюю школьницу Мираи Курияму, живущую где-то в городе, в свободное время читающую чьи-нибудь печальные блоги в Интернете, способную управлять своей кровью, убившую сделанным из своей крови мечом подругу, аж несколько раз убившую своего друга-призрака, потом ещё кого-то убившую, а затем сделавшую из крови огнемёт и спалившую из него брошенный пароход «Еруслан».
А где-то в общественном транспорте о Мираи Курияме могут сказать:
Видеоигры «Манхант» и «Манхант 2», запрещённые в нескольких странах из-за избытка насилия - точно не про Стокгольм и ни про какой-либо иной шведский город, а таких названий, как Карцер-Сити, в Скандинавии и не было никогда.
В Стокгольме нет таких психбольниц, как на первом уровне второй части «Манханта» - где пациенты поднимают бунт и убивают санитаров подручными средствами вроде шариковых ручек и осколков стекла, нет в городе и таких заброшенных торговых центров, как на первом уровне первой части - где начинается кровавое телешоу с освобождёнными из тюрем участниками, в объективах видеокамер душащими друг друга полиэтиленовыми пакетами или раскраивающими друг другу черепа монтировками.
В Стокгольме нет режиссёров снаффа. Если кто не в курсе - снаффом называют настоящие убийства, самоубийства, членовредительства, избиения и изнасилования, снятые ручными камерами или телефонами. Как в вышеупомянутой видеоигре, например.
В университетских туалетах Стокгольма никто не обсуждает, сколько можно заработать за участие в таком видео, и уж точно никто не пустит слух, что ближайшим родственникам того, кто обольёт себя бензином и сожжёт заживо перед видеокамерой, режиссёр перечислит 5 тысяч долларов.
В отличии от бандитов, сутенёров и наркоторговцев, предпочитающих чёрные внедорожники премиум-класса, режиссёры снаффа чаще всего ездят на белоснежных «Лэнд Круизёрах Прадо». Но в Стокгольме, где никого из них не существует, автомобильные условности добропорядочному обывателю неведомы: даже если где-нибудь в спальном районе и попадётся белый «Круизёр» - его владельцем, скорее всего, будет некий зажиточный менеджер среднего звена, купивший такую машину то ли из любопытства, то ли из-за любви к отдыху на природе.
Совсем нет в Стокгольме праворульных спортивных турбозажигалок, на которых хотя бы кто-то ездил по внутриквартальным дорогам со скоростью 110 километров в час, на городских магистралях клал стрелку спидометра до самого упора на цифре 180, а на скорости под 90 входил в повороты под прямым углом, вылетая на тротуары и сшибая оградки газонов.
Не наблюдаются в Стокгольме и грузовики «ЗИЛ-130», водители которых вне зависимости от возраста, происхождения и национальности всегда плюются и визгливо матерятся, едва приподняв капот.
А где-то джипы и спорткары не абы для чего, а из-за кучи условностей и предрассудков покупаются:
В Стокгольме местная флора и фауна не агрессивны.
В Стокгольме и его окрестностях не растут сосны, смола которых проедает кожу рук до кости. Не растёт осока, порезы которой чреваты гангреной. Не растёт ядовитая чемерица, яд которой останавливает сердце. И никто не смастерит из деревянных палочек для лапши «Доширак», из игл от шприцов, пропитанных ядом чемерицы, из резинок от противогаза и из голубиных перьев арбалет со стрелами - чтобы по ночам обстреливать припозднившихся прохожих и потом обшаривать их бездыханные тела на предмет денег, бижутерии, смартфона или планшета.
В Стокгольме не ловятся алые актинии, присасывающиеся к руке незадачливого рыбака и впрыскивающие под кожу химерическую протоплазму, вызывающую сильнейшую интоксикацию с подскакивающей до 42-х градусов температурой тела. Не ловится и ядовитая рыба фугу, готовить которую умеют лишь японцы, да и то не всегда удачно - каждый год десятки поваров по всей Японии насмерть травятся. Прибрежные стокгольмские пустыри не окутаны вонючим дымом костров и не гудят утробным матом пьяных бомжей, варящих на тех кострах из пойманной рыбы фугу свою последнюю в жизни уху.
