Берлинские танцы и награда
Все знают, и уже много раз исходили в разные стороны две "русских тропинки Кёнигсберга" в виде приезда сюда Великого посольства Петра Первого и четырёхлетнего пребывания Кёнигсберга под присягой Российской императрице.
Но недавно я наткнулся на ещё один "портал в русское измерение" - .... впрочем, эту историю следует рассказывать по порядку. Т.е. издалека и неспешно.
Обнаружение портала случилось, как ни странно, в Берлине, в июне 2015 года.
Но нет же, нет! я давно знал про чашу, и давно не давала она мне покоя - что за чаша такая? почему собаки и цветы? что за люди и король? - по этому поводу я даже разместил пару лет назал в своём Фейсбуке небольшое воззвание, на которое откликнулись многие, но ни к какому выводу тогда не пришёл, несмотря на подсказку Антона Глушкова. "Какие ещё драконы, если это собаки!" - подумал я, и отложил поиск ответа в дальний ящик своего транссознания.
И вот, этим летом я, Никита Явейн и Иван Кожин - авторы проекта, занявшего первое место в прошлогоднем градостроительном конкурсе, - приехали по приглашению института Конрада Аденауэра в Берлин. Отчитавши доклады в институте и сходивши на открытие первой очереди берлинского Королевского дворца, "усталые и довольные", в компании "местной девушки Ани из Санкт-Петербурга" расположились мы на набережной, за столиками небольшой, но очень весёлой кафешки. При кафешки действовала танцплощадка, и под негромкую музыку на ней отплясывали страждующие, пока остальные потягивали пиво, вино, сельтерскую, джин, мадеру, волкер и джеймсон - в общем, кто что принёс с собой, потому как в кафешке давались напрокат бокалы за один евро.
Я же достал из сумки тяжёлый бокал, с толстыми стенками, простецкой формы, и со словами "вот бокал купил сегодня, понравился своей брутальностью" - поставил его на стол и открыл красное подышать.
Что может быть в летний жаркий вечер прекраснее реки и танцующих рядом с нею людей?
Разве что тягучее красное, Мальбек Rewwen, совсем несвойственный жаркому вечеру, который девушка Аня по этой причине отказалась пить.
Взяв на себя роль сомелье, Иван Кожин продегустировал Мальбек, и изрёл:
- Похоже, это вино будет королём стола! - но решил-таки обождать, и присоединился к прохладному белому, кислому, как зелёный крыжовник на соседской даче.
И тут во мне что-то тренькнуло.
Надо сказать, что к тому времени, после запуска второго конкурса, я тяготился одной проблемой.
Нужен был приз. Гениальный приз. Символический. Офигительный, такой, который любой победитель поставит на стол и десять лет не будет оттуда убирать, несмотря на семейные и природные катаклизмы, которые всенепременно вокруг этого стола за десять лет произойдут.
В первом конкурсе у нас были распрекрасные латунные домики by Макс Попов&Philosophorum Kneiphof, и несколько таких кнайпхрофских домиков уже стоят на столах финалистов первого конкурса. НО - вот незадача! - их прекрасность омрачалась необходимостью их пере-прекрасить в новом конкурсе. Хотя - куда уж лучше, согласитесь?! Вот они, красавцы...
...И вот, когда мы расселись в берлинской кафешке, осмотрелись, познакомились с местом и разлили белое; выдохнули день и вдохнули вечер, речной и свободный, с танцующими и болтающими, меня вдруг снова пронзила незадача про приз нового конкурса. Да так сильно пронзила, что я решил не открадывать поиск, и вытащил из сумки амбертролля с рыбёшкой, три кисточки и баночку походного золота.
Иван Кожин, который уже завладел вниманием за столом и плёл что-то светское, рассчитанное одновременно на девушку Аню, на своего начальника Никиту Явейна и на меня, человека внешнего, - Иван Кожин замолчал, а потом вымолвил отчего-то:
- Это всё меняет!
Я не успел спросить, что именно меняет, как он начал объяснять девушке Ане и Никите Явейну, что вот это фигурка, которую Александр возит везде с собой, и фотографирует, как в фильме Амели...
- Я не смотрел фильм Амели, - сказал я (что правда), - это амбер-тролль. Он умеет свистеть. - Чем окончательно прекратил соло Ивана. Он замолчал и стал хозяйничать по столу, а я макнул кисточку в походное золото и, слегка содрогнувшись от собственного святотатства (на выцветших досках уличного стола не было видно никаких петроглифов, - вообще никаких. Здесь не принято было писать на столах), - написал толстой чертой на красивом выцветшем дереве букву.
- Это не руна, - сказал Иван, всмотревшись. - Я все руны знаю.
