За белым кроликом
В детстве все праздники проходили под руководством родителей. А родители руководствовались детскими книжками или книжками для родителей. Книжки подсказывали им, что детей нужно веселить. И если с тортами и жареными куриными лапами еще можно было справиться, то конкурсы становились для Сонечки настоящим испытанием.
Она была скромной девочкой, которая стеснялась петь дурным голосом, кукарекать, у не никогда не получалось сосредоточиться и раньше всех разгадать ребусы, а шарфы, которыми периодически завязывали глаза, вообще вызывали в ней ужас. Сонечка панически боялась, что что-нибудь у нее не получится и все начнут над ней смеяться. Впрочем, то, что все будут смеяться, и так предполагалось (игры - дело веселое). Но Сонечке все же казалось, что смеяться над ней будут как-то по-другому, не дружелюбно и искренне, а надменно, с презрением.
Поэтому Дни рождения Сонечка-малышка не любила.
Не любила Дни рождения и Сонечка-подросток. К тому времени родители на праздниках уже не присутствовали, но дети (по инерции) все равно придумывали конкурсы: распихивая друг друга, пытались усесться на стул (когда одного не хватало), вытаскивали фанты и загадывали забавные (но чаще унизительные) желания. Чуть позже фанты заменила бутылочка - дурацкая игра, открывающая тайны холодных губ своих подруг. Сонечка стеснялась целоваться. И не любила бутылочки, особенно когда они становились реквизитом для другой игры.
И эта самая другая игра, очевидно, когда-то нанесла Сонечке душевную травму. Заключалась она в следующем (ее, наверное, знает каждый). К поясу привязывали карандаш на нитке так, что он оказывался сзади, а рядом ставили бутылку с присущим ей до неприличия узким горлышком. Участник должен был медленно-медленно садиться, неизвестно каким образом наблюдая за тем, чтобы карандаш на нитке (унизительное продолжение позвоночника) попал в бутылку. Дурацкая игра, присутствующая на всех праздниках.
Так было и на последнем Дне рождении одной из сонечкиных одноклассниц, когда все, уже успев познакомиться с портвейном, взялись приседать над бутылками. Делала это и Сонечка, чувствуя себя обнаженным борцом сумо. Стыдно и неуютно. А все смеялись. Пьяные подростки всегда так делают, особенно в начале года, когда всем им - одному за другим - начинает исполняться пятнадцать (отвратительный возраст).
Завтрашний же день обещал пятнадцатилетие Сонечки. А одноклассники, в свою очередь, обещали пир горой - ни о чем не волнуйся.
Но Сонечка волновалась, представляя, что якобы безумно интересные и веселые конкурсы обязательно закончатся тем, что придется садиться над бутылкой, и делать это нужно будет с карандашом, болтающимся между ног. Так женщины-заключенные садятся над зеркалом, когда надзиратели вдруг решают устроить обыск.
Унизительно (а точнее унизительным это может показаться маленькой скромной девочке, оказавшейся в колонии, или не в колонии).
Сонечка закрыла за собой грязную дверь ванной комнаты. Кафель в ней из белого со временем превратился в желтый, как, собственно, и ванна - приобретать со временем нездоровый цвет здесь, очевидно, становилось традицией. Бетонный пол щипал холодом ноги - на него не хватило или кафеля, или сил - так и остался шершаво серым.
Словно вареный язык жвачного животного.
Сонечка со звоном поставила на пол бутылку из-под уксуса. С координацией всегда были проблемы. Координацию следовало тренировать.
«Как в нее только можно попасть?» - размышляла Сонечка, глядя на бутылку. Не смешно ведь вовсе, а беспомощной.
Попробовала сесть. Бутылка оказалась где-то сзади - совершенно не видно. Мешала одежда - такие узкие брюки, которые совсем не тянутся и не дают ногам сгибаться и разгибаться в коленях так, как они это умеют.
Сонечка сняла с себя все. Сорвала. Обнаженная кожа оказалась куда белее кафеля. Схватившись за извивающиеся в змеевике трубы, Сонечка попыталась присесть (словно в спортзале с грифом на плечах). Спина казалась деревянной. Сгибая колени, девочка опускалась все ниже, пока не почувствовала твердое и холодное горлышко бутылки из-под уксуса.
