Михалыч и Николаич
Михалыч пришёл к Репортёру чуть раньше и набрал Николаича сообщить, что вот, я уже пришёл, а ты как, ты где? - но ничего такого не успел, так как вон он, Николаич, идёт и даёт отбой звонку.
- Я только что ответил на вопрос, которому уже больше 30 лет, - сказал Михалыч, и показал Николаичу железную штуковину. - У меня была час назад поблизости отсюда встреча, она быстро закончилась, и вот пока я дожидался, увидел, как в траве что-то блестит. Поднимаю - а это вот эта штуковина! Судя по всему, магнитный фиксатор, но не от мебельной створки, а от чего-то более серьёзного - автомобильной двери, например. И тут вот овальный магнит, смотри... в детстве я меня был точно такой, я с ним всё время играл, и не знал, что это такое... то есть у меня даже вопроса не было - "А что это такое?" - у меня было просто незнание, с которым я мирно жил всё это время. И вот сейчас, спустя 30 лет, я случайно заполнил это незнание.
- Времени не существует, - продолжал Михалыч, - когда я нашёл эту железяку, я перенёсся в детство и явно вспомнил, как играл, и вспомнил это незнание, которое жило отдельно от вопросов. Есть мир вопросов, точнее тот мир, в котором и про который уместно задаваться вопросами. А есть безвопросный мир, где даже незнание не задаёт вопросов.
Николаич давно не видел Михалыча, несколько лет, за время которых соскучился по нему и сильно подзабыл это его свойство - ускользать. Есть женское ускользание, как ускользает Диана-охотница у Фолкнера, убегая, но оборотясь; или как ускользает сипуха, лилитствующая на калининградских тусовках, - но Михалыч имел свою специфическую манеру: он считал, что про самые важные вещи можно говорить только контекстом.
И тут бац - вторая смена!
- Времени не существует, - продолжал Михалыч. - Личное психологическое время человека и внешней - это совсем разное. Все эти старения, седения волос и прочее... Все внешние перемены - это иллюзия, покрывание патиной внутренних явлений, и когда вдруг происходит синхронизация двух состояний, эти 30 лет исчезают, патина сползает на бок и опять сияет то мгновение, напрямую глядящее на нас, минуя годы...
Они шли в сторону гастронома, и Николаич медленно соображал. Трудно слушать такие вещи и соображать быстро. Более того, здесь действует "копенгагенская интерпретация" Нильса Бора, сформулированная им для квантовых состояний. Люди также могут иметь квантовые состояния, и тему, которую затеял Михалыч, Николаич относил именно к таким состояниям либо к дверям в них.
Иногда случались целый квантовые прогулки, и Николаич помнил каждую из них почти наизусть - настолько они отличались от всех остальных прогулок...
Так вот, такой разговор, или состояние, чурается соглядатаев. Внешнего наблюдателя. Более того, Николаич сейчас шёл и слегка побаивался, что даже внутреннего наблюдателя они боятся. А он сегодня утром встал, и...
- Я встал сегодня утром, зашёл в детскую, а там форточка открыта, - сказал Николаич. - И в эту форточку льётся плотный тяжёлый прохладный воздух. Дети надышали за ночь, чуть душно было в комнате, и в эту надышенность отдельной струёй втекал воздух после вчерашней грозы. На работу мне не надо, лето, дождливое, - и всё точно так же, как было в детстве в пионерлагере, когда заходишь после похода в туалет в палату, там надышано 12-ю человеками, и лишь в форточку втекает воздух такой дождливой консистенции, что по нему уже понятно: не будем мы играть в футбол и купаться в море, а будем ближайшие дни торчать на веранде или в палате, да глядеть на дождь поверх шахмат или раскрытой книги... И вот с этой симметричной картиной - своего детства и детства моих детей, - я выхожу на улицу, а там весь воздух такой, что дышишь как плывёшь, - и когда ты позвонил и сказал о встрече, то я решил, что потом об этом всём обязательно напишу. И о воздухе, и о прогулке нашей... если это не будет мешать. Это ведь может мешать, как принятая в другом состоянии намеренность, которая смещается в иной ракурс при смене состояния.
- Не знаю, будет мешать или нет, неизвестно... - сказал Михалыч. - Но если ты будешь фотографировать, я тоже буду, - и сфотографировал антирекламу пива.
