ВОПРОСЫ МОЕЙ ФИЛОСОФИИ
На кафедре марксизма-ленинизма я завис в 1980 году после физфака. Хотел оригинально мыслить: накатал трактат «Эволюция Космического Разума» - работа кое-кому понравилась, вышло решение, отправили меня в Ленинградский университет на стажировку.
В северной столице потусовался: неформалы-интели в подвальных котельных, литклуб с журналом «Часы»… Затем - Москва, где приобщился и принял крещение от священника Дмитрия Дудко. В столице жил мой отец - он поспособствовал. Отец работал в популярном московском журнале, а в детстве был певчим в харбинской церкви. Папа, конечно, несоветский человек, белая ворона на фоне журналистского разноцветья. Что-то мне передалось.
По ходу аспирантуры я приезжал в Москву на симпозиумы и для работы - корпел в книгохранилищах. Хотел в философии сказать что-то сногсшибательное, а пока тренировался на прошлом. Аранжировкой занялся - переводил с идеалистического на марксистский.
Аспирантуру завершить не удалось - исключили за политпроступки и хулиганство. Мечту о кандидатской отложил в ящик, закопал на дальнем кладбище (только недавно закрыл гештальт).
После неудачи я бродил, как в грязную воду опущенный, но отряхнулся под музейными сводами. Искупался в архивной пыли, а тут еще и перестройка - опять меня понесло на философское поприще. За излишнее содействие реформам вновь попал в проработку, даже из партии меня исключили. Правда, в райкоме грозное решение не утвердили, но с вузовской кафедры я вылетел. На партийном билете в знак протеста написал обновленческие лозунги, однако старую книжицу сберег - пригодилась потом при оформлении пенсии, когда определял уровень зарплаты по величине партийных взносов. Но это уже в следующем веке.
А тогда, в 1988 году, в красноярском альманахе «Енисей» появилась моя программная статья.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ОТ АБСУРДА
«Взять бы этого Канта,
да за такие доказательства
года на три в Соловки!»
Иван Бездомный
(М. БУЛГАКОВ «Мастер и Маргарита»).
Наша философия скучна и неинтересна. Пустые статьи, куцые тезисы, никакие книги - для диссертации, для отчетности, ради гонорара. Пережевывание залежалых положений, игры в беспроигрышные категории, и за всем этим - равнодушие к истине, умудренная сытость или мелкая претенциозность. Да что же это такое? До каких пор мы будем обманывать себя и других?!
Серо-кислый поток растворяет все творческое. Два спасительных островка только и нашлось - логика да историко-философское комментирование. Но это ведь лишь опоры для настоящего философствования, а последнего - нет. Вместо него - мудрствование над чужим текстом (политико-философским, социально-экономическим, естественно-научным). Впрочем, и здесь господствует абстрактность лексики.
Остается только выкрикнуть вместе с чеховским героем: «Скушно!!!» А потом призадуматься над замечанием современника Чехова - философа Розанова: «Скука» - это пустыня, это - «НИЧЕГО».
С чего бы все это?
Негативные явления, застойные тенденции... В самом деле, какое творчество может быть в условиях лжи, когда исторические факты искажаются, политическая информация утаивается, когда сановные пустомели определяют уровень культуры и диктуют издательскую политику? Какая уж тут философия! - скажет сочувствующий наблюдатель. Но позвольте, кому же сочувствовать? Людям, которые и так себя прекрасно чувствуют? Живут не рискуя. Не рискуют, потому что не хотят. Не хотят, потому что... Да, потому что - трусят! Спокойствие гарантировано, а «инициатива наказуема» - последняя мудрость рождена в наше время.
Полустихийно, полусознательно определены правила игры в философию: запретные темы, замалчиваемые имена, общеобязательный стиль, цитатное оформление. Смешно и грустно смотреть на взрослого философа, который тщится сказать нечто новое, а для страховки вставляет и без того известные цитаты классиков. Другой говорит туманно - намеками, эвфемизмами, - какая застенчивая любовь к истине! Сам собой определился некий уровень новаторства, поднимаясь над которым автор-смельчак рискует оказаться в области «чужого нам мировоззрения». Но всё с годами меняется: становятся нелепыми вчерашние страхи и запреты. Жизнь движется, ломая оглобли догм. Открываются очередные горизонты...
Так случилось и сейчас. Особенно резкие перемены намечаются в рамках истмата, но и в лоне диамата заметно шевеление. Прорезался интерес к «русскому космизму», к идеалистической традиции отечественной философской мысли. Итак, появятся новые проблемы - для обсуждения, обнаружатся новые понятия - для введения их в категориальный аппарат. Так размножается популяция микроорганизмов, получая добавочное питание-субстрат. Нет-нет, я не сравниваю нашу философскую общественность с колонией простейших, но, право же, давно пора совершить эволюционный переход от усредненной коллективности к динамичному сообществу индивидов. А для этого надо преодолеть трусость - этот страшный порок, который оказался довольно-таки присущ армии наших философов.
Истинная философия не может существовать на армейских началах. Даже поэтический призыв: «Возьмемся за руки, друзья» - здесь не годится, Здесь каждый - если уж он решил стать философом по-настоящему - пропадает поодиночке. Философия ведь занимается вопросами поистине глубокими и страшными. Не пригодятся тут равнодушные присказки «к вопросу о», «представляет научный интерес» или «имеет большое значение». Поэтому-то философия требует честности. Перед самим собою - в первую очередь.
Так кто же мы такие? Куда пришли?
Как дальше быть?
И я не претендую на истину в последней инстанции (как нынче принято выражаться), но поскольку - в данном случае особо - последней инстанцией оказывается суд потомков, то не хотелось бы выглядеть гадко.
