Танкист Мария Лагунова. «Фрау Мересьев».
Война - значит, в армию.
В 1941 особо не разбирались, кого куда направлять - не до того было. Мария Лагунова закончила семилетку, технически подкована, и Постановление Совета Народных Комиссаров СССР от 30.06.41 подоспело - разрешили женщинам служить в боевых частях Красной Армии. Вот и приняли Машу в автотракторную школу. Технику освоила отлично, и направили ее служить на Волховский фронт в батальон аэродромного обслуживания истребительного авиаполка. Основная задача - поддерживать летное поле в рабочем состоянии, горючее да боеприпасы к самолетам подтаскивать. Волховский фронт - места болотистые, сырые. Поэтому трактористам приходилось вкалывать без передышки, а с ноября по апрель - снег с летного поля убирать. Хорошо еще, немецкая авиация редко беспокоила. Редко, но иногда довольно метко: во время одного из налетов - в 1942 году - Маруся была контужена и попала в госпиталь. После госпиталя - в запасной полк, а там - как в насмешку! - в киномеханики определили. И - «Отставить возражения, ефрейтор Лагунова. Смирррна! Крууу-гом! В кинобудку… шаго… марш!» Обидно! Она не кисейная барышня, кино крутить - много ума не надо!
И представитель учебного полка, что из Нижнего Тагила приехал людей в танкисты набирать, туда же:
-Нет, товарищ ефрейтор, никак не могу. В танки и на боевые корабли девушек не берут, традиция такая. Вы вообще понимаете, что такое - танк?! Это вам не трактор, барышня. Брат Николай погиб? Понимаю ваше горе, но помочь ничем не могу. Не положено. Ясно вам? Я спрашиваю - ясно?!
Нет, не ясно! Постановление СНК есть? По здоровью подходит? Опыт вождения трактора есть? Что еще нужно? Указание? Будет вам указание. Мария обратилась к Председателю Верховного Совета Михаилу Ивановичу Калинину с просьбой о содействии, - он и посодействовал, даже специальную телеграмму прислал. Взяли в танкисты. Ну, а там - как все: занятия, наряды, караул. И, конечно, танкодром. ОН, танк, - это мощь! Это сила! Серьезная, грозная машина. За рычагами Лагунова была уже не как все, а гораздо лучше всех. Настолько лучше (устройство танка - «хорошо», вождение - «отлично»), что по окончании школы ей предложили остаться инструктором вождения. Не осталась...
Пополнение для 56 танковой бригады разгружалось в темпе - предстоял 100-километровый ночной марш. Ночи в июне коротки, до рассвета колонне надлежало укрыться от глаз германской авиаразведки. Поэтому командир 56-й Трофим Мельник лично прибыл на выгрузку.
-Лихо свели танк с платформы, молодцы. Кто?
-Командир танка лейтенант Чумаков, механик-водитель ефрейтор Лагунова.
-Как? Логунов?
-Никак нет, товарищ комбриг, Лагунова. Мария Лагунова.
- Что?! Женщина?!!! Да…
Комбрига легко понять: танк, как уже говорилось, не трактор, даже мелкий ремонт тяжел А в бою! Температура в танке до + 60 С, пороховые газы (удалять их из танка тогда еще не умели), жуткий грохот, нужно жать на педали, двигать рычаги фрикционной передачи - все это не каждый мужчина сумеет. Танкисты - люди крепкие, у механиков-водителей вообще плечи - как зонт широкие. А тут - девушка, 21 года не исполнилось. А впереди - тяжелые бои на Курской дуге. Ну, куда ее? В бой, что ли? В штаб! В связистки-машинистки!!! С командиром, конечно, не очень-то поспоришь, но Мария держалась твердо: в бой - и точка! Тем более, что тот ночной марш был пройден ею безукоризненно.
Она запомнила этот первый бой во всех его мельчайших подробностях. Сквозь смотровую щель она видела условленные ориентиры и вела танк по ним. До предела напрягай слух, она ловила в шлемофоне команды лейтенанта Чумакова. Слышать что-нибудь становилось все труднее: к реву мотора прибавились гулкие выстрелы их танковой пушки и беспрерывная трескотня
башенного пулемета. Потом немецкие пули забарабанили по броне, и она перестала различать в наушниках голос командира. Но Чумаков уже оказался около нее и стал командовать знаками.
