Елена
Елена
Ребята, я наконец сделала это. Собиралась - с 18 августа, когда у нее был ДР.
Не судите строго. Тут много букв, но вообще-то, по отношению к объекту - очень мало. Я накачиваю мышцы.
Мне издатель разбил в пух и прах мои попытки написать книжку про дальнобойщиков, и он прав, я потеряла "ство". Выгорела. Это бывает. Я написала слабо,плохо, не о том... Честно говоря, меня это всерьёз подранило.
Мне надо вернуть хоть какие-то прежние навыки. Или наработать новые.
Она, Оля, мне тогда сказала - напиши что-то лёгкое, просто чтоб опять начать писать, дальнобойщики - это слишком серьёзно.
Апдейтик: мне тут сказали, что история не имеет сюжетной оси. И акцента. Так что - всё увязло в сплошном описании... Правильно сказали.
И я тут же решила написать - про неё. ёооо...
Простите, если что. Кому не надо "многабукфф" - даже не заглядывайте. Кто всё-таки прочтёт, скажите мне честно, хорошо это или скучно.
Все имена я изменила. На всякий случай.
Но фото героини - честное. Героиня рассказа, вся её красота - то, что есть как есть. Итак...
ПОВЕСТЬ ОБ УЛЕЧКЕ. (Ни начала ни конца)
Уле Собировой приснился Бог. Он швырнул Улю с небес - в бездну. От затяжного падения у Собировой едва не отвалилось всё нутро, ужас приближался к экстазу, но в какой-то самый предпоследний момент Бог подхватил её обратно, в свою гигантскую ладонь, тёплую и сухую.
Бог захохотал гулким басом, небо и бездна откликнулись дружным эхом, а Бог - снова швырнул Улю с неба - в бездну. И опять подхватил.
Это повторялось и повторялось, пока она не проснулась.
«Похоже, у него есть чувство юмора, - сказала себе и потом мне Уля Собирова. - Значит, ему стоит верить. Значит, точно не оставит… Значит, буду поститься. И не всякой фигнёй вроде шоколадок - подумаешь, какая жертва, я и без того их не люблю, да и мясо почти не ем. Буду поститься, игнорируя всё встречное сухое вино, с моей стороны серьёзная жертва, уж Он-то поймёт и оценит»…
Это было сильно. Это действительно была огромная жертва (по моей личной шкале - тоже).
Я незамедлительно решила последовать примеру Собировой, потому что люблю сухое вино - больше всех напитков…
Помню, как шли мы с нею по безнадёжному в своей прямолинейности пути от её дома к метро. На ходу допивали сухое вино, дразнились и помирали со смеху. Горели тёпло-жёлтые фонари, в их деликатном свете косматились ночные бродяжки.
- Знаешь, Филиппова, а давай отдадим им остаток вина, им же тоже надо. А нам, наверно, уже хватит, да? Знаешь, Филиппова, я вообще очень бомжиков люблю… А ты?
Я честно призналась, что - тоже их люблю, и даже очень… И всегда стараюсь как-то поучаствовать в их судьбе - хоть копейкой, а хоть и добрым словом, это ж тоже надо…
Она остановилась, всмотрелась в меня и протянула: «Нааадо же, Ленка… А с виду про тебя такого не подумаешь…»
Я бы, пожалуй, обиделась: получается, в длинных и зелёных Собировских глазах я внешне напоминаю человека, который не любит бомжиков…
Но на Собирову невозможно обижаться, она вся из казусов и парадоксов, так что обидеться и разругаться можно в любой момент, а мне этого совсем не нужно. Мне ж с нею интересно, у неё ж дома на стене висит ужасающе прекрасная картина, где зубастые Герцен и Огарёв дают друг другу Ту Самую Клятву на Воробьевых горах… Картина, которая фонит хорошей дозой радиоактивного безумия, настраивает на эксцентрический лад всё пространство, - знаете, как те кошмарные клоуны-злодеи из детских снов и фильмов-ужастиков. Картина, которая раз за разом взрывает мозг… Очень терапевтическая картина. «Тебе точно нравится? - время от времени уточняет она. - Точно? Ну, тогда хорошо. Тогда всё с тобой в порядке…»
В разных кругах разных друзей Собирова - всеми признанный весельчак. Она умеет так расхохотаться, что аж некоторые зубы её брызнули как-то раз на пол, и потом друзья ползали и собирали те брызнувшие во все стороны зубы.