Один известный московский философ (достаточно смелый в своих поисках) сказал мне в доверительной беседе: «У Вас есть дети? Вот о них подумайте...» Но именно потому, что я думаю о подрастающих детях - своих и чужих, - я и не хочу, чтобы сохранялась низкая «философская традиция» - уродливая фигура умолчания, душная духовная жизнь, кастрированная любовь к мудрости. Не могу я так дальше жить - по правилам необходимого лицемерия, по законам прогрессивной двуличности.
Темные годы позади, сейчас становится светлее - и виднее. Неловко признаваться, но порой, присутствуя на научных конференциях, я мысленно сравнивал того или иного оратора с клоуном, шутом.
Одни, имитируя гегелевскую премудрость, впадают в категориальную заумь. Другие, наоборот, готовы любую проблему упростить до газетной банальности.
Ну, сколько же можно! Ведь взрослые люди! Ведь умные книги читаете. Не стыдно разве? Задашь такому прямой вопрос - изворачиваться начнет или на тебя же набросится: «Ваш вопрос свидетельствует о...» Прямо и не цирк, а зоопарк, хоть табличку вывешивай: «Дразнить строго воспрещается». Может быть, наши филины и совы, сидящие у, неисчерпаемых кормушек, не понимают, что лет через 20-30 их философия будет выглядеть курьезно, в лучшем случае - любопытно? Точно так же, как ценятся сейчас философские «продукты» сталинских, времен.
Однако могут ли быть смелыми бедные дети полусонных аудиторий? Не угнетает ли их злокачественное высшее образование, называемое философским? Лишиться места, - куда пойдешь? А опасность есть, бдительные-то не дремлют, подчиненные красные карандаши всегда готовы...
Выступая на философской конференции в городе Кемерово с изложением своей точки зрения, я встретил вопрос: неужели у нас в философии полный застой и серая монолитность? а как же особые школы, борьба мнений? - ведь это все есть! - откуда тогда такой пессимизм и «оплевывание»?
Ответил и отвечаю. Конечно, было бы совсем невероятно, если бы на всю армию наших философов была бы одна точка зрения на ВСЕ. Такого и в настоящей армии, наверное, не бывает. Что касается дискуссий... Их, впрочем, было не так уж много. Если поднимался принципиальный вопрос, спор превращался в травлю и заканчивался административным удалением (казенная мудрость нуждается в публичных казнях). Не буду называть фамилии гонителей и гонимых, рассуждать о трагедии самоубийства или причинах эмиграции - все это кулуарное сплетничанье. Общий же итог ясен - принципиальность обходилась очень дорого. А все прочие споры о словах принимали хронический характер, например, о «развитии», «движении» и т.п. К слову сказать, первая статья «По поводу смешения в науке терминов «развитие» и «процесс» появилась у нас еще в 1888 году, автором ее был Чернышевский. Вот уж, действительно, вечная тема! А если содержательно - расхожие трактовки развития оказывались «диалектическими» слепками с позитивистских определений Спенсера столетней давности. Что это, как не демонстрация бесконечной плоскости усеченной мысли! Главнейшая дискуссия - о диалектическом противоречии (отражена даже в Философской энциклопедии) началась в славные годы послесталинской оттепели. Будучи острой по существу, в философской печати выражалась довольно-таки сглажено, до принципиальных выводов доходила осторожненько, да так и не дошла, - ограничившись благими пожеланиями, заглохла...
Современные интересы философов - проблема творчества, проблема человека. Но подумайте, как можно в этом направлении двигаться, если из научного оборота убрана книга Николая Бердяева «Смысл творчества. Опыт оправдания человека»? Для «домашнего чтения» она, конечно, используется, но в научный спор не включена, не проявлена. Не абсурд ли это?! Как можно столь уродливо рассуждать о самом сокровенном? Не похоже ли это на язык подворотни, где большинство требуемых слов заменяется междометиями, гримасами и подмигиваниями? Понятно, в чем дело. Бердяев ведь один из идеологов «веховства», его творчество считается опасным.
«Вехи» - «сборник статей о русской интеллигенции», первое издание 1909 года. Нельзя не признать, что критика революционного самосознания, данная в «Вехах», оказалась правильной. Многие его черты: догматизм, нетерпимость к инакомыслию, политический авантюризм, презрение к правам человека - позднее привели к тому, что сложилась у нас в стране духовная ситуация, предопределившая характер сталинизма. Надо как можно скорее переиздать «Вехи», а то нынешнее поколение нашей интеллигенции слишком легко разбирается во «тьме внешнего», и слишком плохо осознает себя. Ах, кто бы признался: я трус, лицемер, я врал напропалую, спекулировал духовными ценностями ради дешевого барыша, фрондировал из тщеславных соображений, строил либерала перед публикой и пресмыкался перед начальством... Нет, все рады поболтать о расстановке политических сил на всех уровнях, о национальной идее и ее врагах, об экономике и ценообразовании и т. п.
Станем же умнее, ведь исторический урок, преподнесенный нам, очень прост: любой прогрессизм - фикция, если он не основан на личной честности, моральной чистоплотности и уважении к ВЫСШЕЙ ЦЕННОСТИ. Молчаливое усвоение урока - вот что требуется сейчас. Усвоение самостоятельное - тут не помогут проповеднические хождения в народную интеллигенцию.
Иногда мне кажется, что философы - из всех прочих гуманитариев - самые испорченные люди. Нельзя превращать поиск истины в средство содержания семьи; в наших условиях это почти фатально приводит к двойной морали и к умственному измельчанию...