Так Ремарк писал о кроликах. О маленьких пушистых комочках, которые во времена одной из самых страшных воин обхватывали розовыми губами пальцы нациста. Нацист любил сады с цветами, любил своих глупых кроликов. Еще нацист убивал людей. А вот зажарить кролика на вертеле никак не решался (живой ведь). Наверное, кролики чувствовали это, потому и обхватывали своими розовыми губами его нацистский указательный палец, позволяя играть с собой. И со своими розовыми губами.
Сонечка поднялась с пола и выпрямилась. На горлышке бутылки осталась кровь, больше похожая на ржавчину. Завтрашний праздник обещал быть удачным.
Друзья уже скупали водку. Сонечка, как и все, пила ее и не знала, только ли она одна чувствует этот отвратительно терпкий запах, от которого невозможно потом избавиться. Друзья тоже этот запах чувствовали, но все равно покупали водку к сонечкиному Дню рождения.
А потом. Потом гаражи упирались в склон, склон взлетал вверх лесом. Тем лесом, который осенней порой прекрасен только на фото, в реальности же он сер и не многим отличается от бетонного пола. И от бетонных блоков, сидя на которых Сонечку ждали ее одноклассники. За гаражами. В пятнадцать, когда нет денег на рестораны или наркотики, Дни рождения празднуют именно так.
Сонечке дарили ненужности и дешевую косметику, а потом наливали в пластмассовый стакан и заставляли пить до дна. Впрочем, нет, не заставляли. Пила она сама. Как и все остальные.
Постепенно за гаражами становилось все более грязно и все более весело. Девочки то щебетали, по смеялись низким (словно у заядлых курильщиков) смехом. Мальчики же просто были заядлыми курильщиками. К тому же они умели пошло шутить - это всегда плюс в шумной компании.
- Ты будешь визжать, как свинья, если я засуну в тебя эту палку, - говорил огненно рыжий Валера, демонстративно указывая на палку и на блондинку Марину.
- Где мой воротник?.. - скулила блондинка Марина и демонстративно указывала на то, что воротника за ее плечами больше не было.
О Сонечке друзья уже не особенно вспоминали. Они просто пили и пили водку из пластмассовых стаканов уже даже не за здоровье именинницы, уже даже не чокаясь.
- Эй ты, - звал Марину окончательно опьяневший и, следовательно, осмелевший Валера. - Пойдем отойдем вон к тем кустам. Можешь и подружку с собой взять, чтоб не страшно было. Я и с ней справлюсь.
- Где мой воротник?! - на самых высоких нотах верещала Марина. А подружки вместо того, чтобы принять приглашение огненно рыжего Валеры помогали пьяной блондинке искать кусок искусственного кролика, очевидно, безвозвратно утерянного.
Сонечка тоже вяло пинала листву, создавая видимость поисков. На самом же деле, она была рада тому, что ее никто не трогает, не замечает.
Водка заканчивалась, смешивая пьяный угар со стелящимся по ржавым крышам гаражей туманом.
- Если честно, у меня никогда никого не было, - боевой задор Валеры сменялся пьяной тоской. Кажется, он начал осознавать собственную бесполезность, а быть может, и бесполезность всей этой жизни в целом. - Слышишь, Марин, у меня никогда никого не было.
- Где мой воротник? - также безнадежно спрашивала уставшая и пьяная Марина. Она уже смирилась с тем, что кусок кролика никогда к ней не вернется. И поэтому, сначала зажав рот руками, а потом осознав бессмысленность данного действия, излила наружу все содержимое своего пятнадцатилетнего желудка. И отключилась.
Казалось бы, вечер обещал на этом закончиться, но пацан пацана ведь никогда не бросит в беде. И оставлять Валеру девственником в такую прекрасную осеннюю ночь его лучший друг Вадик (а заодно и самый крутой парень в классе) посчитал плохой идеей. Пацан пацана не бросил. Зато бросил Марину. Подыхать от холода в собственных рвотных массах.
За Вадиком все следовали безоговорочно. А Сонечка еще и с некоторым томлением (наверное, она была влюблена). Покинув гаражи, дети направились в подвал одного из домов. В этом подвале Вадик жил, когда появляться дома не представлялось возможным (то есть почти всегда). Быть может, именно поэтому подвал стал практически уютным, овладев старыми диванами со свалок.
