мне было одиннадцать. после ужина я надела папину водолазку и стянула ее сзади булавкой, чтобы спереди выглядеть как в обтягивающем платье. еще я попросила у подружки лак и сделала себе стоячую челку, еще я вышла за контур при окрашивании рта, еще я прошлась роликовым дезодорантом, одним на всю палату, по шее, за ушами, по сгибам локтей. потом всем девчоночным неврологическим отделением мы вышли в плохо освещенную рекреацию на встречу с парнями из травматологического.
там были очень взрослые мужчины, одному было пятнадцать. у него был гипс размером с забродный сапог. у меня были седьмое сотрясение мозга и щели между всеми передними зубами, поэтому я молчала и сцепив зубы думала пожалуйста, ну пожалуйста, ну пожалуйста, пока бутылка, раскрученная им (он сидел на двенадцати, я на пяти) не останавливалась на мне, и еще раз не останавливалась на мне, и еще раз не останавливалась на мне, и казалось, что уже никогда не.
медсестра появилась как призрак, все девочки с неврологического одернули юбки и сделали детские
лица, я зачем-то размазала помаду в левую щеку.травматологические парни смотрели в пол. бутылка
исчезла.
медсестра сказала, что "наташа, пришла твоя мама"
я бежала так быстро, как могла. я думала, что раз мама пришла после ужина, ночью, когда идет снег, то случилось. что-то ужасное, например, умер маленький брат от свинки, я думала, что маленький гроб, его белые кудри, я думала, что никогда не расскажу ей про пульсирующий ужас, от раскручивающейся бутылочки, что не расскажу, про его гипс, и что его зовут гоша, как собаку какую-то. что у меня будет парень.
мама стояла на лестнице прислонившись к батарее. мама выдерживала паузу. снежинки на ее волосах
таяли и превращались в воду. мама сказала. что я похожа на шлюху. и выдержала еще одну паузу.
мама сказала, что у нее, у меня, у нас у всех будет еще один ребенок. я выдержала паузу. я бежала наверх. так быстро, как могла.
в плохо освещенной рекреации гоша и девочка с нашего,с неврологического, как животные, как слоны, вылизывающие друг другу уши, как горный обвал и змеиный клубок в углу. это было достаточно отвратительно, гармонично, и красиво, и не укладывалось в голове, и я не нашла
способа отравить ситуацию, вырвать батарею и разбить ей окно, у меня не было аргументов. я вышла
бесшумно как призрак. мама уже ушла. то есть батарея. где стояла мама была свободна.
я завела собаку. , то есть, мне было одиннадцать. после ужина я надела бурую куртку в складках, шапку на брови и вышла в сумрак. на детской площадке не было никого кроме меня. я сказала собаке "собака, иди сюда" собака подошла и наклонила голову, чтобы я ее погладила. и я ее погладила.
потом я ходила, смотрела на растянутые складки на коленках. наступала в лужи, которые видела и
пинала ботинком все, что можно пнуть. по часовой стрелке, по заданному фонарями радиусу, в
который, из неосвещенной тьмы падали снежинки. я сказала собаке, " все. я пошла домой" я пошла, а
собака преследовала меня. Я сказала "пошел вон". я топнула ногой. Я подняла кирпич и замахнулась на собаку. собака отступила, но продолжала смотреть. спала под дверью в парадной, ходила за мной до школы и обратно. я отдавала ему шкурки пельменей, хлеб, гороховый суп, вареный лук. я пинала бутылки, которые валялись повсюду, он приносил их обратно и вилял хвостом. я назвала его грей в честь статистически минимальной возможности, что в меня замарашку влюбится кто-то из другого социального слоя. грей был хортой борзой. его хозяйку вынесли связанной в
кокон в простынях, в которых она умерла и зарыли в социальное кладбище.
мама уехала рожать, маленький брат жил у "женщины с работы" грей спал со мной в маминой кровати.
еще я завела кота персика, в честь персика, он был весь в черных болячках. от его блох я сильно чесалась и была вся в колтунах. и вороненка. я его подобрала и посадила на плечо. он сидел на плече. мы ели пельмени, хлеб и соленые огурцы.
мамины подружки сказали "какой ужас", "эту квартиру за месяц не отмыть" справились за три часа.
в двенадцать я работала дворником. купила грею ошейник и поводок. Грей вгрызался в каждую собаку, порвал две кошки, приносил бутылку, вилял хвостом.я привязала его к водосточной трубе около магазина, когда появился магазин типа супер маркет, с иллюзией свободного выбора, где человек любого социального слоя может подержать в руках продукт, который ему не по карману. грей перегрыз поводок, не вписался в в супермаркет, сшибал телом банки с полок, поранил ногу банкой от ананасов, нашел меня, разбил мне нос. персонал супермаркета пытался предъявить, но мое окровавленное выражение лица выражала, что я прямо сейчас вырву батарею, и и покоцаю каждую банку с ананасами, одну за другой, я проглочу динамит и переработаю его в атомную бомбу. я вышла из магазина, выпорола грея остатком отгрызенного поводка. он шел позади, каждый раз, когда я оборачивалась, я натыкалась не его глаза. был обычный полужаркий летний день. мне было легко и пыльно, мне казалось, что у меня есть парень. когда он умер, я не проронила не слезинки.
дик, моя нынешняя борзая, недавно съел голубя, но голубь выжил.зато дик блевал. дик испытывает ужас к собакам выше восьми см в холке, дик отказывается ходить по гравию, я несу его на руках полтора километра, а он ворочается потому что ему неудобно, дик испытывает апатию, он около двадцати трех минут на площади пять квадратных метров прощупывает место. чтобы лепить какаху, и в последний момент, понимает, что не то, несет какаху домой. он не любит купаться, не любит мячик, ему лень грызть поводок. он любит лежать сложив лапы на подушках с неопределенным выражением лица.у него уши как фиалки, теплое пузико, если я умру, он не проронит не слезинки.