Вряд ли наши потомки смогут составить хоть один томик антологии для серии «Философское наследие». Какое-то потрясающее извращение умов произошло в темные годы. Коммунистические идеалы обрели форму псевдорелигии, что дополнилось культом темной личности. Голос честной философии был заглушён ревом межконтинентальной ИДЕИ. Магия страха породила разгул хлестаковщины. Потеря здравого смысла граничила с абсурдами «Истории одного города». Мракобесие нанесло колоссальный вред гуманитарному познанию. Как это ни ужасно, публицистическое высказывание Энгельса о разделении философов «на два больших лагеря» было кое-кем воспринято буквально. Нельзя без боли изучать историю развития нашей философии. Страшно. Энгельс заканчивает свою работу о Фейербахе афористично: «Немецкое «рабочее движение является наследником немецкой классической философии». А наследниками чего являемся мы? Даже «История русской общественной мысли», фундаментальный труд Плеханова, до сих пор (с 20-х годов) не переиздан и тщательно замалчивается.
Сейчас реальное разделение философов проходит у нас не по линии «материализм-идеализм», а по линии истинная философия и псевдонаучное мудрствование. Чиновникам от философии все равно, никакого желания искать истину они не испытывают, а поле для словоблудия всегда найдется...
Зазвучали рассуждения о том, что кто-то испортил марксизм, вульгаризировал коммунистическую теорию, затаскал лозунги, опошлил идеалы... Раздаются призывы: побороть догматизм, обратиться к первоисточникам. Но вся штука в том, что любая теория жизненна постольку, поскольку ее сторонники внутренне свободны - не скованы заданными рамками, каноническими определениями, охраняемыми принципами. А тогда - весь спектр расхождений, все виды «уклонений». Любой другой тип «свободного поиска» ведет к неизбежному вырождению: на смену великанам приходят гномы.
Ну, не абсурдно ли писать научные исследования в форме «углубления» ленинских замечаний, кои были когда-то сделаны на полях служебного конспекта гегелевских работ? Писали-с. Да еще это, дескать, «сыграло прогрессивную роль». Ох, уж эти игры для взрослых инфантилов. Но все наоборот, - такие погремушки не будят, а усыпляют, укрепляют косность догматизма, вбивая его в подсознание, в душу.
Существует догматический рефлекс: достаточно философу услышать фамилию того или иного классика марксизма-ленинизма, как в его (философа) сознании разом исчезают и здравый смысл, и остатки критического взгляда... Как будто высказывания Маркса, Энгельса или Ленина - это нечто непререкаемое, «развивать» можно, критически переосмыслять нельзя. Такого рода догматическое благоговение граничит с наивностью (если, конечно, не является притворством). Вот пример. Ленинская работа «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов» написана автором в возрасте 24 лет. В этой ранней и безусловно талантливой работе много чисто умозрительных логических заключений, упрощений - в духе экономического детерминизма... Сказать об этом правду - вовсе не значит опорочить имя вождя. Но наши философы смиренно молчат, зато активно цитируют раннюю работу Ленина, где надо и не надо. Впрочем, мне тоже хочется привести здесь ряд цитат - ведь главная мысль молодого марксиста актуальна и посейчас: утверждение объективного взгляда на общество, вопреки идеологическим иллюзиям, искажающим реальность. Мысль Ленина направлена против тех обществоведов, которые «не решаются прямо смотреть на ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ и называть вещи своими именами», против «идеализации и фантазий», против «реакционной мечтательности, игнорирующей действительность», против тех, кто по большей мере «предпочитает мечтать о лучшем будущем, чем ОБЪЯСНЯТЬ мерзкое настоящее». Понятно, фантазировать-то приятнее и, главное, безопаснее. Но там, где отсутствует научная смелость, теоретизирование вырождается в самую элементарную ложь.
На мой взгляд, догматизм не является только лишь следствием сталинизма, продуктом дипломированных лакеев бюрократии. Он коренится в глубине самой системы ортодоксального материализма, по необходимости запрещающего те или иные пути движения ищущей мысли. Если уяснить себе все логические следствия диаматовских основоположений, обнаружатся взрывоопасные вопросы. Судите сами. Декларировано единство законов природы и общества - все материальные системы развиваются и существуют по единым законам, по «наиболее общим законам природы, общества и мышления». В то же время признается, что в процессе развития общества важную (опосредующую) роль играет общественное сознание. Не следует ли отсюда, что в процессе развития природы свою роль играет деятельность некоего надприродного разума? А если нет, то не логично ли тогда и развитие общества полностью отождествить с естественным процессом, - функции сознания тогда оказываются не более значимы, чем рефлексы и инстинкты животных? Может быть, тогда и всякая активность человеческого мышления - фактор, лишь мешающий поступательному прогрессу «социальной формы движения материи»? Подобные вопросы - неизбежное следствие силлогизма, лежащего в основании диамата. Нельзя сказать, что наличие такой проблемы не ощущается нашими философами, но в явном виде она не выражена, прячется в глубоком подтексте работ, посвященных анализу законов природы и общества. Это понятно, ведь так можно прийти к идее высшего разума - Бога!
Мы коснулись религии, а коль так - нельзя обойти молчанием одну странную неувязку, спрятанную в хитросплетениях материалистического атеизма. Религия признается в качестве одной из форм общественного сознания, наряду с моралью, искусством, наукой и др. Но ведь любая форма общественного сознания - не случайное изобретение ума, а необходимое следствие, вытекающее из существенных свойств человеческого разума. Все люди восприимчивы к искусству, способны к научному рациональному анализу опыта, имеют мораль - представления о добре и зле... Следовательно, надо признать, религия тоже не может считаться исторически преодолеваемым заблуждением, а выражает глубинные способности человеческого духа. Если же нет, ничто не мешает нам посчитать, скажем, искусство и мораль так же «исторически преодолеваемыми» заблуждениями человечества. Впрочем, такие выводы уже делались. «Дальше идти некуда», - как в свое время выразился Луначарский. Правда, слова эти были сказаны совсем по другому поводу, так называлась статья Луначарского, где автор, в частности, «с грустью констатировал, как блестящий марксистский писатель» Сергей Булгаков совершил переход от материализма к идеализму и православию. Поэтому понятно нежелание наших философов идти дальше.