- Не руна, - подтвердила девушка Аня. Она тоже знала все руны, и французский и английский языки, но, в отличие от Ивана, она ещё знала немецкий. Хотя тот закончил Академию искусств СПб, а это, как известно, практически равно знанию немецкого.
Никита Явейн знал только французский, но он был шеф, а это, как известно, многое выравнивает.
Он просто молча выпил.
- Это юс малый, моя любимая буква древнерусского алфавита, - сказал я. И прочёл краткую спонтанную лекцию о древнегреческом и древнееврейском алфавитах, и о своей любимой букве "юс малый", который так непохож на "юс большой".
- В общем, они оформляют разные гносеологические стратегии, - резюмировал я, и передал кисточку с золотом Ивану. Иван, как человек более чувствительный, чем я, не стал писать на столе, а схватил единственный предмет, который можно расписывать с благопристойными последствиями, и стал лихорадочно покрывать стеклянную поверхность золотом.
- Губную область оставь, - сказал Никита Явейн. - Чтобы пить можно было, не касаясь злата. И потом вторым слоем пройдись, поверху, но не до кромки.
- Как будет по французски "губная область"? - спросил я.
- Жуантрэ, - сказал Иван.
Никита нахмурился.
- Жоменсаль, - сказала девушка Аня.
- Жоменсаль лучше, - согласился Никита.
Я пошёл на соседний мост, на котором что-то наяривали два музыканта, сбирая случайную дань с транзитных пешеходов, - пофотографировать издалека место, в котором мы сегодня встречали закат. Когда я вернулся и собрался было принять свой бокал залпом, Никита остановил:
- Не трожьте, дайте просохнуть.
- Похож на средневековый бокал, согласитесь! А в какой цвет лучше покрасить ножку? В красный? - спросил я, чтобы просыхание проходило с пользой.
- Ни в какой, - сказал Иван.
- Для средневекового ножка слишком длинная, должна быть короче, - сказал Никита. - В синий, но не всю ножку, а только подставку. Снизу.
И в этот момент небесные сферы завершили полный цикл, и у меня в памяти вдруг возникло изображение средневековой чаши. "Антоним меча - Чаша!" произнёс внутри меня голос. И почему-то стало ясно, что должно стать наградным символом нового конкурса.
Просияв, я взял непросохший бокал за ножку, и со словами:
- Всё равно у него есть жоменсаль! - выпил ожидавший меня густой нектар короля сегодняшнего вечера.
Но недавно я наткнулся на ещё один "портал в русское измерение" - .... впрочем, эту историю следует рассказывать по порядку. Т.е. издалека и неспешно.
Обнаружение портала случилось, как ни странно, в Берлине, в июне 2015 года.
Но нет же, нет! я давно знал про чашу, и давно не давала она мне покоя - что за чаша такая? почему собаки и цветы? что за люди и король? - по этому поводу я даже разместил пару лет назал в своём Фейсбуке небольшое воззвание, на которое откликнулись многие, но ни к какому выводу тогда не пришёл, несмотря на подсказку Антона Глушкова. "Какие ещё драконы, если это собаки!" - подумал я, и отложил поиск ответа в дальний ящик своего транссознания.
И вот, этим летом я, Никита Явейн и Иван Кожин - авторы проекта, занявшего первое место в прошлогоднем градостроительном конкурсе, - приехали по приглашению института Конрада Аденауэра в Берлин. Отчитавши доклады в институте и сходивши на открытие первой очереди берлинского Королевского дворца, "усталые и довольные", в компании "местной девушки Ани из Санкт-Петербурга" расположились мы на набережной, за столиками небольшой, но очень весёлой кафешки. При кафешки действовала танцплощадка, и под негромкую музыку на ней отплясывали страждующие, пока остальные потягивали пиво, вино, сельтерскую, джин, мадеру, волкер и джеймсон - в общем, кто что принёс с собой, потому как в кафешке давались напрокат бокалы за один евро.
Я же достал из сумки тяжёлый бокал, с толстыми стенками, простецкой формы, и со словами "вот бокал купил сегодня, понравился своей брутальностью" - поставил его на стол и открыл красное подышать.
Что может быть в летний жаркий вечер прекраснее реки и танцующих рядом с нею людей?
Разве что тягучее красное, Мальбек Rewwen, совсем несвойственный жаркому вечеру, который девушка Аня по этой причине отказалась пить.
Взяв на себя роль сомелье, Иван Кожин продегустировал Мальбек, и изрёл:
- Похоже, это вино будет королём стола! - но решил-таки обождать, и присоединился к прохладному белому, кислому, как зелёный крыжовник на соседской даче.
