Городская больница (1-ая заметка)
Когда на душе плохо, в российских учреждениях наоборот легко и хорошо. Медлительность, равнодушие и фамильярность общения воспринимается, как свобода быть собой и не напрягаться, играя в вежливость. Находясь в капсуле своей унылой реальности, как-то не ждёшь подвоха и грубости извне. Наоборот, это легкое раздражение, которое слабыми импульсами прорывается из глубин - как маркер, обозначает пока ещё живое. Я таки еще жива! Подавленное состояние поразительным образом совпадает, например, с атмосферой государственной больницы. Там все такие же полутрупы, замкнутые в бетонных стенах своих нерадужных обстоятельств. И, когда внутри все выворачивается наизнанку от боли, обшарпанные стены и желтые от потеков потолки словно успокаивают, сообщая, что не одна я такая. Вокруг все говорит: "Смотри, так можно жить каждый день, можно жить долгие годы и это не есть плохо". Люди вокруг вызывают уважение, кажутся более сильными и приспособленными к таким дерьмовым условиям бытия. А когда они смотрят в глаза, то словно распознают родного человека и не задирают, не провоцируют. Зачем? Я одна из них - полутруп с полужизнью.
Сижу здесь, в коридоре, провонявшем мочой и спиртом, в очереди калечных тел и угрюмых лиц (ну кого еще можно встретить у травматолога?). Так вот, сидя здесь, я наконец-то ощутила то самое долгожданное расслабление в теле - я дома. Причитающие бабульки с палочками, алкоголики в фингалах, быдло-мальчикис перебитыми носами - какие вы мне все родные! Как рядом с вами спокойно, можно отдохнуть от себя. Желание прямо сейчас растянуться на воняющей потом ваших жоп кушетке и заснуть долгожданным сном. Кажется, мне больше ничего не надо, только чтобы вы все, болящие мои, родные, были рядом, как отражение меня, как надежда на то, что мы все еще живы. Не смотрите на мою чистую голову и дорогие замшевые сапоги - я одна из вас, поверьте. Почувствуйте мое пробитое сердце, вытекающее по капле на грязный плиточный пол. Все ваше страдание есть мое. И среди вас я могу быть собой, я могу угрюмить и молчать, безынтересно пялиться на выковырянные дырки в бирюзовой стене. Здесь и сейчас я нашла разгадку русской души! Мы просто очень честные люди. Честные сами с собой. Поэтому мы нелюбим чистоты, света и порядка. Мы- то знаем, что там внутри все совсем не светло. А еще мы любим, чтобы ничто не провоцировало на жизнь, не вынимало из привычного состояния комы, в которой наши души пребывают не в силах выдержать все, что дается свыше.
Я так хочу, чтобы хирург прямо сейчас положил меня на железный операционный стол и раскроил мою трепетную руку. Чтоб показал мне, как он усилием щипцов вынимает пузырек жидкости из моего запястья, цепляя и рвя живые ткани. Мне хочется вновь пропустить через себя это насилие над телом «во благо», смотря, как кровоточит задетая грубостью инструмента вена. Чувствовать запах гари, когда он будет прижигать что-то в суставе, чтобы жидкости не было больше выхода. Хочется ощутить это протыкание кожи медицинской иглой и протаскивание нитки через сосудики, отмирающие клеточки. Кажется, все это может вернуть меня к полноценному ощущению реальности, разбудить мою спящую восприимчивость. Ведь почему-то я жила год с этим пузырем, так не красящим мое тонкое, женственное запястье, созданное для красивых браслетов и танца флорео. Да, я научилась жить с этой штуковиной: делать "собаку лицом вниз", не обращая внимание на боль, делать массаж, не задевая ею тело другого, печатать заметки, не волоча ею по клавиатуре. Научилась, не стесняясь, показывать это уродство другим и не бояться смотреть самой, как оно увеличивается с каждым днем. А теперь вдруг очень захотелось, чтобы эта дрянь научилась понимать, что она временна во мне. Что я всегда буду её удалять, всегда буду избавляться от неё, как от лишних волос, от просроченной еды в холодильнике, от не сложившихся отношений. Я всегда буду вырезать её, сколько бы раз она ни появлялась. И пусть каждый раз больнее, чем предыдущий - нет другого пути.
Сижу здесь, в коридоре, провонявшем мочой и спиртом, в очереди калечных тел и угрюмых лиц (ну кого еще можно встретить у травматолога?). Так вот, сидя здесь, я наконец-то ощутила то самое долгожданное расслабление в теле - я дома. Причитающие бабульки с палочками, алкоголики в фингалах, быдло-мальчикис перебитыми носами - какие вы мне все родные! Как рядом с вами спокойно, можно отдохнуть от себя. Желание прямо сейчас растянуться на воняющей потом ваших жоп кушетке и заснуть долгожданным сном. Кажется, мне больше ничего не надо, только чтобы вы все, болящие мои, родные, были рядом, как отражение меня, как надежда на то, что мы все еще живы. Не смотрите на мою чистую голову и дорогие замшевые сапоги - я одна из вас, поверьте. Почувствуйте мое пробитое сердце, вытекающее по капле на грязный плиточный пол. Все ваше страдание есть мое. И среди вас я могу быть собой, я могу угрюмить и молчать, безынтересно пялиться на выковырянные дырки в бирюзовой стене. Здесь и сейчас я нашла разгадку русской души! Мы просто очень честные люди. Честные сами с собой. Поэтому мы нелюбим чистоты, света и порядка. Мы- то знаем, что там внутри все совсем не светло. А еще мы любим, чтобы ничто не провоцировало на жизнь, не вынимало из привычного состояния комы, в которой наши души пребывают не в силах выдержать все, что дается свыше.
Я так хочу, чтобы хирург прямо сейчас положил меня на железный операционный стол и раскроил мою трепетную руку. Чтоб показал мне, как он усилием щипцов вынимает пузырек жидкости из моего запястья, цепляя и рвя живые ткани. Мне хочется вновь пропустить через себя это насилие над телом «во благо», смотря, как кровоточит задетая грубостью инструмента вена. Чувствовать запах гари, когда он будет прижигать что-то в суставе, чтобы жидкости не было больше выхода. Хочется ощутить это протыкание кожи медицинской иглой и протаскивание нитки через сосудики, отмирающие клеточки. Кажется, все это может вернуть меня к полноценному ощущению реальности, разбудить мою спящую восприимчивость. Ведь почему-то я жила год с этим пузырем, так не красящим мое тонкое, женственное запястье, созданное для красивых браслетов и танца флорео. Да, я научилась жить с этой штуковиной: делать "собаку лицом вниз", не обращая внимание на боль, делать массаж, не задевая ею тело другого, печатать заметки, не волоча ею по клавиатуре. Научилась, не стесняясь, показывать это уродство другим и не бояться смотреть самой, как оно увеличивается с каждым днем. А теперь вдруг очень захотелось, чтобы эта дрянь научилась понимать, что она временна во мне. Что я всегда буду её удалять, всегда буду избавляться от неё, как от лишних волос, от просроченной еды в холодильнике, от не сложившихся отношений. Я всегда буду вырезать её, сколько бы раз она ни появлялась. И пусть каждый раз больнее, чем предыдущий - нет другого пути.