Гегель об отношении религии и государства: «Религия как таковая не должна править»
Оригинал здесь: http://0neofthese.livejournal.com/8444.html
«Демократия» заметно спешит на Северный Кавказ, не желая замыкаться на африканских и ближневосточных территориях. В середине января судья Верховного суда Дагестана Магомед Магомедов был расстрелян возле собственного дома. Местные исламские экстремисты сами сообщили в интернете об успешной операции, объявив, что Аллах убил неверного судью их руками. Предыдущее громкое убийство в Дагестане произошло в августе прошлого года, когда в результате теракта погиб суфийский шейх Саид Афанди Чиркейский.
Исламизм набирает силу и открыто противодействует светской власти, отступившей от законов шариата, а также официальному духовенству, которому ставится в вину лояльность к государству. Налицо конфликт сторон, одна из которых признаёт светское право, а другая - лишь божественный закон. Как рассудить конфликт религии и государства? Этот вопрос Гегель тщательно рассматривает в «Философии права» и даёт ответ.
Религия и государство противостоят друг другу как субъективная и объективная форма одного и того же бесконечного содержания - в этом ключ к разрешению конфликта, где разумное предпочтение следует отдать государству как более развитой, объективной форме.
«Желающие остановиться на форме религии, противопоставляя её государству, - пишет Гегель, - поступают подобно тем, которые полагают, что они правы, останавливаясь в области познания лишь на сущности и не переходя дальше от этой абстракции к существованию (Dasein), или подобно тем, которые хотят лишь абстрактного добра и представляют произволу определить, что есть добро. Религия есть отношение к абсолютному в форме чувства, представления веры, и в её всесодержащем в себе центре всё является лишь случайным и незначительным. Если столь цепляются за эту форму также и в отношении государства и утверждают, что она является также и для него существенно определяющим, имеющим силу моментом, то оно, как развитый в существующие различия, законы и учреждения организм, обрекается на неустойчивость, необеспеченность и беспорядок Вместо того, чтобы определяться как существующие и имеющие силу, как объективное и всеобщее, законы получают определение отрицательного по сравнению с этой формой, закутывающей в себе всё определённое и именно благодаря этому превращающей последнее в нечто субъективное, так что по отношению к поведению человека получается следующий вывод: для праведного нет закона; будьте благочестивы, и тогда можете делать, что вам угодно - вы можете отдаваться собственному произволу, собственной страсти, а других, претерпевающих благодаря этому несправедливость, вы можете отсылать к утешениям и упованиям религии или, что ещё хуже, можете отвергнуть и осудить как иррелигиозных. А поскольку это отрицательное отношение не остаётся лишь внутренним умонастроением, а обращается к действительности и проявляет в ней свою силу, постольку возникает религиозный фанатизм, который, подобно политическому фанатизму, изгоняет всякое государственное устройство и законный порядок как стеснительные ограничения, не стоящие на уровне внутренней жизни, бесконечности души, и, значит, изгоняет частную собственность, брак, отношения и труды гражданского общества и т.д. как недостойные любви и свободы чувства. Однако так как приходится неизбежно решить в пользу действительного существования и действования, то получается то же самое, что получается вообще в знающей себя абсолютною субъективности воли, а именно, получается то, что принимают решения, руководствуясь субъективным представлением, мнением и капризным произволом. - Но перед лицом этой истины, закутывающейся в субъективность чувства и представления, действительно истинен огромный переход внутреннего во внешнее, внедрение разума в реальность, переход, над которым трудилась вся всемирная история; благодаря этой работе истории образованное человечество приобрело действительность и сознание разумного существования, государственных учреждений и законов. От тех людей, которые ищут бога и вместо того, чтобы возложить на себя труд поднятия своей субъективности на высоту познания истины и знания объективного права и долга, уверяют себя в своём необразованном мнении, что они всем обладают непосредственно, - от этих людей могут исходить лишь разрушение всех нравственных отношений, нелепости и мерзости; это - неизбежные следствия религиозного умонастроения, настаивающего исключительно на своей форме и обращающегося, таким образом, против действительности и истины, наличной в форме всеобщего, законов» [«Философия права», с.280-281 (изд.1934), курсив Гегеля сохранён].