В опубликованной у нас книге французского писателя Андре Моруа есть примечательная фраза: «Педантично следовать той или иной доктрине, не считаясь с фактами, - это уже не бескомпромиссность, а упрямство. Маркс, человек могучего ума, построил свою систему на экономических данных современного ему общества. Живи он сегодня, он первым внес бы в нее изменения.» (А. Моруа. Надежды и воспоминания). Мысль совершенно очевидная. Но кто из советских марксистов решился уточнить, а тем более исправить «Капитал»? И не один только страх перед расплатой удерживал наших философов. Чрезвычайно широко распространено своего рода методологическое оправдание догматизма. Считается, что в силу тождественности объективной логики предмета исследования и теоретического воспроизведения этой логики, однажды созданная теория уже не требует поправок. Но это не так. Да, диалектический метод, впервые примененный Марксом в конкретной научной теории, метод формулирования диалектического противоречия с последующим его разрешением в нововводимом понятии - это для научного мышления действительно важная логическая новация. Но, тем не менее, впервые примененные Марксом методы - это именно методы, а как таковые они сами по себе не являются гарантией получения истины. Окончательным критерием всегда оказывается практика, а не степень прогрессивности научного метода.
Да что тут говорить! Не то что «Капитал», даже энгельсовская «Диалектика природы», составленная из предварительных набросков естественно-научного характера уже после смерти автора, - и та оберегается от критиков. Можно подумать, что естествознание у нас застыло на уровне XIX века. Таким вот образом дух творческого поиска приносится в жертву идеалу абсолютной завершенности. Именно таким, абсолютно завершенным, и выглядит уродливое здание нашей философии. Косметический ремонт, конечно, возможен, а вот перестройка немыслима, - слишком многое следует сломать, слишком много прогнивших бревен придется выбросить...
Я намеренно обострил здесь противоречия советской философской науки, постарался сделать их кричащими и болезненными, сделал это намеренно. Обозначаю свой замысел - дабы не заслужить репутацию самонадеянной Моськи. Но ведь как не смягчай вопросы - они остаются. Замалчивать их нельзя - это преступно и по отношению к философии вообще, и по отношению к марксизму в частности. Впрочем, критика всегда благотворна, полемика - в особенности. Может быть, хоть эта живая вода реанимирует остывшее тело советского диамата.
Надо только немного постараться - и стать честным. Ведь истинная правда не может быть дозированной, не может быть несвоевременной, тут ПОПОЗЖЕ равносильно НИКОГДА. Будем же решительнее. Только в этом случае окончательно рассыплется престарелый образ мышления с его лукавыми извилинами.
Наиболее позорным приобретением «общественной мысли» послесталинского периода является так называемая «критика ревизионизма». Даже после смерти «гения всех времен и народов» запущенная на большие обороты стиральная машинка догматизма стучала безостановочно. Так в разряд «ревизионистов» попали зарубежные марксисты, старавшиеся теоретически осмыслить уроки антикультурного мракобесия. В качестве «наших идейных противников» были представлены Роже Гароди, Эрнст Фишер, югославские марксисты группы «Праксис» и многие другие. Нашлись у нас любители теоретически похимичить, вытравляя следы левизны и признаки правого уклонизма.
Казалось бы, надо спасибо сказать Роже Гароди - он поднял марксистскую эстетическую мысль до уровня достижений современного искусства, но сказали ему другие слова. Да и на отечественной ниве потрудились наши эстеты вместе с филологами и искусствоведами, поливая советских писателей и художников самодельным воспитательным бульоном. А что мы имеем сейчас в результате? Приплод серости.
Эрнст Фишер, помимо прочего, справедливо указал, что выражение «научная идеология» с точки зрения марксизма - нелепость. Для Маркса и Энгельса (как это легко уяснить, скажем, из книги «Немецкая идеология») наука - это нечто совершенно противоположное идеологии. Последняя есть не что иное, как иллюзорное, произвольное построение, выражающее частный социальный интерес, оправдывающее его и защищающее. Однако ревнители мировоззренческой чистоты отлучили Фишера от марксизма. Кто, спрашивается, оказался здесь более ревизионистичен?
О югославских марксистах и говорить не приходится - их предали анафеме по государственно-политическим мотивам.
Так не пора ли признать собственную кондовость, снять измообразные ярлыки? Не пора ли издать широкими и открытыми тиражами книги западных марксистов? Точно так же должны быть переизданы (хотя бы ради исторической правды) работы и всех отечественных оппортунистов, ренегатов, уклонистов, меньшевиствующих и механициствующих, правых и левых. Кому это повредит? Никому. А нашим философам поможет в сознательном самоопределении, катализирует чувство творческой свободы. Не надо бояться. Грохот рухнувших химер не расшатает государственной прочности.
И, естественно, должна войти в общественное сознание идеалистическая линия русской философии, должны быть переизданы работы мыслителей, чьи имена сейчас все чаще звучат со страниц печати: Соловьев, Бердяев, Булгаков, Флоренский и многие другие... Пора кончать с «лагерным» мышлением, с философским бескультурьем, с ужасающей скучищей, когда подлинные ценности утрачиваются, а путеводные звезды высшей человеческой разумности - творчество, свобода, смысл существования - превращаются в пуговицы на парадной форме движения материи.
Может быть, толстовское богоискательство и экзистенциализм Достоевского нанесли нам моральный ущерб? Ясно, что нет. А между прочим, когда-то партийный деятель Ольминский говорил, что его «тошнит от контрреволюционных книг» Толстого. Вот такая «принципиальность» и есть самое страшное зло, уродующее культуру и историческую судьбу народа. Доморощенные ценители канули в прошлое, а по классическим книгам поколения советских людей учатся правде, честности и любви к Родине. И если ценна для нас классическая литература напряженным поиском смысла человеческого существования, то непреходящей ценностью является и свободная философия. Будем же культурными людьми. Людьми!
