привет,
Т.к. я не могу учить_____(эстонский), то обложилась всеми словами и картинками, и буду писать на все как бы ответ в как бы дневник. Ну, зачем, ну, письма пишут - чтоб отправить, а посты - чтоб были. (Для бумажных я уже присматривала размещанскую корзиноченьку в Каубамая).
Нет, не стих ливень за дверью Яани кирик, как не стих он в Коломенском в августе и на Китай-городе (этот еще с июля, помнится, идет) и только в Бологом, в безмолвном ужасе тайны лежат блестящие снега. Буду вот проезжать, попрошу тамошние древние силы синхронно завалить две точки на карте - маленькую и побольше. Тогда детство вернется и все будет "как слова в поэме" и tartlased вовсю затопят печи в деревянных домичках, выставят на окна вечногорящие адвентские лампы - взяв светильники свои вышли навстречу Жениху. И будет пахнуть дымом и деревней и, может быть, встал на лыжи неуклюже, да и прикатил. ("Может быть, теперь ты и зиму полюбишь").
А мы будем квасить капусту,
будем варенье варить из крыжовника в тазике медном,
вкусную пенку снимая, назойливых ос отгоняя,
пот утирая блаженный, и банки закручивать будем,
и заставлять антресоли, чтоб вечером зимним, крещенским
долго чаи распивать под уютное ходиков пенье,
под завыванье за окнами блоковской вьюги.
А чего мне ее не любить? Отчего мне вообще все теперь не любить, раз такое раздолье, такая сила, такая повсюду нежность. Мы полюбим всех и в ответ они нас.
Kus on nüüd sinu peatuspaik, kallis? Я-то себе уж было сочинила за прошлый год уютную родину здесь, да так не бывает. Sa muutsid kõik. Впрочем, улица Herne, Вифлеем Иудейский, мне все равно навсегда останется.
Поскорее бы в поезд, смотреть в окно, как расстояние в нетерпении схлопывается. Хорошо в вагоне, это всехняя нейтральная территория. Прошли славные бойцы с охапкой бигланчей и майонезов. Женщина кормит сикстинского ангела вареным яйцом, курносый лик весь перемазан, все соседи влюблены. Пролетарий с пылесосом допивает восьмой пивас и с грохотом выкатывается на Валдае. Большая псковская красавица уложит с собой худосочного чувака на нижнее боковое. Паломница-интернет-верстальщик попросит меня перевести молитву с греческого и набросать список современной литературы (первым номером засобачу Кибирова). И опять проводница выдаст белье и чай, а я скажу, ничего не нужно, только вина и яблок, если есть. А хересу, знаете, ангелы, если не вина? А если нету, мне, может быть, хватит черных веток и ослепительных огней в темном окне. Но нет, мне вообще ничего не хватит. Can you get enough of me?
Vivamus, atque amemus. Пойдем за кабаном, зароемся в караваевскую солому, встретим, проводим, снова встретим и снова проводим, Курский, Ленинградский, метели светлой свист и вихри у порога. Мало ли, потом вообще рождественские каникулы, а потом огромное лето и великолепная большая жизнь, которая не ждет. Поссоримся-помиримся, закатаем огурцы, помидоры, вино из одуванчиков.
Kohvik, baar, vana tallinn, kullake, armsake - все нужные слова этого языка знаешь, да не все: ma armastan sind.
P.S. Это общедоступно для того, чтоб вы все про меня все знали, а также по глупости и радости.
Нет, не стих ливень за дверью Яани кирик, как не стих он в Коломенском в августе и на Китай-городе (этот еще с июля, помнится, идет) и только в Бологом, в безмолвном ужасе тайны лежат блестящие снега. Буду вот проезжать, попрошу тамошние древние силы синхронно завалить две точки на карте - маленькую и побольше. Тогда детство вернется и все будет "как слова в поэме" и tartlased вовсю затопят печи в деревянных домичках, выставят на окна вечногорящие адвентские лампы - взяв светильники свои вышли навстречу Жениху. И будет пахнуть дымом и деревней и, может быть, встал на лыжи неуклюже, да и прикатил. ("Может быть, теперь ты и зиму полюбишь").
А мы будем квасить капусту,
будем варенье варить из крыжовника в тазике медном,
вкусную пенку снимая, назойливых ос отгоняя,
пот утирая блаженный, и банки закручивать будем,
и заставлять антресоли, чтоб вечером зимним, крещенским
долго чаи распивать под уютное ходиков пенье,
под завыванье за окнами блоковской вьюги.
А чего мне ее не любить? Отчего мне вообще все теперь не любить, раз такое раздолье, такая сила, такая повсюду нежность. Мы полюбим всех и в ответ они нас.
Kus on nüüd sinu peatuspaik, kallis? Я-то себе уж было сочинила за прошлый год уютную родину здесь, да так не бывает. Sa muutsid kõik. Впрочем, улица Herne, Вифлеем Иудейский, мне все равно навсегда останется.
Поскорее бы в поезд, смотреть в окно, как расстояние в нетерпении схлопывается. Хорошо в вагоне, это всехняя нейтральная территория. Прошли славные бойцы с охапкой бигланчей и майонезов. Женщина кормит сикстинского ангела вареным яйцом, курносый лик весь перемазан, все соседи влюблены. Пролетарий с пылесосом допивает восьмой пивас и с грохотом выкатывается на Валдае. Большая псковская красавица уложит с собой худосочного чувака на нижнее боковое. Паломница-интернет-верстальщик попросит меня перевести молитву с греческого и набросать список современной литературы (первым номером засобачу Кибирова). И опять проводница выдаст белье и чай, а я скажу, ничего не нужно, только вина и яблок, если есть. А хересу, знаете, ангелы, если не вина? А если нету, мне, может быть, хватит черных веток и ослепительных огней в темном окне. Но нет, мне вообще ничего не хватит. Can you get enough of me?
Vivamus, atque amemus. Пойдем за кабаном, зароемся в караваевскую солому, встретим, проводим, снова встретим и снова проводим, Курский, Ленинградский, метели светлой свист и вихри у порога. Мало ли, потом вообще рождественские каникулы, а потом огромное лето и великолепная большая жизнь, которая не ждет. Поссоримся-помиримся, закатаем огурцы, помидоры, вино из одуванчиков.
Kohvik, baar, vana tallinn, kullake, armsake - все нужные слова этого языка знаешь, да не все: ma armastan sind.
P.S. Это общедоступно для того, чтоб вы все про меня все знали, а также по глупости и радости.