Общее для религии и государства положительное содержание - всеобщая идея (бог) - получает в государстве свою более совершенную форму. «Религия как таковая не должна, следовательно, править», - заключает Гегель [там же, с.292]. Разумеется, это вовсе не означает необходимости подавления любых религиозных элементов в государстве, поскольку:
1) «Религия представляет собою основу, содержащую в себе нравственное вообще, и ближе - природу государства как божественную волю» [там же, с.280, курсив Гегеля сохранён].
2) Опасность представляет «религиозный фанатизм», «настаивающий исключительно на своей форме», стремящийся заместить собою принцип государства. Интересно, что в своих трудах Гегель отмечает склонность перерастать в такой религиозный фанатизм именно для ислама в противоположность христианству, поскольку ислам абсолютизирует чистый абстрактный божественный дух, отбрасывая его конкретную сторону [см. «Философия религии», т.2, с.327-328 (изд.1977)].
3) Религия и государство противоположны друг другу по форме, но не по содержанию. Поэтому между ними может и должно сложиться взаимовыгодное отношение, в рамках которого конфессиональная община получает содействие и «защиту в осуществлении её религиозной цели» [«Философия права», с.284 (изд.1934)], государство же получает нужную ему «религиозную скрепу», так как «нравственные основоположения и государственный порядок вообще перекочевывают в область религии и не только имеют к ней отношение, но и должны иметь к ней отношение» [там же, с.286].
Такое мирное сосуществование религии с государственной властью вполне характерно для ислама суфийского толка, традиционно влиятельного на территории Дагестана. Радикальный исламский фундаментализм появился там сравнительно недавно - во времёна перестройки, когда советское государство постепенно слабело, - и существенно укрепился впоследствии.
Северокавказские исламисты представляют явную угрозу государственности, а также местным умеренным исламским течениям: суфийский шейх Саид Афанди для них такой же «тагут» (ложный авторитет), как и судья Магомедов. При этом государство, в качестве которого должна существовать «действительная разумность», на практике не соответствует своему понятию: ему не удаётся обеспечить должную защиту ни своим представителям, ни сторонникам официальных религиозных течений.
И всё же регресс в пользу субъективной формы истины не может восполнить того качества, которое достигается лишь в действительном государстве. Плоды арабских революций слишком хорошо иллюстрируют этот тезис.
http://kommunika.ru/?p=7156
«Демократия» заметно спешит на Северный Кавказ, не желая замыкаться на африканских и ближневосточных территориях. В середине января судья Верховного суда Дагестана Магомед Магомедов был расстрелян возле собственного дома. Местные исламские экстремисты сами сообщили в интернете об успешной операции, объявив, что Аллах убил неверного судью их руками. Предыдущее громкое убийство в Дагестане произошло в августе прошлого года, когда в результате теракта погиб суфийский шейх Саид Афанди Чиркейский.
Исламизм набирает силу и открыто противодействует светской власти, отступившей от законов шариата, а также официальному духовенству, которому ставится в вину лояльность к государству. Налицо конфликт сторон, одна из которых признаёт светское право, а другая - лишь божественный закон. Как рассудить конфликт религии и государства? Этот вопрос Гегель тщательно рассматривает в «Философии права» и даёт ответ.
Религия и государство противостоят друг другу как субъективная и объективная форма одного и того же бесконечного содержания - в этом ключ к разрешению конфликта, где разумное предпочтение следует отдать государству как более развитой, объективной форме.
