МАЧЕТЕ. "НЕ БЫВАЕТ АТЕИСТОВ В ОКОПАХ ПОД ОГНЁМ
Интервью Геннадия Дубового с "Мачете", ветераном войны в Новороссии, командиром "рожденных в огне" Третьего батальона Седьмой Бригады Армии ЛДНР.
ПосПост.
Хочу подтвердить используемую Юрой Мачете цитату из песни Егора Летова на примере советских солдат участников Великой Отечественной Войны"
Как поисковик, могу сказать, что в среднем, у каждого третьего-четвертого бойца, которого мы "поднимаем" среди личных вещей находим или крестик, или иконку или ладонку. Вполне вероятно, что на самом деле носивших крестиков было гораздо больше. Только в ту пору, часто носили деревянные крестики. А дерево плохо сохраняется сохраняется в земле.
Откровенно говоря, хотелось бы уже закрыть эту тему.
Кто-то искренне верит, кто-то хочет верить, кто-то ненавидит. Но равнодушных, думаю, нет.
В свое время прочитал книгу Артёма Драбкина Я дрался на Т-34 В книге собраны интервью ветеранов ВОВ. И я решил просто процитировать некоторые фрагменты, где встречается тема религии. Я не брал куски, вроде "Сам Бог велел" или "Боженька помоги", они встречаются практически в каждом интервью. Отобрал воспоминания, которые непосредственно касаются взаимоотношений с Богом.
ДЕГЕН ИОН ЛАЗАРЕВИЧ
"В бога на фронте верили?
- Перед атакой атеистов нет! Шепотом, перед боем, молились все. Ведь нет ничего ужаснее, чем ждать на исходной позиции приказа на атаку. Вокруг все замирает. Пронзительная, жуткая, сводящая с ума тишина… После боя спрашиваешь: «Сашка (или Петька), а ты что, молился перед боем?» - и все сразу начинали отнекиваться, мол, не было такого. Но молились все… В Литве как-то проезжали мимо распятия у дороги. Все командиры машин сидели на левом крыле танка. Смотрю, как по команде, все держат «равнение налево». Остановились. Я пристал ко всем с вопросом, как молились? Сперва все отнекивались. Но когда я пригрозил, что, если не признаются, молитва не будет услышана, все поведали примерно одно и то же: «Боженька! Помилуй и сохрани!»
Перед последним боем, 21 января 1945 года, мой командир орудия, большой балагур, весельчак и любитель выпить Захарья Загиддуллин, когда мы разливали водку, вдруг закрыл ладонью свою кружку и сурово сказал: «Я мусульманин. Перед смертью пить не буду». Никто ничего ему не сказал в ответ. Мы понимали, что он не шутит и не ошибается…"
МАСЛОВ ИВАН ВЛАДИМИРОВИЧ
"Я не верил в приметы и суеверия. Я не верил искренне в бога, хоть в нашей семье и отмечали все религиозные праздники. Даже в самых тяжелых боях старался не вспоминать имя господне всуе и первый раз на войне перекрестился, когда мой танк уже в Берлине переправился через Тельтов-канал, и в ту минуту я сказал вслух: «Я в Берлине!»"
НИКОНОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ
"Суеверия, предчувствия были?
- У меня лично не было. Я только после войны подумал: «Наверное, меня мать спасла». Я в 45-м когда в отпуск пришел, она сказала: «Я за тебя так молилась»"
ШИСТЕР МИХАИЛ СЕМЕНОВИЧ
"У нас был в батальоне разведчик - танкодесантник, по прозвищу Коля-шахтер. Воюя с 1941 года, он ни разу не был ранен! Везение запредельное, за гранью реальности. Я его как то спросил: «Шахтёр, ты что, заговорённый от смерти?» Коля тихо ответил мне: «Я каждый день молюсь» и показал нательный крестик."