На одном из этих диванов (пропахшем мочой и потом) Вадик преподнес Сонечке ее главный подарок - Валеру. Но это позже. А пока он заглядывал в зеленые глаза Сонечки и спрашивал:
- Ты ведь хочешь, чтобы мы стали настоящими друзьями? Чтобы все тебя уважали?
Сонечка знала, что друзьями они не станут, что уважать ее потом никто не будет. Но верить хотелось - хотя бы на мгновение приблизиться к парню своей дерьмовой мечты. И еще стать той, у кого действительно много друзей, кто не боится быть смешным и легко может попасть карандашом в бутылку. Но вышло все не так. Карандаш не попал в бутылку. Бутылка попала в Сонечку, уже второй раз.
Вадик натренированным движением снял с Сонечки джинсы.
- Эй, ты хоть знаешь, что нужно делать? - смеялся он над огненно рыжим Валерой. - Смотри, вот так.
Вадик вводил в Сонечку узкое и длинное горлышко бутылки - сначала медленно и аккуратно, потом быстро и не задумываясь.
- У тебя он ведь уже такой же твердый? - все так же смеялся Вадим. - Доставай уже.
Валера послушно повиновался и заменил бутылку внутри Сонечки. Кончил он через три секунды. Потом кончил Вадим, правда, времени ему понадобилось несколько больше.
Что было дальше, Сонечка помнила плохо (и быть может, дело было всего лишь в алкоголе). Сквозь туман, который, очевидно, спустился с крыш гаражей и заполнил подвал, она видела незнакомые, нависшие над ней мужские лица, которые по очереди произносили:
- Следующий!
И появлялся следующий. Но Сонечка отстранялась от этого и думала, видят ли все это ее одноклассницы, здесь ли они еще.
Они были здесь и все видели, и всех считали. На следующий день в школе они, должно быть, станут обсуждать, что парней у Сонечки было восемнадцать, а может быть, и двадцать два. Но обо всем этом Сонечка вряд ли узнает. Завтрашний день пока еще казался перспективой слишком далекой.
Очнулась Сонечка только глубокой ночью. В подвале к этому времени остался один только Вадим.
- Мы ведь будем завтра настоящими друзьями? - подняла Сонечка за волосы его бесчувственную голову. Голова что-то просопела, ее обладатель был мертвецки пьян.
- Мы ведь будем завтра друзьями? - повторила Сонечка свой вопрос и оттолкнула от себя голову Вадима. Голова с пустым звуком ударилась о деревянный подлокотник старого дивана.
Сонечка больше не любила самого крутого парня в классе. Она уже готова была навсегда покинуть подвал, но увидела, что Вадим сжимает в руке грязный белый воротник от куртки Марины.
Воротник Сонечка забрала с собой.
Она как можно тише потом вошла в ванную комнату своей квартиры, но с шумом пнула по-прежнему стоящую на полу бутылку из-под уксуса. Должно быть, родителей разбудило звенящее по бетону стекло.
Сонечка села в пожелтевшую ванну, спрятав себя под струей обжигающей воды. Вода не лечила, она лишь заменяла туман паром. Пар не позволял реальности пробиться сквозь его пелену. И лишь отдаленные звуки, быть может, потерянного разума подсказывали Сонечке, что нужно вымыться, а точнее отмыться от всего того, что произошло.
Девочка взяла в руки белый кусок мыла, попыталась провести им по белой коже рук. Но мыло выскользнуло. И заскользило по мокрой поверхности ванны. Сонечка пыталась его поймать, но мыло оказалось проворнее. И как только оно очутилось рядом с отверстием слива, не задумываясь, в нем исчезло.
Сонечка бросилась за ним, словно за белым кроликом, в жилетке и с часами, который исчез в норе. Только нора оказалась вовсе не норой, таившей в своей глубине целую Страну Чудес. Она была ржавой трубой (или, быть может, по-девичьи кровавой). И по этой трубе от Сонечки убегало мыло-кролик - единственный способ смыть с себя людей, их слова и поступки. Этого кролика Сонечка очень долго и безуспешно пыталась поймать, периодически натыкаясь на отходы человеческой жизнедеятельности. Но вполне возможно, она и не кролика ловила вовсе, а пыталась найти здесь Марину и сказать ей, что нашла ее мертвый воротник.
