Иосиф Бродский. «До» и «после» ссылки.
В 1964 году Иосифа Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве и приговорили к пяти годам ссылки. Много лет спустя поэт будет вспоминать время, проведенное в Архангельской области (в деревне Норенской), как «один из лучших периодов в жизни». Именно там он перепробовал множество интересных профессий (бондарь, кровельщик, пастух) и, я думаю, именно там обрел свой литературный голос.Если сравнить несколько текстов Бродского «до» и «после» ссылки, мы увидим, что как раз в этот период 1964-1965 в его стихах появилась меланхолическая интонация и образная цепкость.
В Норинской он написал множество стихотворений, два из них начинаются одинаково «В деревне…». Вот они:
В деревне, затерявшейся в лесах,
Таращусь на просветы в небесах -
Когда же загорятся Ваши окна
В небесных (Москворецких корпусах)?
А южный ветр, что облака несет
С холодных нетемнеющих высот,
Того гляди, далекой Вашей музы
Аукающий голос донесет.
И здесь, в лесу, на явном рубеже
Минувшего с грядущим, на меже
Меж Голосом и Эхом - все же внятно
Я отзовусь - как некогда уже,
Не слыша очевидных голосов,
Откликнулся я все ж на чей-то зов.
И вот теперь туда бреду безмолвно
Среди людей, средь рек, среди лесов.
Май 1964
***
В деревне Бог живет не по углам,
Как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
И честно двери делит пополам.
В деревне он - в избытке. В чугуне
Он варит по субботам чечевицу,
Приплясывает сонно на огне,
Подмигивает мне, как очевидцу.
Он изгороди ставит. Выдает
Девицу за лесничего. И, в шутку,
Устраивает вечный недолет
Объездчику, стреляющему в утку.
Возможность же все это наблюдать,
К осеннему прислушиваясь свисту,
Единственная, в общем, благодать,
Доступная в деревне атеисту.
6 июня 1965
Эти стихотворения написаны с интервалом в год с небольшим. Если прочитать их одно за другим, то сначала даже не верится, что у них один автор, - настолько разные эмоции они вызывают.
Первый текст - это неплохой образец метафизической поэзии XIX века. Лирический герой здесь как бы «витает в облаках», размышляя о природе вещей, о потустороннем. Автор пытается передать важную для себя мысль, но использует стандартные, даже банальные образы («просветы в небесах», «южный ветр, что облака несет», «Вашей музы // аукающий голос»), в результате стихотворение выглядит эпигонским - из него, как занозы, торчат интонации Тютчева и В.С. Соловьева.
«В деревне, затерявшейся в лесах…» - это текст, написанный горожанином, впервые в жизни попавшим в лес; это слепая поэзия; читая стихотворение, мы не чувствуем запаха леса и не видим деревьев - лес здесь выступает лишь в качестве некой смутной аллегории.
Второе стихотворение, напротив, спокойное и созерцательное, очевидно вышло из-под пера жителя деревни. Здесь много бытовых мелочей и тонких наблюдений (чечевица в чугуне, изгороди, кровля), и Бог здесь - это не идея, а живой персонаж: он приплясывает, подмигивает и шутит. И живет он «не по углам» (то есть - не в иконах), «а всюду». Интонация автора умышленно приглушена: поэт размышляет о Боге спокойно и даже с юмором, словно подготавливая читателя к признанию в последней строчке.
Уже при сравнении двух вариантов «Деревень» становится ясно, какой длинный литературный путь проделал Бродский, находясь в ссылке: путь от восторженного романтика к внимательному скептику. Именно детальность («нагромождение деталей») со временем станет отличительной чертой его текстов. Это порой болезненное стремление к точности, приводящее к многословности, роднит Бродского с Прустом. Прусту требовалось тридцать страниц, чтобы описать момент наступления сна; точно так же и Бродскому мало одного слова (или одной строки), чтобы описать, например, поляну. В стихотворении «Эколога 5-я» поименно упоминается около тридцати видов растений - любой другой поэт ограничился бы ромашками и колокольчиками, но Бродский не может остановиться: он вспоминает и репейник и курослеп и осоку и щавель и люцерну и многие-многие другие.
«Человек есть то, на что он смотрит», - любил говорить поэт.
И этой короткой фразой, пожалуй, можно описать метаморфозу, произошедшую с ним в период 1964-1965 гг: он перестал «таращиться на просветы в небесах», и обратил взор на земные предметы - стулья, ключи, затушенную сигарету, пуговицы, дверные петли, посуду, секундную стрелку, ремешок от часов, все оттенки асфальта, запотевший стакан, и кубики льда в нем, - и заставил их говорить.