«Желающие остановиться на форме религии, противопоставляя её государству, - пишет Гегель, - поступают подобно тем, которые полагают, что они правы, останавливаясь в области познания лишь на сущности и не переходя дальше от этой абстракции к существованию (Dasein), или подобно тем, которые хотят лишь абстрактного добра и представляют произволу определить, что есть добро. Религия есть отношение к абсолютному в форме чувства, представления веры, и в её всесодержащем в себе центре всё является лишь случайным и незначительным. Если столь цепляются за эту форму также и в отношении государства и утверждают, что она является также и для него существенно определяющим, имеющим силу моментом, то оно, как развитый в существующие различия, законы и учреждения организм, обрекается на неустойчивость, необеспеченность и беспорядок Вместо того, чтобы определяться как существующие и имеющие силу, как объективное и всеобщее, законы получают определение отрицательного по сравнению с этой формой, закутывающей в себе всё определённое и именно благодаря этому превращающей последнее в нечто субъективное, так что по отношению к поведению человека получается следующий вывод: для праведного нет закона; будьте благочестивы, и тогда можете делать, что вам угодно - вы можете отдаваться собственному произволу, собственной страсти, а других, претерпевающих благодаря этому несправедливость, вы можете отсылать к утешениям и упованиям религии или, что ещё хуже, можете отвергнуть и осудить как иррелигиозных. А поскольку это отрицательное отношение не остаётся лишь внутренним умонастроением, а обращается к действительности и проявляет в ней свою силу, постольку возникает религиозный фанатизм, который, подобно политическому фанатизму, изгоняет всякое государственное устройство и законный порядок как стеснительные ограничения, не стоящие на уровне внутренней жизни, бесконечности души, и, значит, изгоняет частную собственность, брак, отношения и труды гражданского общества и т.д. как недостойные любви и свободы чувства. Однако так как приходится неизбежно решить в пользу действительного существования и действования, то получается то же самое, что получается вообще в знающей себя абсолютною субъективности воли, а именно, получается то, что принимают решения, руководствуясь субъективным представлением, мнением и капризным произволом. - Но перед лицом этой истины, закутывающейся в субъективность чувства и представления, действительно истинен огромный переход внутреннего во внешнее, внедрение разума в реальность, переход, над которым трудилась вся всемирная история; благодаря этой работе истории образованное человечество приобрело действительность и сознание разумного существования, государственных учреждений и законов. От тех людей, которые ищут бога и вместо того, чтобы возложить на себя труд поднятия своей субъективности на высоту познания истины и знания объективного права и долга, уверяют себя в своём необразованном мнении, что они всем обладают непосредственно, - от этих людей могут исходить лишь разрушение всех нравственных отношений, нелепости и мерзости; это - неизбежные следствия религиозного умонастроения, настаивающего исключительно на своей форме и обращающегося, таким образом, против действительности и истины, наличной в форме всеобщего, законов» [«Философия права», с.280-281 (изд.1934), курсив Гегеля сохранён].
Общее для религии и государства положительное содержание - всеобщая идея (бог) - получает в государстве свою более совершенную форму. «Религия как таковая не должна, следовательно, править», - заключает Гегель [там же, с.292]. Разумеется, это вовсе не означает необходимости подавления любых религиозных элементов в государстве, поскольку:
1) «Религия представляет собою основу, содержащую в себе нравственное вообще, и ближе - природу государства как божественную волю» [там же, с.280, курсив Гегеля сохранён].
2) Опасность представляет «религиозный фанатизм», «настаивающий исключительно на своей форме», стремящийся заместить собою принцип государства. Интересно, что в своих трудах Гегель отмечает склонность перерастать в такой религиозный фанатизм именно для ислама в противоположность христианству, поскольку ислам абсолютизирует чистый абстрактный божественный дух, отбрасывая его конкретную сторону [см. «Философия религии», т.2, с.327-328 (изд.1977)].
3) Религия и государство противоположны друг другу по форме, но не по содержанию. Поэтому между ними может и должно сложиться взаимовыгодное отношение, в рамках которого конфессиональная община получает содействие и «защиту в осуществлении её религиозной цели» [«Философия права», с.284 (изд.1934)], государство же получает нужную ему «религиозную скрепу», так как «нравственные основоположения и государственный порядок вообще перекочевывают в область религии и не только имеют к ней отношение, но и должны иметь к ней отношение» [там же, с.286].
Такое мирное сосуществование религии с государственной властью вполне характерно для ислама суфийского толка, традиционно влиятельного на территории Дагестана. Радикальный исламский фундаментализм появился там сравнительно недавно - во времёна перестройки, когда советское государство постепенно слабело, - и существенно укрепился впоследствии.
Северокавказские исламисты представляют явную угрозу государственности, а также местным умеренным исламским течениям: суфийский шейх Саид Афанди для них такой же «тагут» (ложный авторитет), как и судья Магомедов. При этом государство, в качестве которого должна существовать «действительная разумность», на практике не соответствует своему понятию: ему не удаётся обеспечить должную защиту ни своим представителям, ни сторонникам официальных религиозных течений.
И всё же регресс в пользу субъективной формы истины не может восполнить того качества, которое достигается лишь в действительном государстве. Плоды арабских революций слишком хорошо иллюстрируют этот тезис.
http://kommunika.ru/?p=7156