В щель было видно, как наши танки, вертясь, утюжат траншеи противника. Маруся впервые увидела бегущие фигуры гитлеровцев в серо-зеленых френчах. В это время пули застучали о броню особенно часто и звонко, и лейтенант хлопнул ее по правому плечу. Она резко развернула танк вправо и совсем близко увидела блиндаж, из которого в упор бил пулемет. Тотчас же последовал толчок в спину, и она нажала на акселератор. Бревна блиндажа затрещали под гусеницами - она не слышала, а как бы почувствовала это.
Стрельба постепенно стала стихать. Лейтенант приказал остановиться.
Прежде чем Маруся успела открыть люк, кто-то откинул его снаружи и за руку вытянул ее из машины. Это был капитан Митяйкин. Она еще плохо слышала, и он закричал, нагнувшись к ее уху:
- На первый раз хорошо получилось. Молодец, Лагунова!
Она огляделась. Пыль и дым, заволокшие все вокруг, постепенно оседали. Повсюду валялись трупы гитлеровцев, окровавленные, раздавленные, в самых причудливых позах. Перевернутые пушки, повозки, лошади с распоротыми животами... Маруся не испытывала страха во время боя, поглощенная своей работой, но сейчас, при виде этой страшной картины войны, ей стало жутко,
она почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и поспешно влезла в танк, чтобы никто не заметил ее слабости.
А после этого были многие другие бои, и тяжелые и легкие. Она уверенно вела свой танк, утюжила гитлеровские окопы, давила пулеметы, пушки врага, видела, как горят машины товарищей, плакала над могилами боевых друзей.
Дальше была Курская дуга. Тяжело в учении - легко в бою… Нет, не так говорил генералиссимус Суворов. Тяжело в учении - легко в походе, вот как. В походе Маше было легче других (именно потому, что в учении себя не жалела), а в бою всем тяжко. Ко всему, о чем уже сказано - стреляют же прямо по тебе (даже если мимо - все равно по тебе), и видно в триплексы танковые плохо. Если устав нарушить, и люк открыть - того и гляди, осколок тебя найдет или пуля шальная.
А после боя танку техосмотр, если нужно - текущий ремонт, дозаправить топливом и боезапасом, ствол пушечный пробанить, как следует (всем экипажем, несколько часов), поспать, сколько удастся - и снова вперед. Экипаж на ходу еще может передремать, а механик-водитель всех везет, и не всякому рычаги своего танка доверит, любая неисправность - об его голову.
От Курска до Киева по карте автомобильных дорог - всего ничего, пятьсот двадцать километров, часов пять езды в автомобиле. Если окрестностями любоваться - часов шесть. С боями, конечно, гораздо дольше. У Маши вышло четыре месяца. Больше тысячи километров, двенадцать танковых атак. И вот Киевская область, Броварской район, село Княжичи, тринадцатая атака. Последняя. Одну огневую точку подавили. Вторую - не успели. Из танка механика-водителя вытащили без сознания, очнулась Лагунова только в полевом госпитале. Левая рука онемела, болела поврежденная ключица. И ноги очень болели. С трудом приподнявшись на койке, Мария откинула одеяло. Ног не было.
Потом был госпиталь в Сумах. Летчик, который вез Марию, сказал однополчанам, что Лагунова дорогой умерла. Умерла не Маруся, а ее спутница, но однополчане узнали об этом позднее. После Сум были госпитали в Ульяновске и Омске. В омском госпитале в палате было семь девочек. У шестерых ампутировано по одной ноге, и только у Марии - обе. Мария завидовала им так, как, наверное, больше никому и никогда не завидовала. Боли были ужасные. И одиночество. Сестра - далеко, сослуживцы - далеко, да и зачем она им - безногая. И другим тоже - зачем? Лишний груз, обуза! Но была в омском госпитале лечащий врач Валентина Борисова. Это она написала письма и в бригаду, и в учебный полк. В госпиталь приехали старые товарищи, привезли письма от сослуживцев и друзей. Маруся поначалу не верила.
Весной 1944 года Лагунову направили в Москву, в клинику НИИ протезирования. Директор института профессор Василий Дмитриевич Чаклин специалистом был виднейшим. Он лично, как говорят врачи, наблюдал пациентку. Когда Мария впервые надела протезы, ей стало страшно - она поняла, что это несчастье будет с ней всю жизнь. И первый шаг на протезах оказался, как и следует быть, неудачным - насадила синяков и шишек. Профессор В.Д. Чаклин оказался человеком жестким, натуру пациентки понял:
- Лагуновой палку не давать, вставать и двигаться - не помогать. Пусть учится ходить без подпорок. Сама!
