Гриппозный бред.
Утром в четверг.
В потоке людей, снующих из тоннеля в тоннель,
Как канализационные крысы,
Мешались запахи, горькие, химические.
Запахи духов, несвежего белья и молочно-кислый
Душок, исходивший от женщин и молодых мужчин.
Они сидели на жёстких скамейках,
С паспортами в карманах, с мыслями о том,
Как пройдёт день, и о неоплаченных кредитах,
О неубранных квартирах и торговых залах,
Да мало ли чему можно радоваться
И чем гордиться?
А по вагону меж тем бродили бледные призраки -
Грязные следы, оставшиеся от вчерашних людей.
Газетные обрывки, плевки, отпечатки ботинок,
Несмываемый хохот
И крупицы чьих-то надежд.
Именно поэтому Анатолий Семёнович не любит гостей,
Он ходит по дому в рубашке и брюках,
Не то, чтобы из педантичности, просто, от уважения
К себе.
Ну, и к телефону он, конечно же, не подходит.
В потоке людей, снующих из тоннеля в тоннель,
Как канализационные крысы,
Мешались запахи, горькие, химические.
Запахи духов, несвежего белья и молочно-кислый
Душок, исходивший от женщин и молодых мужчин.
Они сидели на жёстких скамейках,
С паспортами в карманах, с мыслями о том,
Как пройдёт день, и о неоплаченных кредитах,
О неубранных квартирах и торговых залах,
Да мало ли чему можно радоваться
И чем гордиться?
А по вагону меж тем бродили бледные призраки -
Грязные следы, оставшиеся от вчерашних людей.
Газетные обрывки, плевки, отпечатки ботинок,
Несмываемый хохот
И крупицы чьих-то надежд.
Именно поэтому Анатолий Семёнович не любит гостей,
Он ходит по дому в рубашке и брюках,
Не то, чтобы из педантичности, просто, от уважения
К себе.
Ну, и к телефону он, конечно же, не подходит.