Вечеринка - удалась.
А ведь предупреждал дантист с этими временными коронками быть поаккуратнее, но - где уж там поаккуратнее, если жить надо смешно и весело…
Да что уж там. Ради смеха Собирова умеет устроить костёр из самой себя, и это не метафора. Это случайно, в контексте общего праздника, зафиксировалось
на видео, которое потом НТВ показало в своих скандальных новостях. Так редактор журнала про звёзд Ульяна Собирова - сама стала звездой.
Ну а лично я - подружкой звезды. ..
Мне - приятно.
Задумывалось это как сюрприз на Новый Год для очередной компании друзей. Уля решила снова продемонстрировать акт пожирания огня. Потому что это смешно, весело и красиво, а ей же (ей-же-ей!) самое главное - чтоб вокруг неё было смешно, весело и красиво…
Ну а еще потому что прежде, в других компаниях, у Собировой это замечательно получалось, благополучно всё сходило, просто берёшь полыхающий факел и запихиваешь себе в пасть, замечательный десерт - так почему бы не распотешить ещё и вот этих друзей…
Пусть всем будет что вспомнить!
На этот раз огонь повел себя нетрадиционно. Он не захотел проглатываться, а поджёг жрицу огня.
Четыре секунды она полыхала всем своим лицом в кадре - благодаря тому что друзей было много, друзья, снимавшие на камеру изначально невинный "фокус", оцепенели и закричали, камера продолжала снимать...
Целых четыре секунды сплошного мечущегося огня, потом, рванув сквозь оцепенение, друзья погасили Улю...
Далее - скорая, больница и жизнь без лица.
Кстати, недолго.
Я увидела Собирову спустя месяца полтора после происшедшего.
Лицо у неё было не хуже прежнего. Ни шрамика, ни пятнышка. И, кстати, ни морщинки. Огонь оказался на диво косметическим.
- Не знаю, что это со мной. Регенерирую, такая вот хмарь я хмарская.
- Глотать огонь опять будешь? - спросила я с опаской. - Если что, я снимать это отказываюсь: нервы ни к чёрту…
- Нет. Пока повременю. Ну а там посмотрим, - пожалела она меня...
Слово «хмарь» мы случайно вытащили непосредственно с неба - ровно с того, с которого Бог швырял в бездну Собирову.
Наша редакция располагалась на чердаке, все окна были впаяны в крышу, так что видеть через них можно было одно лишь небо. Мы задирали головы, таращились в те окна, когда надо было обдумать какой-то текстовой кусок или хотя бы слово.
Мы ловили слова с неба, а заодно нередко обсуждали небо и его оттенки, чтоб лишний раз не трогать друг друга…
- Как дела? - спросил меня по телефону Родственник.
- Дела мои были хороши, - отчиталась я в телефон про серое небо. - Правда, приползла вот какая-то хмарь… Теперь уже не так…
- Я не хмааарь! - немедленно включилась Собирова, которая только что пришла. - Я - Уля! А приползла - вот только что, потому что проспала. Потому что ленивая и ненавижу работу. Я не хмааарь. Вот Андрюшенька у нас тут - хмырь. Здравствуй, Андрюша!
Андрюша экспрессивно завращал глазами и привычно не ответил на приветствие.
Наши рабочие места были рядышком. Мы сидели по-за шкафом втроём - Уля, Андрюша и я, Леночка.
Андрюша нам с Улей был одинаково неприятен своим натужным, каким-то совершенно подростковым хамством, что вряд ли может умилить, когда чуваку почти тридцать лет.
Так, например, он регулярно и демонстративно не здоровался, заодно не отвечал и на наше «Здравствуйте, Андрюша».
Само собой, мы его третировали наперебой, это дарило нам тонус, кураж и боевой задор для работы. (Замечу тихонечко в скобках: в сорок это извинительно!).
«Молчать, женщины!» - иной раз взрывался Андрюша.