Пришлось учиться. Профессор хорошо понимал, что делал - ходить на протезах Мария научилась достаточно быстро. И никто, кроме нее, не знал, чего это на самом деле стоило.
Ходьба - даже такая - дело монотонное. Набирая километры по коридорам клиники и в садике, Мария думала. Думала о том, как жить дальше, что делать. Со службой все было понятно: по излечении явиться для дальнейшего прохождения службы в учебный полк в Нижнем Тагиле, должность - телеграфистка.
Демобилизовалась Мария в 1948 году. Жить решила в Свердловске (ныне - Екатеринбург). Работа нашлась на фабрике «Уралобувь», той самой, только не электриком, а контролером ОТК. Замкнулся круг - началась новая жизнь Всякое бывало в этой новой жизни - и дармоедкой называли, и по кабинетам гоняли - с ее-то ногами.
Однажды шла со смены поздним осенним вечером, отстала от сослуживцев. Грязно было, мокро - и не удержалась на ногах, упала. А сослуживцы уже далеко - кричать без толку. В это время какие-то люди шли мимо. Мария хотела на помощь позвать, и услышала в свой адрес:
-Смотри, вишь, как нализалась!
- Гы-гы..
Не так уж и виноваты эти люди, они просто не знали. Не знали - и Бог им судья, но все равно: такая слабость, хоть и своя - унизительнее пощечины. Мария добралась до ближайшего столба, поднялась. Щеки горят, лицо в слезах. Такие вещи сломать могут запросто. А Мария разъярилась еще больше.
Прошло немного времени, и жизнь, которая обошлась с ней так жестоко, вдруг снова улыбнулась ей. Она встретила молодого человека Кузьму Фирсова, знакомого ей еще по фронту и тоже инвалида войны - он был ранен в голову и потерял левую руку. Они подружились, и однажды Кузьма предложил:
- Знаешь, Мария, давай поженимся. Вдвоем будет легче прожить.
- Ведь мы два инвалида, - возразила она. - Нам обоим няньки нужны.
- Из двух инвалидов получится один полноценный человек, - засмеялся в ответ Кузьма.
В 1949 году у Марии родился сын, которого назвали Николаем в честь ее погибшего брата, а в 1953 - второй. Его назвали Василием - в честь погибшего на фронте брата Кузьмы Фирсова - мужа.. А еще два года спустя пришлось уехать с Урала - у Марии… простите, уже Марии Ивановны, нашли астму, потребовалась срочная смена климата. Сначала жили в Переяславе-Хмельницком, а потом - в Броварах. От их дома на улице Энгельса до села Княжичи - всего три километра. Замкнулся еще один круг. А жизнь продолжалась.
Жить стало легче - к инвалидам и ветеранам относились уже с большим уважением, появились льготы. Однополчане собрали денег - подарили «Волгу» ГАЗ-21 с ручным управлением (тогда это была большая редкость), на этой «Волге» семья объездила чуть ли не полстраны.
В ГДР Мария Ивановна бывала не однажды. Однополчан, конечно, не забывала (56 бригада дислоцировалась в Цербсе). Во время одной из таких встреч…
- Жаль, что вы не приехали на 30 минут раньше, - сказал Марии Ивановне командир бригады, - Тут у нас немецкий журналист был, мы ему о вас рассказывали - как вы танк водили. Так он не поверил.
- А мы ему докажем, - ответила Лагунова.
- Что, танк поведете?
-Поведу. По танкодрому, конечно, и без препятствий - но поведу. Только лестницу, что ли, подставьте - в танк-то я сама не заберусь.
Лестница не понадобилась - танкисты подняли ее на башню на руках. Т-55 - это вам не «тридцатьчетверка», это куда серьезнее. Инструктор объяснял, что к чему, а у Марии Ивановны дрожали руки, и глаза были в слезах. Не боялась она машины, просто не думала и не гадала, что снова встретится с НИМ, что снова поведет боевой танк. И повела. Дай Бог каждому так по первому разу. Немец был вне себя от восторга - жал руку, кричал «Браво! Браво, фрау Маресьев!»…
Марии Ивановны с нами больше нет. Но есть ее дети и внуки. Есть посвященный ей стенд в музее 41 киевской школы. Есть улица Марии Лагуновой в Броварах. Есть память, благодарность и уважение.
Что человек уйдет от нас когда-нибудь - это ясно с момента его рождения, это естественно. Это жизнь. Самое важное - что такой человек был с нами, многое сделал и многому нас научил. Светлая память!
