ДОСТОРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ: ЧЕМ ДАЛЬШЕ В ЛЕС, ТЕМ ТОЛЩЕ ТЁТКИ
Чтоб не замусолить насквозь мою собаку, расскажу про некоторое остальное. Нельзя же всё время про собаку...увы, почему-то нельзя. Я это чувствую.
Удивительно: вот едешь из города прочь в маршрутке, меняются ландшафты, меняются пассажиры. Но одно дело когда всё это меняется спонтанно и хаотично, а другое - когда тенденциозно и потому предсказуемо.
Вот проезжаем мы Соседний Посёлок. Туда из нашей маршрутки высаживаются изящные дамочки среднего возраста от шестидесяти до ста, при шляпках, подкрашенных губах и манерах.
Вот едем какие-то минуты полупустыми. Наше село - тут же после Соседнего Посёлка, он к нам как бы перетекает.
И, чем ближе к моему селу, тем всё более основательные новые женщины забираются в маршрутку, чтоб ехать дальше.
А когда уже по нашему селу едем - контингент маршрутки и всех входящих-выходящих однородный: туловища, как холодильники, абсолютно кубические. Не просто пышные женщины с формами, а именно как холодильники.
Единственный маркер, отличающий верх от низа, - это голова. Такая же кубическая. С общей на всех короткой стрижкой, общим сумрачно-боевитым выражением лица. А по верхним и нижним граням холодильников - ручки и ножки вполне стандартных пропорций.
Эти две категории женщин - как вода и масло. Почему-то не смешиваются. Хотя соседствуют бок о бок, без промежутка. Своих кубических жён, кстати, наши мужички любят без памяти, там и мысли про "налево" - ни-ни.
Вот сижу и думаю: а если я тут буду долго жить и стану местной, у меня тоже будет такое туловище? А скоро?
Объяснения этой этнографической особенности я искала не один год, и даже нашла кое-что: соседний посёлок - место курортное, дачное, у старожилов небольшие участки, годные разве что для игры в шахматы под кустом роз. Сидишь, вдыхаешь ароматы, бережёшь мысли об изящном, и пешкою ладью берёшь в рассеяньи свою. Любуешься вот такими красотами - чего б не сохраниться романтическому ходу мыслей и телесным пропорциям?
Ну а у нас на селе, чтоб потянуть все эти десятки соток щедрых наших наделов, надо быть женщиной-буйволом. Или женщиной-трактором. На худой конец и холодильник сойдёт, если к нему плуг приделать.
Наверное, другого типа хозяйки просто не приживаются у нас на селе...
Впрочем, ну их, тёток - и тонких, и толстых.
Вот сверху вид одной из наших окрестностей, как раз там живут тонкие.
Видите? Тут сразу две реки, обе они - старицы Оки, их тут миллион. Ока, медлительная и щедрая, легко размывает лёгкий песчаный грунт и течёт сразу в разных направлениях, разбрасываясь своей любовью и податливостью направо-налево - бывают же в русских селеньях такие сердобольные и безалаберные, опять же, тётки!; их все знают, к ним все бегают...
Две реки сходятся под острым углом, их соединяет очень быстрая, словно Терек и Кура, протока. Воды там - максимум по грудь, но берега разбойничьи, тёмные, пещеристые.
Там любили сплавляться на бревне мои обе дети.
А потом две юные и тощие аборигенши сказали:
- Уберите отсюда детей, тут страшное место. Идите с детьми на пляж. Тут дыры уходят через это дно.
- Куда? - опешили мы с детьми.
- В подземную реку ухрдит вода через дыры. и туда людей затягивает. Потом не найти...
Детям очень хотелось продолжать сплавляться верхом на бревне, потому аборигеншам мы решили не верить. Мало ли что со скуки рассказывают в этих местах... То - будто на наших на болотах целиком провалилась безвозвратно целая корова, то - будто провалилась аж целая наша тётка. Там же из недр как-то раз выглянула и приподнялась над миром Змеища - размером выше трактора (новая инкарнация коровы или тётки?)...
Туда, на былые болота местные не ходят. Боятся. Только мы с собакойЗарой, да и то лишь в светлое время суток, с оглядкой.
На этом же снимке, где две речки, по центру - монастырь Святой Троицы. Когда в девяностые стало всё это модно, его решили восстановить из руин. Предложили монахам - те развели руками, сказали - не потянуть. Ни сил ни средств потому что.
Позвали монахинь - те кивнули, засучили рукава и восстановили.