- Откуда у вас, Андрей, такая уверенность, будто лично я - женщина? - сдержанно осведомилась Собирова. - А вдруг я мужчина?
Андрюша выразительно посверлил глазами Собировский бюст и вопросил риторически, с театральными паузами:
- Как это мужчина - с таким… вот с таким… с эдаким.. -
- С чем это таким-эдаким? - возрадовалась Уля. - Умом, что ли?
Панегирическое отступление. Когда она в самый первый раз собралась ко мне в гости, я попросила моего Родственника встретить её у метро и подвезти прямо сюда. К нам. Чтоб не плутала по нашим дворикам-шкатулочкам.
- Как это встретить? Откуда я узнаю, что она - это она, если я ее ни разу не видел? - заколебался было Родственник.
- Могу дать ее телефон. А вообще-то есть особые приметы. Смотри, кто выходит из метро. Она - яркая. С Бюстом. Ну, с Умом то есть...
И ведь всё получилось!
«Нормально встретил, чётко по твоему описанию - и лицо, и прочие пропорции. Сама решай, ту или не ту я привёл», - отчитался Родственник, сдав в мои объятия Собирову… Ту самую, которую я ждала. С тем самым Умом…
Ни разу не удивительно, что у неё очень много друзей-мужчин, сплошь художников, фотографов и писателей. Ещё бы, с таким-то Умом… (если что, вот это я бормочу из женской зависти…)
На самом деле, конечно, я так не думаю. Просто у нас исстари принято дразниться. Почти с самого начала. Я тогда едва лишь вошла в редакцию, как мне навстречу возникла Собирова - с такой улыбкой, как будто всю жизнь меня ждала, устала, отчаялась, потеряла последнюю надежду, и - вот, наконец-то я пришла. «Здравствуйте, Лена! Меня зовут Ульяной, будем рядом работать, я очень рада!»
Я остолбенела.
На прежней работе вокруг меня кишмя кишели если не акулы, то пираньи, мне каждую ночь пластилиновые волки снились, к тёплым приветствиям незнакомых людей я, мягко говоря, не привыкла.
Или всё-таки мы знакомы, да я позабыла?
Собирова выглядела старинной закадычной подругой, но я никак не могла припомнить, откуда её знаю. На второй день пытки хронического дежа вю, я всё-таки спросила. «Мы с вами где-то встречались, Уля?» - «Нигде».
Странно это. Дежавю, оказываются, бывают без взаимности. Как и любовь.
Дразнить она меня стала - на третий день, когда мы перешли на ты и вместе ехали на работу по общей нашей ветке метро.
«Филиппова, тебя надо на видео… Ты же всё время гримасничаешь и мечешься ни с того ни с сего… Филиппова, чего ты мечешься по вагону? Стой спокойно, где стоишь».
И напрасно было объяснять ей, что гримасничает на самом деле - она, неконтролируемая мимика младенца - ровно у неё, и что я не «мечусь», а ищу место попросторнее, потому что у меня огромное и чувствительное эфирное тело, оно не терпит всяких других, особенно незнакомых тел в диапазоне примерно полутора метров… Похоже, ей вот ровно этого не понять, хотя всё прочее она понимает ровно так же, как и я.
…Из-за шкафа, где трудилось всё наше начальство, к нам помногу раз в день забегал Гриша А. - и по делу, и пожаловаться - хоть на здоровье, а хоть на звёзд, потому что журнал был весь про звёзд:
- Девочки, посмотрите вот на это фото!
- Ну и что, Харатьян и Харатьян, глаз горит, оскал что надо. Фото нормальное - хоть на обложку…
- Я не про то, - застенчиво-досадливо отмахнулся Гриша. - Вот он армянин, и я армянин, ему сорок два и мне сорок два, но он вот - такой, а я - вот такой. Почему, девочки?
Я набрала было воздуху, чтоб сказать с придыханием, что именно он, Гриша, прекрасен собою ровно таким, какой есть - лысиной, сединой и печальными своими глазищами.
