Не все равно...
в детстве я была парализованной
сегодня я рассказала Оксане о том, что значит "все равно". все равно - значит упасть и не встать. а упасть и не встать - значит умереть. и духом и телом.
тогда в москве проводилась чистка. перед олимпиадой-80 из нашего города выдворялись в психушки и за 101-й километр (существовала тогда такая географическая точка, куда ссылали людей на выселки из москвы, когда хотели официально занять их жилплощадь) все деклассированные элементы: проститутки, алкаши, диссиденты. я была несовершеннолетней и не могла, конечно, быть диссидентом. я также никогда не была алкашом и проституткой, хотя у меня были все предпосылки. я таковым не стала из-за природной брезгливости. просто я говорила то, что думаю, будучи психопатичным, "трудным" ребенком. не смотря на то, что подбирала птенцов, перевязывала ветки и лечила кошек. собирала отряды во дворе "по защите прав природы". но вот завуча элитной школы, в которой училась, назвала дурой. она и прибудет дурой в веках. а такие, как я, не должны размножаться. и должны быть изолированы. и тогда меня сдали в дурдом. в общей сложности я пробыла там полтора года. мне сказали, что мне будет плохо. и мне было плохо. меня парализовало. это был такой "метод лечения", для выбивания дури, наверное. я лежала на спине и не могла даже самостоятельно есть и соображать. я пробыла в таком виде пару месяцев. но, каким-то забитым в самую глубь чувством я все равно понимала, что опускаться нельзя. и, если я начну ходить под себя и никого не стесняться, это и будет означать, что мне все равно. так что, когда мне надо было по нужде, я заставляла санитарок отвести меня в сортир и закрыть за мной дверь. я так и не опустилась тогда. если я когда-нибудь начну ходить под себя, мне будет все равно, меня в этой жизни не будет и я буду, как герой рассказа набокова, знать последнюю истину. я видела, когда все равно. и как это бывает. со мной такого еще не было. я не хочу, чтобы Оксане было все равно
сегодня я рассказала Оксане о том, что значит "все равно". все равно - значит упасть и не встать. а упасть и не встать - значит умереть. и духом и телом.
тогда в москве проводилась чистка. перед олимпиадой-80 из нашего города выдворялись в психушки и за 101-й километр (существовала тогда такая географическая точка, куда ссылали людей на выселки из москвы, когда хотели официально занять их жилплощадь) все деклассированные элементы: проститутки, алкаши, диссиденты. я была несовершеннолетней и не могла, конечно, быть диссидентом. я также никогда не была алкашом и проституткой, хотя у меня были все предпосылки. я таковым не стала из-за природной брезгливости. просто я говорила то, что думаю, будучи психопатичным, "трудным" ребенком. не смотря на то, что подбирала птенцов, перевязывала ветки и лечила кошек. собирала отряды во дворе "по защите прав природы". но вот завуча элитной школы, в которой училась, назвала дурой. она и прибудет дурой в веках. а такие, как я, не должны размножаться. и должны быть изолированы. и тогда меня сдали в дурдом. в общей сложности я пробыла там полтора года. мне сказали, что мне будет плохо. и мне было плохо. меня парализовало. это был такой "метод лечения", для выбивания дури, наверное. я лежала на спине и не могла даже самостоятельно есть и соображать. я пробыла в таком виде пару месяцев. но, каким-то забитым в самую глубь чувством я все равно понимала, что опускаться нельзя. и, если я начну ходить под себя и никого не стесняться, это и будет означать, что мне все равно. так что, когда мне надо было по нужде, я заставляла санитарок отвести меня в сортир и закрыть за мной дверь. я так и не опустилась тогда. если я когда-нибудь начну ходить под себя, мне будет все равно, меня в этой жизни не будет и я буду, как герой рассказа набокова, знать последнюю истину. я видела, когда все равно. и как это бывает. со мной такого еще не было. я не хочу, чтобы Оксане было все равно