Город
Я не хотел просто так прощаться с дешевым гостиничным номером, давшим нам приют. Заказали завтрак: яичница, сосиски, чай - все удовольствие за 100 рублей. Собрали вещи, последний раз я выглянул в окно, чтобы убедиться в том, что между соседним домом и гостиницей действительно была прямая дорога. В груди болело, словно скованное цепями одиночества, сердце. Или все-таки это было не сердце? Я так и не узнал.
Накинув на себя рюкзак, я вышел из метро и почувствовал себя странником, путешествующим по городам и собирающим нечто очень важное. Этим важным были впечатления, отдельные кадры вырванные из пейзажа, бережно хранившиеся в моей памяти, будто на фотопленке. Размеренно шагая по бесчисленным непроезжим улочкам и бульварам, я то и дело натыкался на затерянные среди резных фасадов внутренние дворики, здания посольств и казавшиеся застывшими в 80-ых магазинчики. Я гулял по городу один, разглядывая улицы и их обитателей, вглядываясь в прохожих и проезжавшие мимо автомобили.
С самого начала определив маршрут, я вышел на один из таких бульваров и мимо старинных зданий дошел до Таврического сада, где также как и в Михайловском замерла золотая осень, позволив своим гостям вдоволь насладиться своей умеренной красотой и гармонией. То и дело выглядывал я за забор, рассматривая картины на стенах музеев или витые решетки на балконах соседних домов. Внутри парка люди кормили птиц, фотографировались и собирали разноцветные листья, словно в священном ритуале создавая одно единое движение. Постояв напротив памятника Есенину, посидев на скамейке в тени огромного дуба и нагулявшись по засыпанным золотом аллеям, я снова выбрался в город, поразившись тому, что не увидел никакого контраста.
Также падали с деревьев листья, создавая тот же прелый осенний аромат, мысленно возвращавший меня в пору летнего буйства природы. Также постепенно умолкали птицы, занятые последними приготовлениями к зиме. Холод медленно окутывал город, давно уже поглощенный туманом, а потому и не заметивший медленной смены сезонов. Организм снова требовал пищи, и недолго думая, я зашел в первое понравившееся с виду кафе. Посетителей не было, официанты вежливо поприветствовали меня и, приняв заказ, принялись за обсуждение, которому я, по-видимому, помешал своим приходом.
Допивая глинтвейн я ощущал чуть ли не детский восторг от еды, обстановки и, каким бы странным это не показалось, отсутствия сигарет у себя на столе. Снова вернулся к сопровождавшей меня последние дни счастливой мысли о том, что я больше не курю. По неизвестной мне причине тогда же я внезапно почувствовал себя героем книги Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». Что-то неуловимое связывало нелюбимую мной книгу и мои собственные ощущения в тот момент. Я был один в чужом городе, с рюкзаком за спиной и гораздо более богатым багажом впечатлений. От того, что где-то, на другом конце города, были мои друзья, я ощущал себя поистине счастливым.
И, не смотря на все свое противление церкви, последним пунктом своего маленького путешествия я выбрал Александро-Невскую Лавру. Чайки, парившие над Монастыркой на фоне неба, налившегося свинцом, создавали своими криками и хлопками крыльев у входа в Лавру некий мистический ореол. Здесь мне, действительно, хотелось проникнуться тем, что окружало меня. Я заглянул на Никольское кладбище, обошел вокруг церкви, нежно проводя рукой по ее стенам и читая надписи на фасадах, и только после этого зашел внутрь.
В воздухе, пропитанном запахом ладана, витало спокойствие, люди неспешно перемещались от иконы к иконе, зажигая все новые и новые свечи. Еще не переступив порога церкви и не успев перекреститься, я услышал церковный хор: несколько старушек, столпившись вокруг попа, пели молитву. Никогда раньше, даже в те годы, когда я ходил в церковь чуть ли не каждую неделю, я не испытывал той радости, переполняющей изнутри, что испытал, слушая эту песню человеческой души. Словно эти старушки, стоящие в кругу пели о всем прекрасном, что пережили за свою жизнь. Возможно потому, эта молитва гораздо больше походила на народную песню, восхвалявшую жизнь во всех ее неисповедимых горестях и радостях. Их лица, так же как и мое, озаряли улыбки. Они напомнили мне дедулю лет 80, игравшего на альте в ГАСО, каждый раз глядя на которого, я желал каждому провести старость за любимым делом, приносящим удовольствие тебе и истинное счастье окружающим.
Только через несколько минут, когда смог я, наконец, оторваться от дурманящего пения, на глаза мне попался крест, на верху которого я обнаружил три надписи: на иврите, латыни и древнерусском. Запечатлел в памяти очередной символ, я двинулся дальше, проходя мимо бесчисленных изображений святых, на которых была возложена непростая миссия - молиться за нас на небесах. Я попросил замолвить словцо и за меня...
Ветер чуть ли не сдул меня с порога церкви, подгоняя к Московскому вокзалу, и я снова решил пройтись пешком, оставив на память карточку из питерского метро. Мимо проплывали в дымке сотни людей и машин, а вслед мне смотрел гордо восседающий на коне Александр Невский. Питер провожал нас тем же пробирающим холодом, будто не было за эти три дня между нами ничего, что могло бы хоть чуточку сблизить нас, посеять тепло в наших отношениях.
Застучали по рельсам колеса скорого поезда, сеющего вокруг мой любимый запах железной дороги и несущего меня назад, в мой родной город. Зачем-то написала сообщение Маша. Но вместо привычных эмоций оно вызвало в сердце лишь отголоски той тоски, что недавно поглощала меня целиком.
Мысли мои были занятый другой - той, от кого некогда ушел я сам, отчаявшись найти в тех отношениях, державшихся на страсти, хоть намек на чувства и взаимные духовные интересы. Спустя два года я начал сомневаться в самом себе, находя в той, от кого ушел, ту, кого всегда искал - способную понять, приласкать, попросить помощи и защиты. Но на проверку и это оказалось иллюзией, созданной мной самим для того, чтобы заполнить пустоту, так и не отпустившую меня из своих жадных лап.
Незаметно в поезде наступила ночь, улеглось вечернее веселье, давно кончились слова на букву д. Яна, постепенно приобретавшая свой привычный облик, прильнула к моему плечу. Нежными и знакомыми казались ее волосы, струящиеся между моих пальцев, холодной, но родной была кожа на ее руках. Обняв ее, я вглядывался в холодный сумрак, проносившийся за окном, и тщетно пытался ответить на очередной вопрос, всегда остающийся без конечного ответа. Чего или кого мы ждем в этой жизни? Кого жду я? Жду или давно потерял, не разглядел, не разгадал в будничной суете.