ШИШКИН ГРИГОРИЙ СТЕПАНОВИЧ
"Выпрыгнул из танка, заглядываю в печку, а рядом ниша такая, где ухваты и кочережки лежали. Смотрю, а там две книги. Я их вытаскиваю кочергой - Ветхий и Новый Завет в кожаном переплете. Это [44] же ценность какая! Я их к себе в танк. И на досуге почитывал. Ребята, естественно, знали. В этом отношении на фронте было полнейшее доверие и искренность. Теперь, когда надо сделать ребятам замечание, говорю: «В стихе седьмом Евангелия от Матфея сказано... Поделись с другом последним куском хлеба». И всякий раз я ссылался на Библию: приходят, просят закурить, или поссорятся - все равно ссылался на Библию. И как-то все приняли эту игру. Как что-то: «Ну-ка пойдем посмотрим, что там в Священном Писании сказано». Сидишь с таким важным видом и что-нибудь выдаешь. Вот такая была игра. И вот уже в Белоруссии зашли в какой-то хуторок, затерявшийся в болотах. Причем туда ни наши ни немцы до этого не заходили. Домики там целые были. Расположились на ночь. Офицеры в одной избе, постелив себе соломы на земляном полу, легли спать, а солдаты и сержанты - в другой. Наша хозяйка-старушка - в чуланчике. Легли во всем, только сапоги сняли, чтобы ноги отдохнули. Вдруг посреди ночи меня дергают за ноги. Смотрю, а это наша хозяйка. Думаю: «Может быть, что-то подозрительное». Быстро надел сапоги, кобуру застегнул и за ней - она раз - и в чулан к себе. Захожу. На столе стоит коптилка из гильзы и на тарелке гора блинов. Она мне: «Кушай, сынок». Меня, после армейских-то харчей, уговаривать не надо - нажимаю. А блины были хорошие, с маслом! Потом думаю: «А что это она меня выбрала? Медалей у меня не больше, чем у других, и по годам я ничем не выделялся...» Она сидит, прямо в рот смотрит. Знаешь, как эти деревенские? А потом говорит: «Ты офицер, командир, а бога-то не забываешь!» Она слышала, когда мы общались, и я ссылался на Луку или еще кого. Видимо, посчитала, что я глубоко верующий человек, да к тому же с Библией.
Как-то нам объявляют, что приезжает с инспекцией [45] начальник БТМВ фронта генерал-лейтенант Чернявский. И раньше приезжали с инспекциями: выстроят нас, в штабе о чем-то поговорят с высшими офицерами, потом выходят: «Благодарю за службу, за боевые заслуги!» - «Ура-ура!!» Уезжают, мы расходимся. А тут приехал этот генерал, сразу шинельку сбросил, а под ней комбинезон. Я был командиром первого танкового взвода. Мой танк, естественно, стоял первым. «Откройте». Мой экипаж свое дело знал. Я был спокоен, что у меня все нормально. Смотрю, через некоторое время появляются эти две книги, и он влезает. Все ребята замерли. А ведь не надо забывать, что я был комсоргом! И вдруг в моем танке такая литература! Если на дурака попадешься, и из комсомола тебя, и за Можай загонят. Генерал подзывает нашего комиссара: «Поинтересуйтесь, почему в танке такие книги». Потом подошел ко второму танку, но уже туда не залезал. Просто днище посмотрел, обошел строй: «Благодарю за службу!» - «Ура-ура». Сел в машину и уехал. Стоим все по стойке «смирно». Все ждут, что будет. Как потом мне признавались ребята, перетрусили больше они, чем я. Комиссар: «Старший лейтенант Шишкин!» Я выхожу, он, ни слова не говоря, отдает мне эти книги. «Разойдись!» Сам повернулся и ушел. Умница какой был!"
Click to viewПосПост.
Хочу подтвердить используемую Юрой Мачете цитату из песни Егора Летова на примере советских солдат участников Великой Отечественной Войны"
Как поисковик, могу сказать, что в среднем, у каждого третьего-четвертого бойца, которого мы "поднимаем" среди личных вещей находим или крестик, или иконку или ладонку. Вполне вероятно, что на самом деле носивших крестиков было гораздо больше. Только в ту пору, часто носили деревянные крестики. А дерево плохо сохраняется сохраняется в земле.
Откровенно говоря, хотелось бы уже закрыть эту тему.
Кто-то искренне верит, кто-то хочет верить, кто-то ненавидит. Но равнодушных, думаю, нет.
В свое время прочитал книгу Артёма Драбкина Я дрался на Т-34 В книге собраны интервью ветеранов ВОВ. И я решил просто процитировать некоторые фрагменты, где встречается тема религии. Я не брал куски, вроде "Сам Бог велел" или "Боженька помоги", они встречаются практически в каждом интервью. Отобрал воспоминания, которые непосредственно касаются взаимоотношений с Богом.
ДЕГЕН ИОН ЛАЗАРЕВИЧ
"В бога на фронте верили?
- Перед атакой атеистов нет! Шепотом, перед боем, молились все. Ведь нет ничего ужаснее, чем ждать на исходной позиции приказа на атаку. Вокруг все замирает. Пронзительная, жуткая, сводящая с ума тишина… После боя спрашиваешь: «Сашка (или Петька), а ты что, молился перед боем?» - и все сразу начинали отнекиваться, мол, не было такого. Но молились все… В Литве как-то проезжали мимо распятия у дороги. Все командиры машин сидели на левом крыле танка. Смотрю, как по команде, все держат «равнение налево». Остановились. Я пристал ко всем с вопросом, как молились? Сперва все отнекивались. Но когда я пригрозил, что, если не признаются, молитва не будет услышана, все поведали примерно одно и то же: «Боженька! Помилуй и сохрани!»