И было их, сестёр, то ли шесть, то ли семь. И, кстати, все они и поныне стройные, как и мирские жительницы того соседнего с нами посёлка. Сейчас там продолжается их монотонная, светлая и трудная жизнь, матушка игуменья уверена, что нам абсолютно всё, включая погоду, портят американцы.
На территории монастыря можно купить молочные продукты от их тучных коров...
А вот это - Сегда. Или Сегден. Относительно большое торфяное озеро, одно из пяти в ближайшем доступе, с прозрачной водой, мелким песком. Диаметр около километра.
Они тут все такие, овальные, прозрачные, торфяные, но Сегденское - самое большое.
Из-за вечно курящихся торфов вода в озёрах остывает медленнее, чем в реках.
Помню, как мы лежали с мамой на белом песке, смотрели на маленькое облачко в небе, расположившееся чётко над центром озера. Оно то возникало, то исчезало. Это было похоже на ритмичный вдох-выдох Сегды.
Мы с мамой щипали себя и друг друга и вопрошали - "А может, мы уже не тут, а в раю? А может, это вовсе не на земле? как такое может быть вот тут, в средней полосе?"
Это было шестнадцатое сентября, вода выше двадцати градусов, воздух вокруг - тоже.
В городе люди ходили в куртках и зачастую выдыхали пар, как Сегда - то облачко...
А это - "пьяный лес". Остался таким раз и навсегда после урагана. Ну, тех, кто бывал на Куршской косе, нашим пьяным лесом не удивишь.
А я вот что скажу: там внутри почему-то так хорошо, что не хочется выходить. Когда-то чуть меньше двадцати лет назад мы снимали там, у пьяного леса, дачку-скворечник, где умудрялись помещаться иной раз даже вшестером.
В общем-то, моё пристрастие к этим местам примерно с тех времён и обозначилось.
А вот это - стоп! - МОЯ речка. Это не старица, это живой и полноводный рукав Оки. С зеленоватой речной водой, щуками и даже стерлядью. И без единого населенного пункта по берегам. Вольная, чистая, луговая речка. Она глубокая сразу у берега, она петляет на все 180 градусов, я не раз докатывала на велике до места соединения с основным руслом - где баржи, бакены, круизные пароходы, и всё серьёзно.
Там напротив, на крутом берегу Оки, село Константиново, родина Есенина. Которого я умудрялась не любить и не понимать большую часть жизни, пока не оказалась здесь. Тут он как-то исподволь проникает (вместе с воздухом, что ли?)
Тут вообще поэтический край. Любой первый рыбак, особенно если подвыпивший, тебе сообщит, что промеж собой они этот рукав называют "чуднАя речка". Потому что - странности. И не уточнит, гад, какие! Только щурится и хмыкает. А то вдруг - прочтёт тебе свои (!) стихи. Неожиданно хорошие. Хотя и не запоминающиеся
Вот та же речка-рукав, гнездилище рыбаков-поэтов, но только уже с Зарой.
Она не хотела сперва туда лезть. Робела. Что очень странно для маньяка-гидрофила, который не может спокойно пройти мимо воды - хоть в ведре, хоть в луже, хоть в пруду. Наверное, почуяла русалок и прочие странности. Говорят, все эти речки-озера - остаток древнего гигинтского моря, которое покрывало нынешнюю Мещёру какие-то пару миллионов лет назад.
Но всё-таки мы поплавали. Сперва вместе, на дальнюю дистанцию, что технически снять невозможно. Ну а потом - Зарочка сама-сама.
Та-дам! Дом Пожалостина, знаменитого гравёра. Там обширный и содержательный музей. На территории этого дома есть банька. Её каждое лето снимали Паустовский, Гайдар и Фраерман. Сидели там до белых мух. Охотились, рыбачили, творили...
Относительно недавно я поняла, что естественная приязнь к волшебным местам изрядно подогревалась особенностями эпохи: в конце тридцатых держаться подальше от Москвы - едва ли не единственно мудрый шаг. Для своей злодейской статистики "органы" гребли всех, кто под руку подвернётся. В Мещёрских дебрях подвернуться им под руку сложнее, чем в городе...
Конечно, время от времени я бываю в Городе. Приеду бывалоча туда по накопившимся делам, увижу нижеследующее, окончательно тронусь рассудком, да и бегу скорее обратно.
У этого Геннадия дела, видимо, неплохи. Его вывеску вижу уж лет десять как. На одном и том же месте. (Интересно, все эти книги изнутри магазина - он же сам написал, да? "Вы какие книги любите?" - "Я - только от Геннадия!")