Она была скромной девочкой, которая стеснялась петь дурным голосом, кукарекать, у не никогда не получалось сосредоточиться и раньше всех разгадать ребусы, а шарфы, которыми периодически завязывали глаза, вообще вызывали в ней ужас. Сонечка панически боялась, что что-нибудь у нее не получится и все начнут над ней смеяться. Впрочем, то, что все будут смеяться, и так предполагалось (игры - дело веселое). Но Сонечке все же казалось, что смеяться над ней будут как-то по-другому, не дружелюбно и искренне, а надменно, с презрением.
Поэтому Дни рождения Сонечка-малышка не любила.
Не любила Дни рождения и Сонечка-подросток. К тому времени родители на праздниках уже не присутствовали, но дети (по инерции) все равно придумывали конкурсы: распихивая друг друга, пытались усесться на стул (когда одного не хватало), вытаскивали фанты и загадывали забавные (но чаще унизительные) желания. Чуть позже фанты заменила бутылочка - дурацкая игра, открывающая тайны холодных губ своих подруг. Сонечка стеснялась целоваться. И не любила бутылочки, особенно когда они становились реквизитом для другой игры.
И эта самая другая игра, очевидно, когда-то нанесла Сонечке душевную травму. Заключалась она в следующем (ее, наверное, знает каждый). К поясу привязывали карандаш на нитке так, что он оказывался сзади, а рядом ставили бутылку с присущим ей до неприличия узким горлышком. Участник должен был медленно-медленно садиться, неизвестно каким образом наблюдая за тем, чтобы карандаш на нитке (унизительное продолжение позвоночника) попал в бутылку. Дурацкая игра, присутствующая на всех праздниках.
Так было и на последнем Дне рождении одной из сонечкиных одноклассниц, когда все, уже успев познакомиться с портвейном, взялись приседать над бутылками. Делала это и Сонечка, чувствуя себя обнаженным борцом сумо. Стыдно и неуютно. А все смеялись. Пьяные подростки всегда так делают, особенно в начале года, когда всем им - одному за другим - начинает исполняться пятнадцать (отвратительный возраст).
Завтрашний же день обещал пятнадцатилетие Сонечки. А одноклассники, в свою очередь, обещали пир горой - ни о чем не волнуйся.
Но Сонечка волновалась, представляя, что якобы безумно интересные и веселые конкурсы обязательно закончатся тем, что придется садиться над бутылкой, и делать это нужно будет с карандашом, болтающимся между ног. Так женщины-заключенные садятся над зеркалом, когда надзиратели вдруг решают устроить обыск.
Унизительно (а точнее унизительным это может показаться маленькой скромной девочке, оказавшейся в колонии, или не в колонии).
Сонечка закрыла за собой грязную дверь ванной комнаты. Кафель в ней из белого со временем превратился в желтый, как, собственно, и ванна - приобретать со временем нездоровый цвет здесь, очевидно, становилось традицией. Бетонный пол щипал холодом ноги - на него не хватило или кафеля, или сил - так и остался шершаво серым.
Словно вареный язык жвачного животного.
Сонечка со звоном поставила на пол бутылку из-под уксуса. С координацией всегда были проблемы. Координацию следовало тренировать.
«Как в нее только можно попасть?» - размышляла Сонечка, глядя на бутылку. Не смешно ведь вовсе, а беспомощной.
Попробовала сесть. Бутылка оказалась где-то сзади - совершенно не видно. Мешала одежда - такие узкие брюки, которые совсем не тянутся и не дают ногам сгибаться и разгибаться в коленях так, как они это умеют.
Сонечка сняла с себя все. Сорвала. Обнаженная кожа оказалась куда белее кафеля. Схватившись за извивающиеся в змеевике трубы, Сонечка попыталась присесть (словно в спортзале с грифом на плечах). Спина казалась деревянной. Сгибая колени, девочка опускалась все ниже, пока не почувствовала твердое и холодное горлышко бутылки из-под уксуса.