Сейчас самое главное - научиться говорить ПРАВДУ. Преодолеть в себе трусость, инертность, привычку к бездуховному спокойствию. Именно эту цель и преследовал автор.
В северной столице потусовался: неформалы-интели в подвальных котельных, литклуб с журналом «Часы»… Затем - Москва, где приобщился и принял крещение от священника Дмитрия Дудко. В столице жил мой отец - он поспособствовал. Отец работал в популярном московском журнале, а в детстве был певчим в харбинской церкви. Папа, конечно, несоветский человек, белая ворона на фоне журналистского разноцветья. Что-то мне передалось.
По ходу аспирантуры я приезжал в Москву на симпозиумы и для работы - корпел в книгохранилищах. Хотел в философии сказать что-то сногсшибательное, а пока тренировался на прошлом. Аранжировкой занялся - переводил с идеалистического на марксистский.
Аспирантуру завершить не удалось - исключили за политпроступки и хулиганство. Мечту о кандидатской отложил в ящик, закопал на дальнем кладбище (только недавно закрыл гештальт).
После неудачи я бродил, как в грязную воду опущенный, но отряхнулся под музейными сводами. Искупался в архивной пыли, а тут еще и перестройка - опять меня понесло на философское поприще. За излишнее содействие реформам вновь попал в проработку, даже из партии меня исключили. Правда, в райкоме грозное решение не утвердили, но с вузовской кафедры я вылетел. На партийном билете в знак протеста написал обновленческие лозунги, однако старую книжицу сберег - пригодилась потом при оформлении пенсии, когда определял уровень зарплаты по величине партийных взносов. Но это уже в следующем веке.
А тогда, в 1988 году, в красноярском альманахе «Енисей» появилась моя программная статья.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ОТ АБСУРДА
«Взять бы этого Канта,
да за такие доказательства
года на три в Соловки!»
Иван Бездомный
(М. БУЛГАКОВ «Мастер и Маргарита»).
Наша философия скучна и неинтересна. Пустые статьи, куцые тезисы, никакие книги - для диссертации, для отчетности, ради гонорара. Пережевывание залежалых положений, игры в беспроигрышные категории, и за всем этим - равнодушие к истине, умудренная сытость или мелкая претенциозность. Да что же это такое? До каких пор мы будем обманывать себя и других?!
Серо-кислый поток растворяет все творческое. Два спасительных островка только и нашлось - логика да историко-философское комментирование. Но это ведь лишь опоры для настоящего философствования, а последнего - нет. Вместо него - мудрствование над чужим текстом (политико-философским, социально-экономическим, естественно-научным). Впрочем, и здесь господствует абстрактность лексики.
Остается только выкрикнуть вместе с чеховским героем: «Скушно!!!» А потом призадуматься над замечанием современника Чехова - философа Розанова: «Скука» - это пустыня, это - «НИЧЕГО».
С чего бы все это?
Негативные явления, застойные тенденции... В самом деле, какое творчество может быть в условиях лжи, когда исторические факты искажаются, политическая информация утаивается, когда сановные пустомели определяют уровень культуры и диктуют издательскую политику? Какая уж тут философия! - скажет сочувствующий наблюдатель. Но позвольте, кому же сочувствовать? Людям, которые и так себя прекрасно чувствуют? Живут не рискуя. Не рискуют, потому что не хотят. Не хотят, потому что... Да, потому что - трусят! Спокойствие гарантировано, а «инициатива наказуема» - последняя мудрость рождена в наше время.
Полустихийно, полусознательно определены правила игры в философию: запретные темы, замалчиваемые имена, общеобязательный стиль, цитатное оформление. Смешно и грустно смотреть на взрослого философа, который тщится сказать нечто новое, а для страховки вставляет и без того известные цитаты классиков. Другой говорит туманно - намеками, эвфемизмами, - какая застенчивая любовь к истине! Сам собой определился некий уровень новаторства, поднимаясь над которым автор-смельчак рискует оказаться в области «чужого нам мировоззрения». Но всё с годами меняется: становятся нелепыми вчерашние страхи и запреты. Жизнь движется, ломая оглобли догм. Открываются очередные горизонты...
Так случилось и сейчас. Особенно резкие перемены намечаются в рамках истмата, но и в лоне диамата заметно шевеление. Прорезался интерес к «русскому космизму», к идеалистической традиции отечественной философской мысли. Итак, появятся новые проблемы - для обсуждения, обнаружатся новые понятия - для введения их в категориальный аппарат. Так размножается популяция микроорганизмов, получая добавочное питание-субстрат. Нет-нет, я не сравниваю нашу философскую общественность с колонией простейших, но, право же, давно пора совершить эволюционный переход от усредненной коллективности к динамичному сообществу индивидов. А для этого надо преодолеть трусость - этот страшный порок, который оказался довольно-таки присущ армии наших философов.
Истинная философия не может существовать на армейских началах. Даже поэтический призыв: «Возьмемся за руки, друзья» - здесь не годится, Здесь каждый - если уж он решил стать философом по-настоящему - пропадает поодиночке. Философия ведь занимается вопросами поистине глубокими и страшными. Не пригодятся тут равнодушные присказки «к вопросу о», «представляет научный интерес» или «имеет большое значение». Поэтому-то философия требует честности. Перед самим собою - в первую очередь.
Так кто же мы такие? Куда пришли?
Как дальше быть?
И я не претендую на истину в последней инстанции (как нынче принято выражаться), но поскольку - в данном случае особо - последней инстанцией оказывается суд потомков, то не хотелось бы выглядеть гадко.
Один известный московский философ (достаточно смелый в своих поисках) сказал мне в доверительной беседе: «У Вас есть дети? Вот о них подумайте...» Но именно потому, что я думаю о подрастающих детях - своих и чужих, - я и не хочу, чтобы сохранялась низкая «философская традиция» - уродливая фигура умолчания, душная духовная жизнь, кастрированная любовь к мудрости. Не могу я так дальше жить - по правилам необходимого лицемерия, по законам прогрессивной двуличности.
