Прошлое
Читаю книгу "Мой дед бы убил меня" про внучку Гёта. По дороге приходит очень много мыслей.
Как-то мой близкий человек задал мне вопрос: почему война так разбила меня? Мне кажется, что это было пару месяцев назад, но, если честно, я помню чужие истории гораздо лучше, чем свои.
Я всё ходила и думала вокруг - что же там такого важного и почему просто ответ: "это же война!" - мне не подходит.
Большую часть своей жизни я пыталась откреститься от тех событий, что были в моем детстве. Я страшно не хотела соединяться с ними и иметь хоть какое-либо похожее вместе с моей семьей.
Я перечитываю этот свой дневник и вижу полную смену нарратива. Там, где раньше я идеализировала и пыталась сделать картинку лучше, чем она на самом деле была, и то, что, возможно, моя первая психологиня приняла за пограничное расстройство личности, на самом деле, похоже, являлось просто травматическим опытом и каким-то комплексным постравматическим расстройством.
Ядро моей личности абсолютно точно было разрушено всем страшным, кошмарным, ужасным опытом, который был у меня в детстве, из которого я выбиралась как из тины большую часть своей жизни. И потом, проживая в браке, не видя большого следа от детских переживаний, я думала, что это опыт счастливой жизни.
Итак, я снова перехожу к вопросу, почему же меня так сильно задела война? Почему я была буквально разрушена под основанием всем, что происходит? А похоже, дело кроется в этом травматическом опыте. Читая эту книгу, я вдруг поняла, что авторка с ужасом обнаруживает в себе следы своего дедушки-нациста. Она размышляет об архитектуре и думает о том, что, похоже, ее дедушке тоже нравилась архитектура, а потом передергивает себя: "Как мне может нравиться то же самое, что и ему? Почему я вообще об этом думаю?"
А всё дело в том, что я лично пострадала от действий моей семьи и долгое время жила в моём личном концентрационном лагере, в котором было невозможно жить адекватную, интересную, счастливую жизнь, в которой большую часть времени я выживала. И тут оказалось, что я глобально соединяюсь с этим опытом против моей воли, хочу я того или нет, не просто со своей семьей, а я соединяюсь с целой страной. Я не выбирала ни свою семью, ни свою страну. Я пострадала от страшных действий, которые моя семья ежедневно мне демонстрировала. И в то же самое время я любила их, и в то же самое время я оказываюсь частью этого нового, всепоглощающего, разбивающего на куски опыта.
Точно так же, как люди, находящиеся в лагерях, которые не знали, что принесет следующий день. Они страшно боялись, что что-то может произойти. Они просто выживали и думали о том, что произойдет дальше. Точно так же я помню, как неудачно выбрала место для того, чтобы подойти к маме во время глажки. Я думала во время этого и после этого: "...как же я так не смогла увидеть вовремя то, что может произойти, как же я так подошла к ней в тот момент, когда у неё был горячий утюг". Очень тщательно выбирать все места для разговоров со старшими, чтобы ни в коем случае не было какой-то ловушки, из которой я не смогу выбраться. Думать о том, как убежать и спрятаться или стоит ли медный подсвечник рядом. Ремнем было лучше.
А еще страшная культура замалчивания. Никогда в моей семье больше не обсуждались мои избиения. Никто никогда не поднял больше эту тему. Никто никогда меня не спросил, как я выжила, как я справилась.
И это лишь маленький кусочек моего опыта, который я могу здесь сейчас публично рассказать. А есть еще большие куски, процентов 80, которых я вообще не могу рассказать. Могу рассказать уже в беседе с психологом, но совершенно не могу написать здесь, в публичном пространстве.
Этим опытом я делюсь впервые публично.
Как-то мой близкий человек задал мне вопрос: почему война так разбила меня? Мне кажется, что это было пару месяцев назад, но, если честно, я помню чужие истории гораздо лучше, чем свои.
Я всё ходила и думала вокруг - что же там такого важного и почему просто ответ: "это же война!" - мне не подходит.
Большую часть своей жизни я пыталась откреститься от тех событий, что были в моем детстве. Я страшно не хотела соединяться с ними и иметь хоть какое-либо похожее вместе с моей семьей.
Я перечитываю этот свой дневник и вижу полную смену нарратива. Там, где раньше я идеализировала и пыталась сделать картинку лучше, чем она на самом деле была, и то, что, возможно, моя первая психологиня приняла за пограничное расстройство личности, на самом деле, похоже, являлось просто травматическим опытом и каким-то комплексным постравматическим расстройством.
Ядро моей личности абсолютно точно было разрушено всем страшным, кошмарным, ужасным опытом, который был у меня в детстве, из которого я выбиралась как из тины большую часть своей жизни. И потом, проживая в браке, не видя большого следа от детских переживаний, я думала, что это опыт счастливой жизни.
Итак, я снова перехожу к вопросу, почему же меня так сильно задела война? Почему я была буквально разрушена под основанием всем, что происходит? А похоже, дело кроется в этом травматическом опыте. Читая эту книгу, я вдруг поняла, что авторка с ужасом обнаруживает в себе следы своего дедушки-нациста. Она размышляет об архитектуре и думает о том, что, похоже, ее дедушке тоже нравилась архитектура, а потом передергивает себя: "Как мне может нравиться то же самое, что и ему? Почему я вообще об этом думаю?"
А всё дело в том, что я лично пострадала от действий моей семьи и долгое время жила в моём личном концентрационном лагере, в котором было невозможно жить адекватную, интересную, счастливую жизнь, в которой большую часть времени я выживала. И тут оказалось, что я глобально соединяюсь с этим опытом против моей воли, хочу я того или нет, не просто со своей семьей, а я соединяюсь с целой страной. Я не выбирала ни свою семью, ни свою страну. Я пострадала от страшных действий, которые моя семья ежедневно мне демонстрировала. И в то же самое время я любила их, и в то же самое время я оказываюсь частью этого нового, всепоглощающего, разбивающего на куски опыта.
Точно так же, как люди, находящиеся в лагерях, которые не знали, что принесет следующий день. Они страшно боялись, что что-то может произойти. Они просто выживали и думали о том, что произойдет дальше. Точно так же я помню, как неудачно выбрала место для того, чтобы подойти к маме во время глажки. Я думала во время этого и после этого: "...как же я так не смогла увидеть вовремя то, что может произойти, как же я так подошла к ней в тот момент, когда у неё был горячий утюг". Очень тщательно выбирать все места для разговоров со старшими, чтобы ни в коем случае не было какой-то ловушки, из которой я не смогу выбраться. Думать о том, как убежать и спрятаться или стоит ли медный подсвечник рядом. Ремнем было лучше.
А еще страшная культура замалчивания. Никогда в моей семье больше не обсуждались мои избиения. Никто никогда не поднял больше эту тему. Никто никогда меня не спросил, как я выжила, как я справилась.
И это лишь маленький кусочек моего опыта, который я могу здесь сейчас публично рассказать. А есть еще большие куски, процентов 80, которых я вообще не могу рассказать. Могу рассказать уже в беседе с психологом, но совершенно не могу написать здесь, в публичном пространстве.
Этим опытом я делюсь впервые публично.