Так Ремарк писал о кроликах. О маленьких пушистых комочках, которые во времена одной из самых страшных воин обхватывали розовыми губами пальцы нациста. Нацист любил сады с цветами, любил своих глупых кроликов. Еще нацист убивал людей. А вот зажарить кролика на вертеле никак не решался (живой ведь). Наверное, кролики чувствовали это, потому и обхватывали своими розовыми губами его нацистский указательный палец, позволяя играть с собой. И со своими розовыми губами.
Сонечка поднялась с пола и выпрямилась. На горлышке бутылки осталась кровь, больше похожая на ржавчину. Завтрашний праздник обещал быть удачным.
Друзья уже скупали водку. Сонечка, как и все, пила ее и не знала, только ли она одна чувствует этот отвратительно терпкий запах, от которого невозможно потом избавиться. Друзья тоже этот запах чувствовали, но все равно покупали водку к сонечкиному Дню рождения.
А потом. Потом гаражи упирались в склон, склон взлетал вверх лесом. Тем лесом, который осенней порой прекрасен только на фото, в реальности же он сер и не многим отличается от бетонного пола. И от бетонных блоков, сидя на которых Сонечку ждали ее одноклассники. За гаражами. В пятнадцать, когда нет денег на рестораны или наркотики, Дни рождения празднуют именно так.
Сонечке дарили ненужности и дешевую косметику, а потом наливали в пластмассовый стакан и заставляли пить до дна. Впрочем, нет, не заставляли. Пила она сама. Как и все остальные.
Постепенно за гаражами становилось все более грязно и все более весело. Девочки то щебетали, по смеялись низким (словно у заядлых курильщиков) смехом. Мальчики же просто были заядлыми курильщиками. К тому же они умели пошло шутить - это всегда плюс в шумной компании.
- Ты будешь визжать, как свинья, если я засуну в тебя эту палку, - говорил огненно рыжий Валера, демонстративно указывая на палку и на блондинку Марину.
- Где мой воротник?.. - скулила блондинка Марина и демонстративно указывала на то, что воротника за ее плечами больше не было.
О Сонечке друзья уже не особенно вспоминали. Они просто пили и пили водку из пластмассовых стаканов уже даже не за здоровье именинницы, уже даже не чокаясь.
- Эй ты, - звал Марину окончательно опьяневший и, следовательно, осмелевший Валера. - Пойдем отойдем вон к тем кустам. Можешь и подружку с собой взять, чтоб не страшно было. Я и с ней справлюсь.
- Где мой воротник?! - на самых высоких нотах верещала Марина. А подружки вместо того, чтобы принять приглашение огненно рыжего Валеры помогали пьяной блондинке искать кусок искусственного кролика, очевидно, безвозвратно утерянного.
Сонечка тоже вяло пинала листву, создавая видимость поисков. На самом же деле, она была рада тому, что ее никто не трогает, не замечает.
Водка заканчивалась, смешивая пьяный угар со стелящимся по ржавым крышам гаражей туманом.
- Если честно, у меня никогда никого не было, - боевой задор Валеры сменялся пьяной тоской. Кажется, он начал осознавать собственную бесполезность, а быть может, и бесполезность всей этой жизни в целом. - Слышишь, Марин, у меня никогда никого не было.
- Где мой воротник? - также безнадежно спрашивала уставшая и пьяная Марина. Она уже смирилась с тем, что кусок кролика никогда к ней не вернется. И поэтому, сначала зажав рот руками, а потом осознав бессмысленность данного действия, излила наружу все содержимое своего пятнадцатилетнего желудка. И отключилась.
Казалось бы, вечер обещал на этом закончиться, но пацан пацана ведь никогда не бросит в беде. И оставлять Валеру девственником в такую прекрасную осеннюю ночь его лучший друг Вадик (а заодно и самый крутой парень в классе) посчитал плохой идеей. Пацан пацана не бросил. Зато бросил Марину. Подыхать от холода в собственных рвотных массах.
За Вадиком все следовали безоговорочно. А Сонечка еще и с некоторым томлением (наверное, она была влюблена). Покинув гаражи, дети направились в подвал одного из домов. В этом подвале Вадик жил, когда появляться дома не представлялось возможным (то есть почти всегда). Быть может, именно поэтому подвал стал практически уютным, овладев старыми диванами со свалок.