- Купил сегодня город, - продолжал Михалыч, показывая плату. - Вот - дома, вот люди, вот тут мы с тобой сидим... Про время есть хорошая теория у Козырева, русского исследователя. В основном его знают как автора теории "вулканизма" на Луне, но он работал также и с тем, что такое время.
- Странно, но как раз по поводу времени у меня никогда не было своих мыслей, - сказал Николаич. - Ты же меня хорошо знаешь, у меня каких только мыслей не бывает, да притом по любому поводу, а вот по поводу времени мыслей нет. Я даже когда знакомлюсь с девушками, не думаю о том, что я могу быть для них старым. Скорее они могут быть для меня слишком молодыми... Вот видишь? ни одной мысли! Могу процитировать Пруста или пересказать мысль Мамардашвили, но это всё заёмное. Мне туда нечем думать. И, наверное, незачем. Но то, что ты говорил про магнитик - да, это ведь персонально очевидная вещь...
- Время многослойно, - продолжал Михалыч.
- Почему бы и нет? - сказал Николаич. - Как вот этот сыр. Смотри, у него три слоя, но грибница плесени распространяется не зависимо от этих трёх слоёв. Но странно, если прислушаться к персональному языку, то временем я бы назвал "то, что снаружи", а "то, что внутри" человека требует другого слова. Не знаю пока, какого. Пруст говорит о состояниях и запечатлениях... Кстати, а почему у сыра три слоя?
- Это технология изготовления, скорее всего, - сказал Михалыч. - Наливают молоко слоями с закваской...
(зря я решил писать про нашу встречу до самой встречи, - думал Николаич.- Не клеится... а как теперь аннулировать это внутреннее решение? ведь даже если я решу не писать или просто не напишу ничего потом, то всё равно внутри меня висит как эта грибница прежде принятое "писать" - и вот глаз автоматически уже что-то выискивает сфоткать, а рука тянется записать, и память чуток подпёрта внутренним диктофоном.)
- ... Александры, - говорил тем временем Михалыч, - это такой тип.
- Ха! - сказал Николаич. - Какой же это тип? Кстати, я когда был в Стокгольмском музее города, у них была таблица самых частых и самых редких имён Стокгольма. Так вот, Александров на весь город оказалось что-то два или три человека!
- Это такой тип - Александры.
- Всё можно типологизировать. Меня, тебя, голубей и уточек, велосипедистов и мух... весь вопрос в сетке, которую ты наносишь на стекло обозрения.
- Может, у тебя есть даже речь про Александров как тип?
- Есть, конечно! - сказал Михалыч.
- Тогда. Предлагаю. Следующее. Встречаемся, например, в пятницу...
- Вечером в пятницу я уезжаю!
-... в ротонде Луизы. Как Луиза пробьёт полдень, ты говоришь речь про Александров, а вслед за тобой говорю я. Идёт?
- Согласен. .
Воздух уже вечерел, мимо ездили и франировали, сор почти весь съелся, вино почти допилось, и тут подошёл поздороваться Максим Геннадич.
- Я уже час за вами наблюдаю, - сказал он, и Николаич понял, что ему ещё мешало.
...Несколько часов спустя, после того, как произошло пятое, десятое, пятнадцатое и двадцать пятое, Николаич шёл через полуосвещённый Марауненхоф (Матрёнин двор, как он иногда называл этот район), и думал, что надо было всё же забуриться с Михалычем куда-нибудь сюда, куда-нибудь вон туда, или в этот разрушенный дом, или вон в тот... Странное, странное состояние было у Николаича, странное ощущение, что Михалыч даже и не ускользал, и даже вроде наоборот, прискользал (одно название статьи, которую он показал в гранках Николаичу, чего стоило: "Переселенец как Homo Scientis", но всё равно не получилось квантового состояния ни у одного, ни у другого, ни вместе...
Дойдя почти до конца Тельмана, Николаич внезапно для самого себя вдруг зашёл во дворик какого-то старого немецкого домика, прошёл заросли винограда, что опутывали навес для машины, пересёк задний спуск в гараж и очутился в чужом садике, что бывали всегда позади таких особняков.
Был он здесь в первый раз в жизни. Чужая ночная жизнь, обустроенная хозяевами первого этажа, окружала его.