Темные годы позади, сейчас становится светлее - и виднее. Неловко признаваться, но порой, присутствуя на научных конференциях, я мысленно сравнивал того или иного оратора с клоуном, шутом.
Одни, имитируя гегелевскую премудрость, впадают в категориальную заумь. Другие, наоборот, готовы любую проблему упростить до газетной банальности.
Ну, сколько же можно! Ведь взрослые люди! Ведь умные книги читаете. Не стыдно разве? Задашь такому прямой вопрос - изворачиваться начнет или на тебя же набросится: «Ваш вопрос свидетельствует о...» Прямо и не цирк, а зоопарк, хоть табличку вывешивай: «Дразнить строго воспрещается». Может быть, наши филины и совы, сидящие у, неисчерпаемых кормушек, не понимают, что лет через 20-30 их философия будет выглядеть курьезно, в лучшем случае - любопытно? Точно так же, как ценятся сейчас философские «продукты» сталинских, времен.
Однако могут ли быть смелыми бедные дети полусонных аудиторий? Не угнетает ли их злокачественное высшее образование, называемое философским? Лишиться места, - куда пойдешь? А опасность есть, бдительные-то не дремлют, подчиненные красные карандаши всегда готовы...
Выступая на философской конференции в городе Кемерово с изложением своей точки зрения, я встретил вопрос: неужели у нас в философии полный застой и серая монолитность? а как же особые школы, борьба мнений? - ведь это все есть! - откуда тогда такой пессимизм и «оплевывание»?
Ответил и отвечаю. Конечно, было бы совсем невероятно, если бы на всю армию наших философов была бы одна точка зрения на ВСЕ. Такого и в настоящей армии, наверное, не бывает. Что касается дискуссий... Их, впрочем, было не так уж много. Если поднимался принципиальный вопрос, спор превращался в травлю и заканчивался административным удалением (казенная мудрость нуждается в публичных казнях). Не буду называть фамилии гонителей и гонимых, рассуждать о трагедии самоубийства или причинах эмиграции - все это кулуарное сплетничанье. Общий же итог ясен - принципиальность обходилась очень дорого. А все прочие споры о словах принимали хронический характер, например, о «развитии», «движении» и т.п. К слову сказать, первая статья «По поводу смешения в науке терминов «развитие» и «процесс» появилась у нас еще в 1888 году, автором ее был Чернышевский. Вот уж, действительно, вечная тема! А если содержательно - расхожие трактовки развития оказывались «диалектическими» слепками с позитивистских определений Спенсера столетней давности. Что это, как не демонстрация бесконечной плоскости усеченной мысли! Главнейшая дискуссия - о диалектическом противоречии (отражена даже в Философской энциклопедии) началась в славные годы послесталинской оттепели. Будучи острой по существу, в философской печати выражалась довольно-таки сглажено, до принципиальных выводов доходила осторожненько, да так и не дошла, - ограничившись благими пожеланиями, заглохла...
Современные интересы философов - проблема творчества, проблема человека. Но подумайте, как можно в этом направлении двигаться, если из научного оборота убрана книга Николая Бердяева «Смысл творчества. Опыт оправдания человека»? Для «домашнего чтения» она, конечно, используется, но в научный спор не включена, не проявлена. Не абсурд ли это?! Как можно столь уродливо рассуждать о самом сокровенном? Не похоже ли это на язык подворотни, где большинство требуемых слов заменяется междометиями, гримасами и подмигиваниями? Понятно, в чем дело. Бердяев ведь один из идеологов «веховства», его творчество считается опасным.
«Вехи» - «сборник статей о русской интеллигенции», первое издание 1909 года. Нельзя не признать, что критика революционного самосознания, данная в «Вехах», оказалась правильной. Многие его черты: догматизм, нетерпимость к инакомыслию, политический авантюризм, презрение к правам человека - позднее привели к тому, что сложилась у нас в стране духовная ситуация, предопределившая характер сталинизма. Надо как можно скорее переиздать «Вехи», а то нынешнее поколение нашей интеллигенции слишком легко разбирается во «тьме внешнего», и слишком плохо осознает себя. Ах, кто бы признался: я трус, лицемер, я врал напропалую, спекулировал духовными ценностями ради дешевого барыша, фрондировал из тщеславных соображений, строил либерала перед публикой и пресмыкался перед начальством... Нет, все рады поболтать о расстановке политических сил на всех уровнях, о национальной идее и ее врагах, об экономике и ценообразовании и т. п.
Станем же умнее, ведь исторический урок, преподнесенный нам, очень прост: любой прогрессизм - фикция, если он не основан на личной честности, моральной чистоплотности и уважении к ВЫСШЕЙ ЦЕННОСТИ. Молчаливое усвоение урока - вот что требуется сейчас. Усвоение самостоятельное - тут не помогут проповеднические хождения в народную интеллигенцию.
Иногда мне кажется, что философы - из всех прочих гуманитариев - самые испорченные люди. Нельзя превращать поиск истины в средство содержания семьи; в наших условиях это почти фатально приводит к двойной морали и к умственному измельчанию...
Вряд ли наши потомки смогут составить хоть один томик антологии для серии «Философское наследие». Какое-то потрясающее извращение умов произошло в темные годы. Коммунистические идеалы обрели форму псевдорелигии, что дополнилось культом темной личности. Голос честной философии был заглушён ревом межконтинентальной ИДЕИ. Магия страха породила разгул хлестаковщины. Потеря здравого смысла граничила с абсурдами «Истории одного города». Мракобесие нанесло колоссальный вред гуманитарному познанию. Как это ни ужасно, публицистическое высказывание Энгельса о разделении философов «на два больших лагеря» было кое-кем воспринято буквально. Нельзя без боли изучать историю развития нашей философии. Страшно. Энгельс заканчивает свою работу о Фейербахе афористично: «Немецкое «рабочее движение является наследником немецкой классической философии». А наследниками чего являемся мы? Даже «История русской общественной мысли», фундаментальный труд Плеханова, до сих пор (с 20-х годов) не переиздан и тщательно замалчивается.
