История одного переселения (продолжение)
Новый дом ждал пустым и простывшим, одиноко простоявшим полтора года. Дети забрали стариков в город. Но я чувствовала, что дом живой и он ждет новых хозяев. Со временем этот дом действительно проявил себя живым - кто плохо думал или отзывался о нем, больше сюда не возвращался. Дом хотел любви и заботы, а взамен готов был защищать от невзгод. Ведь в родном доме и стены помогают.
Переезжали в течение двух дней, так как успели прибарахлиться на хуторе: закупили кое-какой стройматериал, завели птицу, вьетнамских поросят и козу с козлом. Вечером первого дня брат уехал на велосипеде обратно на хутор, дабы присмотреть за оставшимися вещами. После последних событий боялись всего.
И мы с Сергеем остались вдвоем в новом доме. Чтобы прогреть дом, растопили печи: русскую и шведку. Вскоре в доме стало жарко. Сидели мы на кухне, потягивая пиво. Говорили мало, переваривая каждый в себе события последних дней. Я курила сигарету за сигаретой. Из русской печи так полыхало жаром, что я все же не выдержала и вышла на улицу глотнуть свежего морозного воздуха. Обвела взглядом округу, и так радостно стало на душе - где-то в трехстах метрах светились окошки соседнего дома. И тут же радость охватила меня. Ведь там были живые люди, от которых я попросту отвыкла. На отшельническую терапию мне понадобилось всего полтора месяца, чтобы снова заскучать за людьми. Потом еще в течение целой недели после захода солнца я выходила на крыльцо, чтоб посмотреть на свет в соседских окнах.
Вечером следующего дня, после разгрузки пожитков, мы втроем собрались в кухне, сообразив скромный стол. Еще утром я заметила беспокойство, даже скорее испуг, на лице брата. Тогда он просто отмахнулся, мол, вечером поговорим.
- Ты же знаешь, что я не верю ни в какую мистику, - начал рассказ Жора. - Не верю ни в черта, ни в дьявола, ни в прочую нечисть. Но то, что произошло, не лезет ни в какие ворота. Я чуть в штаны не наложил.
- Что ты увидел или услышал? - я была не на шутку озадачена. Во время нашего летнего приезда я слышала странные звуки вокруг палатки, но списала это на диких животных. Нам действительно пришлось ночевать в палатке возле дома, потому что родственники покойного не оставили даже хромоного табурета в доме.
- Ночевать я решил в летней кухне, - по мере продолжения рассказа, глаза Жорика становились все больше и больше, словно человек пережил первобытный страх. - Протопил кухоньку, запер дверь изнутри, и лег спать на раскладушку. Помните, мы оставляли всякий мусор: банки, бутылки?
Мы с Сергеем дружно кивнули.
- Я его собрал в мешок, - продолжал Жорик, - чтоб утром при погрузке забрать с собой и выбросить где-то на свалке. И тут я услышал шаги. Подумал, что ёж. Но шаги были какие-то слишком громкие и тяжелые. Шаги послышались уже под самым окошком и, кажется, даже что-то заскребло по стеклу.
Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а по животу поползли ледяные щупальца страха.
- Что это было? - вместо своего голоса я услышала слабое блеяние.
- Я не поленился, - ответил Жора, - взял фонарь в одну руку, в другую - полено потолще, и вышел на улицу. Хоть по коже пробирал мороз. Никого.
Этой ночью был заморозок и на инее должны быть отчетливо видны следы. Но их не было: ни человеческих, ни звериных. Далее Жора включил уличный фонарь и вернулся в летнюю кухню. И вновь раздались шаги, и вновь скрип по стеклу. И вдруг послышался грохот и звон стекла, словно кто-то крушил оставшийся на улице мусор. Он снова резко распахнул дверь и шагнул на улицу. И снова никого. Мешок стоял на том же месте - цел и невредим. Так продолжалось до первого крика петуха. Куры в ту ночь остались на хуторе. И только после первых петухов все стихло и брат забылся коротким беспокойным сном.
Через несколько дней к нам зашли знакомиться соседи под благовидным предлогом, не мешает ли их пасущаяся лошадь у нас на участке. Парочка была колоритной. Дядька Костя выглядел лет на шестьдесят. Следы бурной молодости оставили яркий отпечаток на его глуповатой физиономии. Низкого роста, щуплый, в потертом драповом пальтишке мышиного цвета и такой же видавшей виды шапке-ушанке, заломленной набекрень. Тетки Галки уже несколько лет как нет в живых, но ее высокая худощавая фигура до сих пор жива в моей памяти. Она была сурова на вид и держала Костю, как говорят, в узде. Могла супруга и хворостиной погонять по улице. Разговаривали они оба на местном диалекте - дикой смеси суржика и белорусского. Первое время у нас даже возникали сложности с пониманием сельских соседей.
- Пошамотіли, - мог сказать Костя. Мы озадаченно смотрели на него. В переводе это означало: «Поспешили».
- Тоє... - Костя скреб затылок, подбирая слова. Лично для себя я это переводила как отсутствие мысли в данный момент.
За разрешение до первого снега выпасать свою кобылу на нашей земле Костя отблагодарил трехлитровой банкой молока. На попытку всунуть ему деньги отреагировал обиженной гримасой.
Через месяц тетка Галка попала в районную больницу с почечной недостаточностью. Поддавшись порыву жалости, я стала готовить еду и на Костю. Отправляла Сергея к нему с банками. А вскоре кто-то из доброжелателей шепнул, что кормим мы соседа не просто так, а за хату.
- Да пошли они все! - орала я в бешенстве. - Никогда даже хлебной корки не дам, раз такое придумывают. Есть у Кости дочь, вот пусть и заботится о нем. Только Оксана почему-то даже не приходит к нему.
Костя все чаще и чаще стал появляться под мухой. Как оказалось, для многих местных мужиков это своего рода терапия.