свинья, ищущая трюфелей, устрица, делающая жемчуг
Когда я была младше, авторитетом для меня был Джеймс М. Барри и я представляла, как буду вести с ним беседы. Беседы с мертвыми - это особый жанр, потому что с живыми раз - и поговорил (недавно я не могла заснуть ночью и представляла, как позову С. М. Гандлевского выпить, и это мне просто, только - зачем). А чтобы говорить с мертвыми, надо верить, что есть смерть и что после нее можно с кем-то говорить. А вообще-то ни во что верить не обязательно, это все, как всегда - с живыми, с плохо получившейся коврижкой - с собой.
Потом Барри почему-то перестал быть авторитетом, а Питер Пэн так и остался любимой детской книжкой.
А вот только что я дочитала "Курсив мой". Читала потихоньку и приживалась. Это было нетрудно. Я мечтала давно прочитать книгу, написанную настоящей и сильной женщиной. Берберова, действительно, не стесняется хвалить себя и свои поступки, но там очень много размышлений - просто и программных. И я уже и не хочу с ней говорить, да она мне и сказала порядочно.
Предыдущей книгой схожего жанра были дневники Сьюзен Зонтаг и очень заманчиво книги противопоставить. Это, может быть, ненужно, но мне очень присуще. Неприятная черта, я не понимаю, нужно ли с ней бороться. Скорее всего, это все молодость, а значит, не стоит огорчаться, ведь молодость проходит.
В смысле, если мне что-то не нравится и огорчает, я нахожу что-то, что этому противопоставить. Дневники Зонтаг доставили мне всяческие страдания и вот я кое-что нашла, да еще этим можно заслониться и оправдаться. У Зонтаг я не читала ничего кроме и у Берберовой тоже, только стихи, которые не произвели вообще никакого впечатления.
В самом деле, еще неизвестно, кому жить труднее, лесбиянке в двадцатом веке с неудержимой тревожной страстью к знанию, накоплению и переработке искусства и мысли, с трагической личной и всякой жизнью или русской эмигрантке без права на работу, которая постоянно, на грани тотальной нищеты, переживает страшную вторую мировую, старение и деградацию русской эмиграции.
Соблазнительно поддаться филологическим червячкам. У Зонтаг водобоязнь, она постоянно пишет, как трудно заставить себя принимать ванну. У Берберовой водобоязнь - она садится в лодку и гребет по морю, преодолевая ужас, и она побеждает и освобождается. Зонтаг двадцать лет подряд пишет в дневнике, как трудно ей пойти и помыться. Обе пишут про себя сами, все честно.
У меня нет никакой неприязни к Зонтаг. Я вообще не понимаю, почему я про нее пишу, можно было просто и отдельно про Берберову, она того стоит.
Констатируешь, какой умный человек. Все рассуждения Берберовой чрезвычайно умны. Но из них же понимаешь, тут не только это. Тут и мудрость, и осмотрительность и художественный такт, и душевное равновесие и такая любовь к жизни. Любовь к жизни подчеркивается и противопоставляется славе - в смысле - творчеству. Интересней просто жить, чем жить писанием. Это мне очень по душе.
Я бы, конечно, почитала, что про нее другие пишут. Надеюсь, ей порядочно достается, а Бунина, съевшего нищую деньрожденьскую трапезу - двенадцать кусочков колбасы (двенадцать кусочков хлеба остались лежать на двух блюдах) и безумного бомжа Г. Иванова придется запомнить.
Завидная легкость существования в контрасте с тяжестью времен. Это, конечно, потому что есть шестьсот страниц умалчивания, которые то и дело проскакивают. А все же - взяла и ушла от мужей, работала на ста работах (все были полезными и интересными), выучила английский за считанные дни. Легкость на подъем и тщательно обдуманные слова и поступки.
Это, конечно, книга, которая достойный конкурент ни с чем не сравнимым детским. Большая и хорошая, как Библия и как маленькие книжки издательства "Самокат". Все их дочитываешь с дрожью в руках и слезами на глазах, и это нужно сохранять, как важное и нужное и назвать "мое образование".
У меня, например, сильнейшее отвращение к рыбе, к ее запахам, я не ем почти никаких морепродуктов, а после места про Швецию и преодоление водобоязни я пошла и без всяких там почистила штук двадцать креветок и только два раза помыла с мылом руки и совсем-совсем их не нюхала потом! Рыбу не смогу пока взять сырую в руки, но уже подумываю о том, чтобы попробовать нейтральную жареную.
Я очень счастлива здесь и сейчас.
"Я забредала на кладбище, где лежал Обломов, я уходила туда, где, мне казалось, возникло мое первое сознание. Ветки яблони, до которых я когда-то не могла дотянуться, сейчас касались земли".
"Я даже не всегда помнила, что я - женщина, а вместе с тем женственность была моим украшением, это я знаю. Может быть, одним из немногих моих украшений. Вместе с тем, у меня было очень многое, что есть у мужчин, - но я не культивировала этого, может быть, подсознательно боясь утери женственности".
" Я живу в невероятной, в неописуемой роскоши вопросов и ответов моего времени".
И много-много всего, и колодец, и Товий с Ангелом, и цельность и мутация идеала в человеке, и полубезумный восторг делания- я уже и не помню, да не цитировать же все подряд.