Сейчас реальное разделение философов проходит у нас не по линии «материализм-идеализм», а по линии истинная философия и псевдонаучное мудрствование. Чиновникам от философии все равно, никакого желания искать истину они не испытывают, а поле для словоблудия всегда найдется...
Зазвучали рассуждения о том, что кто-то испортил марксизм, вульгаризировал коммунистическую теорию, затаскал лозунги, опошлил идеалы... Раздаются призывы: побороть догматизм, обратиться к первоисточникам. Но вся штука в том, что любая теория жизненна постольку, поскольку ее сторонники внутренне свободны - не скованы заданными рамками, каноническими определениями, охраняемыми принципами. А тогда - весь спектр расхождений, все виды «уклонений». Любой другой тип «свободного поиска» ведет к неизбежному вырождению: на смену великанам приходят гномы.
Ну, не абсурдно ли писать научные исследования в форме «углубления» ленинских замечаний, кои были когда-то сделаны на полях служебного конспекта гегелевских работ? Писали-с. Да еще это, дескать, «сыграло прогрессивную роль». Ох, уж эти игры для взрослых инфантилов. Но все наоборот, - такие погремушки не будят, а усыпляют, укрепляют косность догматизма, вбивая его в подсознание, в душу.
Существует догматический рефлекс: достаточно философу услышать фамилию того или иного классика марксизма-ленинизма, как в его (философа) сознании разом исчезают и здравый смысл, и остатки критического взгляда... Как будто высказывания Маркса, Энгельса или Ленина - это нечто непререкаемое, «развивать» можно, критически переосмыслять нельзя. Такого рода догматическое благоговение граничит с наивностью (если, конечно, не является притворством). Вот пример. Ленинская работа «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов» написана автором в возрасте 24 лет. В этой ранней и безусловно талантливой работе много чисто умозрительных логических заключений, упрощений - в духе экономического детерминизма... Сказать об этом правду - вовсе не значит опорочить имя вождя. Но наши философы смиренно молчат, зато активно цитируют раннюю работу Ленина, где надо и не надо. Впрочем, мне тоже хочется привести здесь ряд цитат - ведь главная мысль молодого марксиста актуальна и посейчас: утверждение объективного взгляда на общество, вопреки идеологическим иллюзиям, искажающим реальность. Мысль Ленина направлена против тех обществоведов, которые «не решаются прямо смотреть на ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ и называть вещи своими именами», против «идеализации и фантазий», против «реакционной мечтательности, игнорирующей действительность», против тех, кто по большей мере «предпочитает мечтать о лучшем будущем, чем ОБЪЯСНЯТЬ мерзкое настоящее». Понятно, фантазировать-то приятнее и, главное, безопаснее. Но там, где отсутствует научная смелость, теоретизирование вырождается в самую элементарную ложь.
На мой взгляд, догматизм не является только лишь следствием сталинизма, продуктом дипломированных лакеев бюрократии. Он коренится в глубине самой системы ортодоксального материализма, по необходимости запрещающего те или иные пути движения ищущей мысли. Если уяснить себе все логические следствия диаматовских основоположений, обнаружатся взрывоопасные вопросы. Судите сами. Декларировано единство законов природы и общества - все материальные системы развиваются и существуют по единым законам, по «наиболее общим законам природы, общества и мышления». В то же время признается, что в процессе развития общества важную (опосредующую) роль играет общественное сознание. Не следует ли отсюда, что в процессе развития природы свою роль играет деятельность некоего надприродного разума? А если нет, то не логично ли тогда и развитие общества полностью отождествить с естественным процессом, - функции сознания тогда оказываются не более значимы, чем рефлексы и инстинкты животных? Может быть, тогда и всякая активность человеческого мышления - фактор, лишь мешающий поступательному прогрессу «социальной формы движения материи»? Подобные вопросы - неизбежное следствие силлогизма, лежащего в основании диамата. Нельзя сказать, что наличие такой проблемы не ощущается нашими философами, но в явном виде она не выражена, прячется в глубоком подтексте работ, посвященных анализу законов природы и общества. Это понятно, ведь так можно прийти к идее высшего разума - Бога!
Мы коснулись религии, а коль так - нельзя обойти молчанием одну странную неувязку, спрятанную в хитросплетениях материалистического атеизма. Религия признается в качестве одной из форм общественного сознания, наряду с моралью, искусством, наукой и др. Но ведь любая форма общественного сознания - не случайное изобретение ума, а необходимое следствие, вытекающее из существенных свойств человеческого разума. Все люди восприимчивы к искусству, способны к научному рациональному анализу опыта, имеют мораль - представления о добре и зле... Следовательно, надо признать, религия тоже не может считаться исторически преодолеваемым заблуждением, а выражает глубинные способности человеческого духа. Если же нет, ничто не мешает нам посчитать, скажем, искусство и мораль так же «исторически преодолеваемыми» заблуждениями человечества. Впрочем, такие выводы уже делались. «Дальше идти некуда», - как в свое время выразился Луначарский. Правда, слова эти были сказаны совсем по другому поводу, так называлась статья Луначарского, где автор, в частности, «с грустью констатировал, как блестящий марксистский писатель» Сергей Булгаков совершил переход от материализма к идеализму и православию. Поэтому понятно нежелание наших философов идти дальше.