Он присел на край ванны, наполненной поливочной водой, поплескал воду рукой, а потом погрузил руку по локоть в воду.
- Я только что ответил на вопрос, которому уже больше 30 лет, - сказал Михалыч, и показал Николаичу железную штуковину. - У меня была час назад поблизости отсюда встреча, она быстро закончилась, и вот пока я дожидался, увидел, как в траве что-то блестит. Поднимаю - а это вот эта штуковина! Судя по всему, магнитный фиксатор, но не от мебельной створки, а от чего-то более серьёзного - автомобильной двери, например. И тут вот овальный магнит, смотри... в детстве я меня был точно такой, я с ним всё время играл, и не знал, что это такое... то есть у меня даже вопроса не было - "А что это такое?" - у меня было просто незнание, с которым я мирно жил всё это время. И вот сейчас, спустя 30 лет, я случайно заполнил это незнание.
- Времени не существует, - продолжал Михалыч, - когда я нашёл эту железяку, я перенёсся в детство и явно вспомнил, как играл, и вспомнил это незнание, которое жило отдельно от вопросов. Есть мир вопросов, точнее тот мир, в котором и про который уместно задаваться вопросами. А есть безвопросный мир, где даже незнание не задаёт вопросов.
Николаич давно не видел Михалыча, несколько лет, за время которых соскучился по нему и сильно подзабыл это его свойство - ускользать. Есть женское ускользание, как ускользает Диана-охотница у Фолкнера, убегая, но оборотясь; или как ускользает сипуха, лилитствующая на калининградских тусовках, - но Михалыч имел свою специфическую манеру: он считал, что про самые важные вещи можно говорить только контекстом.
И тут бац - вторая смена!
- Времени не существует, - продолжал Михалыч. - Личное психологическое время человека и внешней - это совсем разное. Все эти старения, седения волос и прочее... Все внешние перемены - это иллюзия, покрывание патиной внутренних явлений, и когда вдруг происходит синхронизация двух состояний, эти 30 лет исчезают, патина сползает на бок и опять сияет то мгновение, напрямую глядящее на нас, минуя годы...
Они шли в сторону гастронома, и Николаич медленно соображал. Трудно слушать такие вещи и соображать быстро. Более того, здесь действует "копенгагенская интерпретация" Нильса Бора, сформулированная им для квантовых состояний. Люди также могут иметь квантовые состояния, и тему, которую затеял Михалыч, Николаич относил именно к таким состояниям либо к дверям в них.
Иногда случались целый квантовые прогулки, и Николаич помнил каждую из них почти наизусть - настолько они отличались от всех остальных прогулок...
Так вот, такой разговор, или состояние, чурается соглядатаев. Внешнего наблюдателя. Более того, Николаич сейчас шёл и слегка побаивался, что даже внутреннего наблюдателя они боятся. А он сегодня утром встал, и...
- Я встал сегодня утром, зашёл в детскую, а там форточка открыта, - сказал Николаич. - И в эту форточку льётся плотный тяжёлый прохладный воздух. Дети надышали за ночь, чуть душно было в комнате, и в эту надышенность отдельной струёй втекал воздух после вчерашней грозы. На работу мне не надо, лето, дождливое, - и всё точно так же, как было в детстве в пионерлагере, когда заходишь после похода в туалет в палату, там надышано 12-ю человеками, и лишь в форточку втекает воздух такой дождливой консистенции, что по нему уже понятно: не будем мы играть в футбол и купаться в море, а будем ближайшие дни торчать на веранде или в палате, да глядеть на дождь поверх шахмат или раскрытой книги... И вот с этой симметричной картиной - своего детства и детства моих детей, - я выхожу на улицу, а там весь воздух такой, что дышишь как плывёшь, - и когда ты позвонил и сказал о встрече, то я решил, что потом об этом всём обязательно напишу. И о воздухе, и о прогулке нашей... если это не будет мешать. Это ведь может мешать, как принятая в другом состоянии намеренность, которая смещается в иной ракурс при смене состояния.
- Не знаю, будет мешать или нет, неизвестно... - сказал Михалыч. - Но если ты будешь фотографировать, я тоже буду, - и сфотографировал антирекламу пива.