Перед последним боем, 21 января 1945 года, мой командир орудия, большой балагур, весельчак и любитель выпить Захарья Загиддуллин, когда мы разливали водку, вдруг закрыл ладонью свою кружку и сурово сказал: «Я мусульманин. Перед смертью пить не буду». Никто ничего ему не сказал в ответ. Мы понимали, что он не шутит и не ошибается…"
МАСЛОВ ИВАН ВЛАДИМИРОВИЧ
"Я не верил в приметы и суеверия. Я не верил искренне в бога, хоть в нашей семье и отмечали все религиозные праздники. Даже в самых тяжелых боях старался не вспоминать имя господне всуе и первый раз на войне перекрестился, когда мой танк уже в Берлине переправился через Тельтов-канал, и в ту минуту я сказал вслух: «Я в Берлине!»"
НИКОНОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ
"Суеверия, предчувствия были?
- У меня лично не было. Я только после войны подумал: «Наверное, меня мать спасла». Я в 45-м когда в отпуск пришел, она сказала: «Я за тебя так молилась»"
ШИСТЕР МИХАИЛ СЕМЕНОВИЧ
"У нас был в батальоне разведчик - танкодесантник, по прозвищу Коля-шахтер. Воюя с 1941 года, он ни разу не был ранен! Везение запредельное, за гранью реальности. Я его как то спросил: «Шахтёр, ты что, заговорённый от смерти?» Коля тихо ответил мне: «Я каждый день молюсь» и показал нательный крестик."
ШИШКИН ГРИГОРИЙ СТЕПАНОВИЧ
"Выпрыгнул из танка, заглядываю в печку, а рядом ниша такая, где ухваты и кочережки лежали. Смотрю, а там две книги. Я их вытаскиваю кочергой - Ветхий и Новый Завет в кожаном переплете. Это [44] же ценность какая! Я их к себе в танк. И на досуге почитывал. Ребята, естественно, знали. В этом отношении на фронте было полнейшее доверие и искренность. Теперь, когда надо сделать ребятам замечание, говорю: «В стихе седьмом Евангелия от Матфея сказано... Поделись с другом последним куском хлеба». И всякий раз я ссылался на Библию: приходят, просят закурить, или поссорятся - все равно ссылался на Библию. И как-то все приняли эту игру. Как что-то: «Ну-ка пойдем посмотрим, что там в Священном Писании сказано». Сидишь с таким важным видом и что-нибудь выдаешь. Вот такая была игра. И вот уже в Белоруссии зашли в какой-то хуторок, затерявшийся в болотах. Причем туда ни наши ни немцы до этого не заходили. Домики там целые были. Расположились на ночь. Офицеры в одной избе, постелив себе соломы на земляном полу, легли спать, а солдаты и сержанты - в другой. Наша хозяйка-старушка - в чуланчике. Легли во всем, только сапоги сняли, чтобы ноги отдохнули. Вдруг посреди ночи меня дергают за ноги. Смотрю, а это наша хозяйка. Думаю: «Может быть, что-то подозрительное». Быстро надел сапоги, кобуру застегнул и за ней - она раз - и в чулан к себе. Захожу. На столе стоит коптилка из гильзы и на тарелке гора блинов. Она мне: «Кушай, сынок». Меня, после армейских-то харчей, уговаривать не надо - нажимаю. А блины были хорошие, с маслом! Потом думаю: «А что это она меня выбрала? Медалей у меня не больше, чем у других, и по годам я ничем не выделялся...» Она сидит, прямо в рот смотрит. Знаешь, как эти деревенские? А потом говорит: «Ты офицер, командир, а бога-то не забываешь!» Она слышала, когда мы общались, и я ссылался на Луку или еще кого. Видимо, посчитала, что я глубоко верующий человек, да к тому же с Библией.
Как-то нам объявляют, что приезжает с инспекцией [45] начальник БТМВ фронта генерал-лейтенант Чернявский. И раньше приезжали с инспекциями: выстроят нас, в штабе о чем-то поговорят с высшими офицерами, потом выходят: «Благодарю за службу, за боевые заслуги!» - «Ура-ура!!» Уезжают, мы расходимся. А тут приехал этот генерал, сразу шинельку сбросил, а под ней комбинезон. Я был командиром первого танкового взвода. Мой танк, естественно, стоял первым. «Откройте». Мой экипаж свое дело знал. Я был спокоен, что у меня все нормально. Смотрю, через некоторое время появляются эти две книги, и он влезает. Все ребята замерли. А ведь не надо забывать, что я был комсоргом! И вдруг в моем танке такая литература! Если на дурака попадешься, и из комсомола тебя, и за Можай загонят. Генерал подзывает нашего комиссара: «Поинтересуйтесь, почему в танке такие книги». Потом подошел ко второму танку, но уже туда не залезал. Просто днище посмотрел, обошел строй: «Благодарю за службу!» - «Ура-ура». Сел в машину и уехал. Стоим все по стойке «смирно». Все ждут, что будет. Как потом мне признавались ребята, перетрусили больше они, чем я. Комиссар: «Старший лейтенант Шишкин!» Я выхожу, он, ни слова не говоря, отдает мне эти книги. «Разойдись!» Сам повернулся и ушел. Умница какой был!"