В Стокгольме не водится шершень «Vespa Mandarina» с кулак размером, укусы которого смертельны. Не водится древесная лягушка квакша, брызжущая жгучей слизью - от которой в лучшем случае останется незаживающая язва, а в худшем случае ко всему прочему прибавятся судороги, отёк лёгких и летальный исход. Ужи, если водятся, не ядовиты, о ядовитом тигровом уже во всей Швеции не слышал никто. На борьбу с ядовитой енотовидной собакой, попавшей в Скандинавию с востока, правительство тратит немалые деньги (Википедия соврать не даст!), в любой стокгольмской клинике врачи подтвердят, что после укуса енотки почечная недостаточность гарантирована, и порадуются, что в крупные шведские города это вредоносное животное ещё ни разу не заходило.
Ни разу не заходила на окраины Стокгольма и росомаха - если она вообще не истреблена в этих краях. О её полуметровых когтях и её способности разорвать надвое человека, попавшегося ей на пути, гласят лишь старинные легенды.
А где-то о росомахе, разорвавшей некого дядю Гену, вышедшего поздним вечером в минимаркет за сигаретами, может не легенда, а сводка чрезвычайных происшествий гласить:
В Стокгольме нет страха, что генеалогическое древо семьи обломается под натиском окружающего тлена с безысходностью.
Стокгольмские дети не играют в «синего кита», не ходят с изрезанной кожей рук и не пишут на поручнях балконов верхних этажей «Лёт осс хоппа нер!»
Стокгольмские дети не ищут по помойкам большие промышленные конденсаторы, не заряжают их в розетках, чтобы потом ими - словно электрошокерами - бить девчонок-младшеклассниц, благо девчонки в Скандинавии няшнее, чем в остальной Евразии. И тем более никто не додумывается соединять друг с другом провода заряженного конденсатора, хотя жуткие байки о том, как можно остаться одноглазым после подобного фокуса, во дворах Блакеберга, Халлонбергена, Хусбю и других спальных районов шведской столицы не травят.
Стокгольмские дети не купаются в водоёмах с разноцветной водой, от которой спустя час-другой открывается желудочное кровотечение - даже если ни глотка этой воды не хлебнуть и глубже чем по пояс туда не заходить. И есть ли такие водоёмы в Стокгольме?
Стокгольмские дети с малолетства не приучены к палёному шмоту - вроде толстовки с британским флагом и надписью «Los Angeles», или спортивной сумки с силуэтом пумы и надписью «Ruma», или кроссовок «Ляо Фангцзи» с отклеивающейся светодиодной подошвой, или дрянного кнопочного пенала с Человеком-Пауком на крышке. В котором, конечно же, среди ручек и карандашей закопчённая пипетка без резинки лежит.
Стокгольмские дети не делают своих отцов седыми к 30-ти годам.
Ведь что есть настоящая жизнь отца?
Ни один отец не застрахован от ситуации, когда дочь - восьмиклассница возвращается из школы расстроенная, расшвыривает по квартире все школьные принадлежности, рвёт и топчет ногами дневник, пускает слезу, орёт, что со следующей недели будет употреблять амфетамины, требует от родителей контакты дилера, у которого их можно приобрести, в случае отказа грозится выпрыгнуть с балкона или перерезать себе сонную артерию кухонным ножом, плюётся, скалит зубы и пытается забежать то на балкон, то в кухню. Лишь хороший отец сможет - не без боевой магии по ходу дела - разрулить всё это и без истерик, и без суицидальных попыток, и без угроз, и без рукоприкладства, и, что самое главное, безо всяких дилеров и их товара.
Слабо?
В Стокгольме такая ситуация попросту не возникнет, а хорошим отцом там можно быть и с весьма заурядными навыками практической психологии.
А где-то хорошим отцом врят ли станешь:
В Стокгольме отпадает всякая надобность в дружбе.