На одном из этих диванов (пропахшем мочой и потом) Вадик преподнес Сонечке ее главный подарок - Валеру. Но это позже. А пока он заглядывал в зеленые глаза Сонечки и спрашивал:
- Ты ведь хочешь, чтобы мы стали настоящими друзьями? Чтобы все тебя уважали?
Сонечка знала, что друзьями они не станут, что уважать ее потом никто не будет. Но верить хотелось - хотя бы на мгновение приблизиться к парню своей дерьмовой мечты. И еще стать той, у кого действительно много друзей, кто не боится быть смешным и легко может попасть карандашом в бутылку. Но вышло все не так. Карандаш не попал в бутылку. Бутылка попала в Сонечку, уже второй раз.
Вадик натренированным движением снял с Сонечки джинсы.
- Эй, ты хоть знаешь, что нужно делать? - смеялся он над огненно рыжим Валерой. - Смотри, вот так.
Вадик вводил в Сонечку узкое и длинное горлышко бутылки - сначала медленно и аккуратно, потом быстро и не задумываясь.
- У тебя он ведь уже такой же твердый? - все так же смеялся Вадим. - Доставай уже.
Валера послушно повиновался и заменил бутылку внутри Сонечки. Кончил он через три секунды. Потом кончил Вадим, правда, времени ему понадобилось несколько больше.
Что было дальше, Сонечка помнила плохо (и быть может, дело было всего лишь в алкоголе). Сквозь туман, который, очевидно, спустился с крыш гаражей и заполнил подвал, она видела незнакомые, нависшие над ней мужские лица, которые по очереди произносили:
- Следующий!
И появлялся следующий. Но Сонечка отстранялась от этого и думала, видят ли все это ее одноклассницы, здесь ли они еще.
Они были здесь и все видели, и всех считали. На следующий день в школе они, должно быть, станут обсуждать, что парней у Сонечки было восемнадцать, а может быть, и двадцать два. Но обо всем этом Сонечка вряд ли узнает. Завтрашний день пока еще казался перспективой слишком далекой.
Очнулась Сонечка только глубокой ночью. В подвале к этому времени остался один только Вадим.
- Мы ведь будем завтра настоящими друзьями? - подняла Сонечка за волосы его бесчувственную голову. Голова что-то просопела, ее обладатель был мертвецки пьян.
- Мы ведь будем завтра друзьями? - повторила Сонечка свой вопрос и оттолкнула от себя голову Вадима. Голова с пустым звуком ударилась о деревянный подлокотник старого дивана.
Сонечка больше не любила самого крутого парня в классе. Она уже готова была навсегда покинуть подвал, но увидела, что Вадим сжимает в руке грязный белый воротник от куртки Марины.
Воротник Сонечка забрала с собой.
Она как можно тише потом вошла в ванную комнату своей квартиры, но с шумом пнула по-прежнему стоящую на полу бутылку из-под уксуса. Должно быть, родителей разбудило звенящее по бетону стекло.
Сонечка села в пожелтевшую ванну, спрятав себя под струей обжигающей воды. Вода не лечила, она лишь заменяла туман паром. Пар не позволял реальности пробиться сквозь его пелену. И лишь отдаленные звуки, быть может, потерянного разума подсказывали Сонечке, что нужно вымыться, а точнее отмыться от всего того, что произошло.
Девочка взяла в руки белый кусок мыла, попыталась провести им по белой коже рук. Но мыло выскользнуло. И заскользило по мокрой поверхности ванны. Сонечка пыталась его поймать, но мыло оказалось проворнее. И как только оно очутилось рядом с отверстием слива, не задумываясь, в нем исчезло.
Сонечка бросилась за ним, словно за белым кроликом, в жилетке и с часами, который исчез в норе. Только нора оказалась вовсе не норой, таившей в своей глубине целую Страну Чудес. Она была ржавой трубой (или, быть может, по-девичьи кровавой). И по этой трубе от Сонечки убегало мыло-кролик - единственный способ смыть с себя людей, их слова и поступки. Этого кролика Сонечка очень долго и безуспешно пыталась поймать, периодически натыкаясь на отходы человеческой жизнедеятельности. Но вполне возможно, она и не кролика ловила вовсе, а пыталась найти здесь Марину и сказать ей, что нашла ее мертвый воротник.