В опубликованной у нас книге французского писателя Андре Моруа есть примечательная фраза: «Педантично следовать той или иной доктрине, не считаясь с фактами, - это уже не бескомпромиссность, а упрямство. Маркс, человек могучего ума, построил свою систему на экономических данных современного ему общества. Живи он сегодня, он первым внес бы в нее изменения.» (А. Моруа. Надежды и воспоминания). Мысль совершенно очевидная. Но кто из советских марксистов решился уточнить, а тем более исправить «Капитал»? И не один только страх перед расплатой удерживал наших философов. Чрезвычайно широко распространено своего рода методологическое оправдание догматизма. Считается, что в силу тождественности объективной логики предмета исследования и теоретического воспроизведения этой логики, однажды созданная теория уже не требует поправок. Но это не так. Да, диалектический метод, впервые примененный Марксом в конкретной научной теории, метод формулирования диалектического противоречия с последующим его разрешением в нововводимом понятии - это для научного мышления действительно важная логическая новация. Но, тем не менее, впервые примененные Марксом методы - это именно методы, а как таковые они сами по себе не являются гарантией получения истины. Окончательным критерием всегда оказывается практика, а не степень прогрессивности научного метода.
Да что тут говорить! Не то что «Капитал», даже энгельсовская «Диалектика природы», составленная из предварительных набросков естественно-научного характера уже после смерти автора, - и та оберегается от критиков. Можно подумать, что естествознание у нас застыло на уровне XIX века. Таким вот образом дух творческого поиска приносится в жертву идеалу абсолютной завершенности. Именно таким, абсолютно завершенным, и выглядит уродливое здание нашей философии. Косметический ремонт, конечно, возможен, а вот перестройка немыслима, - слишком многое следует сломать, слишком много прогнивших бревен придется выбросить...
Я намеренно обострил здесь противоречия советской философской науки, постарался сделать их кричащими и болезненными, сделал это намеренно. Обозначаю свой замысел - дабы не заслужить репутацию самонадеянной Моськи. Но ведь как не смягчай вопросы - они остаются. Замалчивать их нельзя - это преступно и по отношению к философии вообще, и по отношению к марксизму в частности. Впрочем, критика всегда благотворна, полемика - в особенности. Может быть, хоть эта живая вода реанимирует остывшее тело советского диамата.
Надо только немного постараться - и стать честным. Ведь истинная правда не может быть дозированной, не может быть несвоевременной, тут ПОПОЗЖЕ равносильно НИКОГДА. Будем же решительнее. Только в этом случае окончательно рассыплется престарелый образ мышления с его лукавыми извилинами.
Наиболее позорным приобретением «общественной мысли» послесталинского периода является так называемая «критика ревизионизма». Даже после смерти «гения всех времен и народов» запущенная на большие обороты стиральная машинка догматизма стучала безостановочно. Так в разряд «ревизионистов» попали зарубежные марксисты, старавшиеся теоретически осмыслить уроки антикультурного мракобесия. В качестве «наших идейных противников» были представлены Роже Гароди, Эрнст Фишер, югославские марксисты группы «Праксис» и многие другие. Нашлись у нас любители теоретически похимичить, вытравляя следы левизны и признаки правого уклонизма.
Казалось бы, надо спасибо сказать Роже Гароди - он поднял марксистскую эстетическую мысль до уровня достижений современного искусства, но сказали ему другие слова. Да и на отечественной ниве потрудились наши эстеты вместе с филологами и искусствоведами, поливая советских писателей и художников самодельным воспитательным бульоном. А что мы имеем сейчас в результате? Приплод серости.
Эрнст Фишер, помимо прочего, справедливо указал, что выражение «научная идеология» с точки зрения марксизма - нелепость. Для Маркса и Энгельса (как это легко уяснить, скажем, из книги «Немецкая идеология») наука - это нечто совершенно противоположное идеологии. Последняя есть не что иное, как иллюзорное, произвольное построение, выражающее частный социальный интерес, оправдывающее его и защищающее. Однако ревнители мировоззренческой чистоты отлучили Фишера от марксизма. Кто, спрашивается, оказался здесь более ревизионистичен?
О югославских марксистах и говорить не приходится - их предали анафеме по государственно-политическим мотивам.
Так не пора ли признать собственную кондовость, снять измообразные ярлыки? Не пора ли издать широкими и открытыми тиражами книги западных марксистов? Точно так же должны быть переизданы (хотя бы ради исторической правды) работы и всех отечественных оппортунистов, ренегатов, уклонистов, меньшевиствующих и механициствующих, правых и левых. Кому это повредит? Никому. А нашим философам поможет в сознательном самоопределении, катализирует чувство творческой свободы. Не надо бояться. Грохот рухнувших химер не расшатает государственной прочности.
И, естественно, должна войти в общественное сознание идеалистическая линия русской философии, должны быть переизданы работы мыслителей, чьи имена сейчас все чаще звучат со страниц печати: Соловьев, Бердяев, Булгаков, Флоренский и многие другие... Пора кончать с «лагерным» мышлением, с философским бескультурьем, с ужасающей скучищей, когда подлинные ценности утрачиваются, а путеводные звезды высшей человеческой разумности - творчество, свобода, смысл существования - превращаются в пуговицы на парадной форме движения материи.
Может быть, толстовское богоискательство и экзистенциализм Достоевского нанесли нам моральный ущерб? Ясно, что нет. А между прочим, когда-то партийный деятель Ольминский говорил, что его «тошнит от контрреволюционных книг» Толстого. Вот такая «принципиальность» и есть самое страшное зло, уродующее культуру и историческую судьбу народа. Доморощенные ценители канули в прошлое, а по классическим книгам поколения советских людей учатся правде, честности и любви к Родине. И если ценна для нас классическая литература напряженным поиском смысла человеческого существования, то непреходящей ценностью является и свободная философия. Будем же культурными людьми. Людьми!
Сейчас самое главное - научиться говорить ПРАВДУ. Преодолеть в себе трусость, инертность, привычку к бездуховному спокойствию. Именно эту цель и преследовал автор.