Про привычку
Я знаю, для кого я это пишу. Но и для себя тоже.
Вечер в Илоранте длинный - даже если приезжаешь в 22-00, раньше 3 ночи он редко заканчивается. А когда приезжаешь в 19-00, и к приезду остальных успеваешь приготовить ужин на мангале, и вовсе.
Я против лишней романтики и крупных мазков. Но тут сложно иначе - веранда была залита светом - синий цвет виллы, помноженный на сливочный цвет фонаря и на деревянный стол, создавали такой эффект, что импрессионисты отдыхали. Кто где.
Было вкусно. А после долгой поездки, под хороший алкоголь, красивый пейзаж и компанию что надо - вкусно в кубе.
Нас было 13 человек, детей на одного больше, чем взрослых. Дети бегали внезапно взрощенные, своей стаей - во взрослых они не нуждались, и это было ново и круто. Устав, дети сели играть в настолки и придумывать концертные номера.
…Если вы помните самые терпкие и счастливые моменты из своего детства - прибавьте к этим воспоминаниям современные возможности, добавьте громкости ощущений - чтоб на максимум - и припорошите это все чувством «здесь и сейчас».
Здесь и сейчас было хорошо. Концерт прошел отлично, и мы насмеялись так, как на школьном КВН-е. Так смеялись наши родители, когда мы были школьники - а мы и подумать не могли, с какой это стати взрослым бывает так весело. И вот мы внезапно взрослые, и нам весело.
Было терпко, остро, честно и пьяно. И, если уж совсем честно, с каждой минутой становилось все более пьяно. Градус повышался.
Но и вечер катился в ночь вслед за сырной луной. Только фонарь неизменно освещал веранду своим невероятным каким-то светом. И вот уже дети разошлись по своим детским спальням - уснули обе спальни мальчиков и одна спальня девочек. Уснули Алка и Ярослав. Максим кивнул: «Я пас!» - и пошел спать. И О. пошла спать. А мы остались на веранде с М.
***
Нет, если честно, мы уже и так сидели на веранде час - самые стойкие, Алка с О. пили вино в доме. А мы разговаривали с М. взахлеб. Перебивая друг друга и не соглашаясь ни в чем с другим. Как десятиклассники.
Да, правда. У меня с прошлого раза к М. было несколько вопросов. Оказалось, не только у меня к нему. У М. ко мне вопросов было в разы больше. А еще М. трудно их формулировал, а сформулировав, не давал мне ответить и отвечал за меня. И тут же упрекал: «Ну ты же понимаешь, что ты бываешь чересчур резка! Ну вот смотри!» - и не давал мне шанса на оправдание. И тут же рассказывал о своих страхах: «Ир. Ну вот если я напишу так, как ты там написала. Я же обоссусь от страха, что подумают люди. Как ты так можешь?» А я бы хотела рассказать, почему я останусь сухой, но нет. Шансов не было. И я говорила, что не могу думать о том, кто что подумает. Это не моя зона ответственности. Но М. смотрел на меня так, что все было понятно. Он мысленно крутил пальцем мне у виска. И я не находилась, что ответить.
***
Пока дом жил своей жизнью, пока горел свет, вещал телевизор и выглядывали в окна дети, все было ровно. Но когда все стихло, то стало казаться, что во всем мире живы только мы. Только мы с М. и фонарь. И уже не хотелось спорить. Вообще не хотелось. И казалось не очень честным оставаться тут вдвоем. Но и расходиться по своим спальням не хотелось тоже. Потому что мы взрослые люди, и у нас никакой интриги, из-за которой завтра может быть стыдно. У нас просто хороший длинный вечер и много вопросов, которые нам вдруг оказалось важным друг другу задать.
А потом - время близилось уже к 2 часам ночи - мы пошли гулять. И М. шел рядом и говорил, и говорил. Рассказывал свою жизнь. «В своей первой жизни… А вот сейчас… А в первой жизни»… И я смеялась. М. так говорил «в своей первой жизни», что я верила - у него сейчас вторая жизнь, а в кармашке еще пара запасных. Все будет хорошо, что бы ни случилось.
***
Я смеялась - это все алкоголь. Там на самом деле было не смешно. Потому что первая жизнь М. была такой, что он сначала оттуда сбежал, а потом принялся строить свою новую жизнь от противного: «Я не знал, как я хочу. Но точно знал, как я не хочу. И О. это знала тоже!»
И мы шли и шли. И озеро спало. И все домики спали. И М. говорил чуть громче, чем следовало. И мне хотелось его толкнуть локтем, чтоб он уменьшил громкость. Но понятно было, что это не подействует.
М. все говорил и говорил про О. Он весь вечер, если честно, он только про О. и говорил. И говорил так, будто он знаком с О. первый год, и там все так остро и горячо, как у молодоженов. И будто ему 23, и будто гормоны и все такое.
М. в каждом предложении говорил: «Олечка». Олечка то, Олечка сё. И это было так по-настоящему, что из меня алкоголь выветрился. На совсем. Но я и не думала в этом признаваться М.
Мы остановились на лодочной станции. Лодки спали в озере дружным косяком. И я спросила: «Миш. Ну вы с Олей 15 лет вместе. За 15 лет люди привыкают друг к другу. А ты все еще влюблен. Как так?»
А М. посмотрел на меня совсем трезво и говорит: «Знаешь, я не могу к этому привыкнуть. Я, может, и хотел бы, а не могу. Как к такому привыкнешь? Я столько узнал в своей первой жизни, как оно бывает, что сейчас благодарю за каждый взгляд и каждый день. И не могу привыкнуть». И мне это легло горячими буквами прямо в сердце.
Мы с М. быстро добрались до дома, и я сначала долго стояла под обжигающим душем, а потом легла к жаркому храпящему Максиму и тут же уснула. Вместе с буквами.
P.S. А потом наступило утро. И день. B Максим жарил люля-кебаб в казане на улице. А мы с О. и Алкой сидели рядом. Девчонки пили глинтвейн. А я не глинтвейн. И я рассказывала девчонкам про нашу с М. ночную прогулку. Так, штрихами. И про то, как это круто - иметь такое сердце, которое не дает шанса на привычку.
А Алка посмотрела на меня так странно. И говорит: «Вообще-то, Максим тоже все еще не привык. Ты обрати внимание на это, а? Ты почему-то в Мише это видишь, а в Максиме нет».
И я опять перестала дышать. Как на лодочной станции ночью, только по-новому.