Но Собирова меня опередила, потому что находчива и не носит слов в кармане, потому и не лезет туда за словом:
- А потому, Гришенька, что Харатьян, в отличие от тебя, много пьёт, гуляет по ресторанам, с бабами водится и вообще ни в чём себе не отказывает… А ты - аскет. В сорок два это вредно для здоровья…
- Ой, девочки, «я вся горю не пойми отчего!» - покраснел Гриша, рассмеялся и убежал обратно за шкаф…
- Вся эта ежедневная возня со знаменитостями делает из нас рыцарей стандартов, - шёпотом сказала Борисова. - По мне так наш Гриша - зайчик, красавчик и стоит целого мешка харатьянов… Кстати, у него ж сегодня день рожденья! Пойдём выбирать подарок!
Я тут же вообразила все четыре этажа с чердака пешком, по всем стенам - юноши голые в цветах, это пристрастие хозяина фирмы, я не против любой ориентации, но фото - адова пошлость. Я вообразила ещё и весь ветер, который тут же дунет мне в лицо… И попробовала было сказать, что - не пойду, пусть сама идёт, потому что… потому что…
Причина не придумывалась.
- Почему ты не можешь пойти со мноооой? - удивилась Борисова, потом вдруг сочувственно закивала. - Аааа, ну дааа… Понимаааю: ножек-то нету!..
Я возмутилась и немедленно стала казать ей мои красивые ноги, то правую, то левую… Мне многие люди говорили про красивые мои ноги, они есть у меня.
Но вот тогда это была инерция и ошибка. Пришлось идти.
Купили хороший головной убор. И еще что-то - не помню.
Но помню, что Грише понравилось оно до слёз.
А Уля сказала: «В любой работе - есть паузы. И надо куда-то идти. И это - хорошо! Чего ты никогда и никуда не хочешь ходить? Дура, что ли?»
Собирова, кстати, ненавидела работу - потому что всегда, день ото дня, поминутно очень хорошо её делала, её совершенство не знало предела. Я приставала к ней в поисках то броского заголовка, то эффектной концовки. Мы сидели друг напротив друга, и я хорошо видела по её мимике, как усердно она думает. Голову наклонит, как любопытный скворец, то к правому плечу, то к левому, прищурится, расщурится, наморщит лоб, разгладит лоб, улыбнётся - и всё это в монитор с очередным текстом, строго напротив меня. Так что мне было на что полюбоваться…
По лицу её словно бы бегали те самые извилины, которые одаривали читателей прекрасными статьями, очерками и интервью, а коллег - неоценимой и безотказной помощью. Это всегда было качественно, а значит, энергозатратно. Она, конечно, уставала, любила поспать и ненавидела работу. И упрекать её в этом было бы странно…
Ну а теперь конспективно. Галопом. О том, что было дальше.
Редакция наша рассыпалась, журнал закрылся.
Все мы нашли новую работу.
Уля полюбила людей с синдромом Дауна.
«Простодушные» называется тот театр. Я пошла туда с натугой, просто чтобы не обижать Улю, а вышла - совершенно живой: актёры того театра - это не инвалиды, это очень добрые, открытые и честные люди. Талантливые. Лишняя хромосома - не просто так дана… Они играют так, как никому и не снилось.
Уля - долго решалась, боялась не выдержать высоких стандартов, но наконец всё-таки вышла с ними на сцену. Играла с ними, как даун. ( Она знает, что вот это - высший комплимент.)
Она занята как всегда, и даже пуще прежнего.
Преподает в театральной студии, детишкам. У некоторых из них есть синдром аутизма. В свободное от преподавания время - делает соответствующую газету…
Она занята, и, как уж повелось, "ленива", нам некогда видеться.
Её повесть не имеет конца.
А вот все это, что я тут накорябала - просто эскиз. Не судите строго, Собирова - огромный и важный материал.
Кроме того, мне надо заново обрести навык рассказывать истории.
Ну, надо.
А с Гришей мы когда-то непременно увидимся. Втроём. Уля, Гриша, я. Конечно, без Андрюши. Хотя все мы в глубине души считаем его хорошим и чистым юношей...
С Улей и Гришей мы увидимся.
И употребим толику сухого вина.
Вопреки любому посту.
Posted by Елена Филиппова on 28 окт 2018, 06:54