В Стокгольме не нужно проводить ревизию многочисленных «нужных знакомых», вспоминая, кто с концами погряз в финансовых проблемах, кто навсегда уволился с руководящих должностей, кто всерьёз пожаловался на здоровье, кто просто изломан катарсисом, пережитым под грибами или марками, а кем ещё можно воспользоваться с выгодой для себя. «Нужные знакомства» заменит высокоразвитая инфраструктура.
Шведская полиция работает достаточно хорошо для того, чтоб обращаться за защитой к близкому знакомому или другу, который в лучшем случае станет ещё одним потерпевшим, а в худшем случае накосячит в духе чернушного фильма «Бумер».
Такси работает превосходно, ни о чём не придётся просить ни знакомых, ни друзей с их вечно ломающимися машинами, отвратительными навыками вождения и звучащей из автомагнитол неслушабельной подгитарной дрянью. И что-то крупногабаритное не проблема перевезти, сервис работает, причём по адекватной цене - если со средней шведской зарплатой соотнести.
Шведские программисты высококвалифицированны, к ним обращаться не страшно и опять же не дорого. Чего не скажешь о друге, даже после шести лет учёбы на инженера-программиста способного сжечь материнскую плату(!) компьютера вместе с блоком питания(!!) и видеокартой(!!!) при попытке подключить лазерный принтер: скупой платит дважды, дурак - трижды, Ингосстрах - всегда.
Шведские психологи тоже на высшем уровне работают, есть с кем поговорить о наболевшем. Вместо того, чтоб пить пиво на кухне с опостылевшими друзьями, безуспешно плакаться в их жилетки, безответно клянчить понимания и потом, с трудом преодолевая желание покрыть их матом и на ночь глядя вышвырнуть из квартиры, терпеть их язвительную пьяную критику - мол, какое ж ты говно безвольное и как ты живёшь неправильно.
Шведский уровень жизни не вынудит занимать у друзей сотню долларов до зарплаты. И потом всячески оправдывать их ожидания благодарности, чтоб не обиделись ещё: занимать им как минимум столько же, их компьютеры чинить, поздним вечером их пьяные стоны по телефону выслушивать, ибо других свободных ушей они не нашли, чтобы выговориться…
Стокгольм даёт понять, что дружба дешевле пакетов из супермаркета, а любви нет вообще.
А где-то в дружбу и в любовь ещё верят:
А главное - в Стокгольме всё в порядке с работой.
В Стокгольме, имея техническую специальность, не потонешь в нищебродстве.
В Стокгольме всегда хватит денег на аниме-фигурки, а за их коллекционирование никто из коллег по стройплощадке не обзовёт «конченым», никто не пожелает смерти от рака, никто не плюнет на дверцу шкафчика для робы.
На стокгольмских стройках бульдозеристы не падают в голодные обмороки, сварщики не ходят по лужам в рваных резиновых сапогах и не надевают поверх носков полиэтиленовые мешки для мусора, электрики не допивают пиво из бутылок, оставленных архитекторами, да и «сухой закон» там на всех объектах.
Промзоны Стокгольма не знают о «Гильермо Кипятилио» - 380-вольтовом самодельном чайнике на пол-сотни литров, сделанном из старой японской стиральной машинки и запитанном от башенного крана. И не знают, скольких строителей этот электрочайник током ударил.
Стокгольм не знает и о рабочих бытовках из двадцатифутовых контейнеров, внутри которых тускло горит лампочка на 20 ватт, нестерпимо разит чем-то гниющим и кружится рой зелёных навозных мух.
В Стокгольме нет промышленных районов, по периметру обтянутых колючей проволокой и увешанных знаками «Внимание - повышенная радиация!»
В Стокгольме никто не помешает жениться на шарнирной силиконовой кукле Хацунэ Мику (в масштабе 1:1, такие тоже бывают, оказывается) и зарабатывать деньги для неё. Кстати, электрикам там хорошо платят.
А где-то Хацунэ Мику не продаётся:
Надо слышать, что говорит Стокгольм.
Стокгольм говорит.