- Купил сегодня город, - продолжал Михалыч, показывая плату. - Вот - дома, вот люди, вот тут мы с тобой сидим... Про время есть хорошая теория у Козырева, русского исследователя. В основном его знают как автора теории "вулканизма" на Луне, но он работал также и с тем, что такое время.
- Странно, но как раз по поводу времени у меня никогда не было своих мыслей, - сказал Николаич. - Ты же меня хорошо знаешь, у меня каких только мыслей не бывает, да притом по любому поводу, а вот по поводу времени мыслей нет. Я даже когда знакомлюсь с девушками, не думаю о том, что я могу быть для них старым. Скорее они могут быть для меня слишком молодыми... Вот видишь? ни одной мысли! Могу процитировать Пруста или пересказать мысль Мамардашвили, но это всё заёмное. Мне туда нечем думать. И, наверное, незачем. Но то, что ты говорил про магнитик - да, это ведь персонально очевидная вещь...
- Время многослойно, - продолжал Михалыч.
- Почему бы и нет? - сказал Николаич. - Как вот этот сыр. Смотри, у него три слоя, но грибница плесени распространяется не зависимо от этих трёх слоёв. Но странно, если прислушаться к персональному языку, то временем я бы назвал "то, что снаружи", а "то, что внутри" человека требует другого слова. Не знаю пока, какого. Пруст говорит о состояниях и запечатлениях... Кстати, а почему у сыра три слоя?
- Это технология изготовления, скорее всего, - сказал Михалыч. - Наливают молоко слоями с закваской...
(зря я решил писать про нашу встречу до самой встречи, - думал Николаич.- Не клеится... а как теперь аннулировать это внутреннее решение? ведь даже если я решу не писать или просто не напишу ничего потом, то всё равно внутри меня висит как эта грибница прежде принятое "писать" - и вот глаз автоматически уже что-то выискивает сфоткать, а рука тянется записать, и память чуток подпёрта внутренним диктофоном.)
- ... Александры, - говорил тем временем Михалыч, - это такой тип.
- Ха! - сказал Николаич. - Какой же это тип? Кстати, я когда был в Стокгольмском музее города, у них была таблица самых частых и самых редких имён Стокгольма. Так вот, Александров на весь город оказалось что-то два или три человека!
- Это такой тип - Александры.
- Всё можно типологизировать. Меня, тебя, голубей и уточек, велосипедистов и мух... весь вопрос в сетке, которую ты наносишь на стекло обозрения.
- Может, у тебя есть даже речь про Александров как тип?
- Есть, конечно! - сказал Михалыч.
- Тогда. Предлагаю. Следующее. Встречаемся, например, в пятницу...
- Вечером в пятницу я уезжаю!
-... в ротонде Луизы. Как Луиза пробьёт полдень, ты говоришь речь про Александров, а вслед за тобой говорю я. Идёт?
- Согласен. .
Воздух уже вечерел, мимо ездили и франировали, сор почти весь съелся, вино почти допилось, и тут подошёл поздороваться Максим Геннадич.
- Я уже час за вами наблюдаю, - сказал он, и Николаич понял, что ему ещё мешало.
...Несколько часов спустя, после того, как произошло пятое, десятое, пятнадцатое и двадцать пятое, Николаич шёл через полуосвещённый Марауненхоф (Матрёнин двор, как он иногда называл этот район), и думал, что надо было всё же забуриться с Михалычем куда-нибудь сюда, куда-нибудь вон туда, или в этот разрушенный дом, или вон в тот... Странное, странное состояние было у Николаича, странное ощущение, что Михалыч даже и не ускользал, и даже вроде наоборот, прискользал (одно название статьи, которую он показал в гранках Николаичу, чего стоило: "Переселенец как Homo Scientis", но всё равно не получилось квантового состояния ни у одного, ни у другого, ни вместе...
Дойдя почти до конца Тельмана, Николаич внезапно для самого себя вдруг зашёл во дворик какого-то старого немецкого домика, прошёл заросли винограда, что опутывали навес для машины, пересёк задний спуск в гараж и очутился в чужом садике, что бывали всегда позади таких особняков.
Был он здесь в первый раз в жизни. Чужая ночная жизнь, обустроенная хозяевами первого этажа, окружала его.
Он присел на край ванны, наполненной поливочной водой, поплескал воду рукой, а потом погрузил руку по локоть в воду.