И тут во мне что-то тренькнуло.
Надо сказать, что к тому времени, после запуска второго конкурса, я тяготился одной проблемой.
Нужен был приз. Гениальный приз. Символический. Офигительный, такой, который любой победитель поставит на стол и десять лет не будет оттуда убирать, несмотря на семейные и природные катаклизмы, которые всенепременно вокруг этого стола за десять лет произойдут.
В первом конкурсе у нас были распрекрасные латунные домики by Макс Попов&Philosophorum Kneiphof, и несколько таких кнайпхрофских домиков уже стоят на столах финалистов первого конкурса. НО - вот незадача! - их прекрасность омрачалась необходимостью их пере-прекрасить в новом конкурсе. Хотя - куда уж лучше, согласитесь?! Вот они, красавцы...
...И вот, когда мы расселись в берлинской кафешке, осмотрелись, познакомились с местом и разлили белое; выдохнули день и вдохнули вечер, речной и свободный, с танцующими и болтающими, меня вдруг снова пронзила незадача про приз нового конкурса. Да так сильно пронзила, что я решил не открадывать поиск, и вытащил из сумки амбертролля с рыбёшкой, три кисточки и баночку походного золота.
Иван Кожин, который уже завладел вниманием за столом и плёл что-то светское, рассчитанное одновременно на девушку Аню, на своего начальника Никиту Явейна и на меня, человека внешнего, - Иван Кожин замолчал, а потом вымолвил отчего-то:
- Это всё меняет!
Я не успел спросить, что именно меняет, как он начал объяснять девушке Ане и Никите Явейну, что вот это фигурка, которую Александр возит везде с собой, и фотографирует, как в фильме Амели...
- Я не смотрел фильм Амели, - сказал я (что правда), - это амбер-тролль. Он умеет свистеть. - Чем окончательно прекратил соло Ивана. Он замолчал и стал хозяйничать по столу, а я макнул кисточку в походное золото и, слегка содрогнувшись от собственного святотатства (на выцветших досках уличного стола не было видно никаких петроглифов, - вообще никаких. Здесь не принято было писать на столах), - написал толстой чертой на красивом выцветшем дереве букву.
- Это не руна, - сказал Иван, всмотревшись. - Я все руны знаю.
- Не руна, - подтвердила девушка Аня. Она тоже знала все руны, и французский и английский языки, но, в отличие от Ивана, она ещё знала немецкий. Хотя тот закончил Академию искусств СПб, а это, как известно, практически равно знанию немецкого.
Никита Явейн знал только французский, но он был шеф, а это, как известно, многое выравнивает.
Он просто молча выпил.
- Это юс малый, моя любимая буква древнерусского алфавита, - сказал я. И прочёл краткую спонтанную лекцию о древнегреческом и древнееврейском алфавитах, и о своей любимой букве "юс малый", который так непохож на "юс большой".
- В общем, они оформляют разные гносеологические стратегии, - резюмировал я, и передал кисточку с золотом Ивану. Иван, как человек более чувствительный, чем я, не стал писать на столе, а схватил единственный предмет, который можно расписывать с благопристойными последствиями, и стал лихорадочно покрывать стеклянную поверхность золотом.
- Губную область оставь, - сказал Никита Явейн. - Чтобы пить можно было, не касаясь злата. И потом вторым слоем пройдись, поверху, но не до кромки.
- Как будет по французски "губная область"? - спросил я.
- Жуантрэ, - сказал Иван.
Никита нахмурился.
- Жоменсаль, - сказала девушка Аня.
- Жоменсаль лучше, - согласился Никита.
Я пошёл на соседний мост, на котором что-то наяривали два музыканта, сбирая случайную дань с транзитных пешеходов, - пофотографировать издалека место, в котором мы сегодня встречали закат. Когда я вернулся и собрался было принять свой бокал залпом, Никита остановил:
- Не трожьте, дайте просохнуть.
- Похож на средневековый бокал, согласитесь! А в какой цвет лучше покрасить ножку? В красный? - спросил я, чтобы просыхание проходило с пользой.
- Ни в какой, - сказал Иван.
- Для средневекового ножка слишком длинная, должна быть короче, - сказал Никита. - В синий, но не всю ножку, а только подставку. Снизу.
И в этот момент небесные сферы завершили полный цикл, и у меня в памяти вдруг возникло изображение средневековой чаши. "Антоним меча - Чаша!" произнёс внутри меня голос. И почему-то стало ясно, что должно стать наградным символом нового конкурса.
Просияв, я взял непросохший бокал за ножку, и со словами:
- Всё равно у него есть жоменсаль! - выпил ожидавший меня густой нектар короля сегодняшнего вечера.