Миф о среднем классе: политические функции
Случайно встретил сегодня известного в Екатеринбурге ученого-социолога, который вдруг начал обсуждать мою статью о среднем классе. Для меня она проходная, написал под впечатлением от чего-то и забыл. Но проблема в том, что написал я ее пару-тройку лет тому назад, а увидел он ее только сейчас. И не благодаря научным коммуникациям (конференции, сборники и т.п.), а потому что читает новостные ленты. В данном случае "Нового региона", который разместил эту статью почти целиком и несколько дней назад. Она просто попала в тему и, как оказалось, не устарела. См.: http://www.nr2.ru/authors/312580.html Размещаю ее с сайта ИАА, ибо под рукой нет оригинала, а потому в статье упущены ссылки. Прошу извинить всех, кого цитирую, на кого ссылаюсь в оригинале.
К. Киселев. Миф о среднем классе: основания конструирования и политические функции
Словосочетание «средний класс» в политическом лексиконе употребляется как указание на нечто само собой разумеющееся. Термин активно используется во всех сегментах политического класса: политиками всех направлений, чиновниками, экспертами, комментаторами, журналистами и т.д. Создается впечатление, что смысл понятия абсолютно очевиден всем и по этому поводу в науке и практике достигнуто согласие. Однако, как отмечает А.Согомонов, «если некое понятие действительно является конвенциональным, то в интеллектуальных кругах, безусловно, должна существовать негласная договоренность о его условном значении. Пикантность же ситуации с понятием «средний класс» заключается в том, что в нем непроясненным остается как раз его условный смысл». И уже только одна активная эксплуатация проблемы в условиях контролируемых политических коммуникаций и непроясненности смысла понятия при внешне проявляющейся и фиксируемой терминологической конвенции позволяют заподозрить саму конструкцию «средний класс» в мифологичности и делают необходимой деконструкцию и понятия, и логик, в которые это понятие включено.
История вопроса
Понятие «средний класс» возникло достаточно давно. Одним из видных исследователей социальной стратификации, активно вводивших его в оборот, традиционно считается американский социолог Уильям Ллойд Уорнер (W.L.Warner) (1898-1970). Изучая доминирующие «темы» культуры «типичных» американских сообществ У.Уорнер предположил, что реализацию этих культурных доминант или «тем» обеспечивает соответствующая социальная (классовая) стратификация, одним из элементов которой и был средний класс («middle class»). Причем, если свое исследование Уорнер начал с попытки подтверждения гипотезы о классовой структурации на основе дохода, то завершил признанием того, что деньги (доход, имущество, состояние) должны обратиться в абсолютно нематериальные факторы: признание, уважение, совместную деятельность, совместное участие в организациях и т.п. В результате, измеряемый с абсолютной точностью критерий дохода превратился в набор сложных культурных, исторических, географических и, даже, цивилизационных, индикаторов.
Таким образом, уже у Уорнера, во-первых, средних классов было несколько: «высший-средний» и «низший-средний», во-вторых, в разных сообществах социологическая группа Уорнера обнаруживала разное количество классов. Другими словами, из первых исследований социальной стратификации было очевидно, что даже применение комплексных критериев (образование, род деятельности, доход, имущество и т.д.) и индексов (индекс статусных характеристик и индекс оценки участия) не позволяет однозначно определять принадлежность к тому или иному классу. При этом, чем более точные индикаторы вводили исследователи, тем более дифференцированной виделась социальная структура. Условно говоря, если все более и более точными делать измерения, то классовая структура грозит превратиться в атомарную, ибо один человек в реальности чем-то, но отличается от другого, сам по себе представляя особый класс.
При всем при этом, если Уорнер и его последователи и оппоненты проводили детальнейшие исследования в типичных американских городах, изучая не только формальные классообразующие признаки, но и связи в вычленяемых сегментах общины (знакомство, участие в работе организаций и т.п.), исследуя привычки, внешний вид и т.д., то, в современной России столь детальных исследований стратификации сообществ просто-напросто не существует. Обычно ограничиваются банальной количественной социологией, изредка «сдабривая» ее экспертными интервью. Например, самое известное и самое затратное исследование среднего класса было проведено журналом «Эксперт» при участии некоторых социологических служб.
Методика отбора и критерии в России
Так вот, отбор респондентов для этого исследования, в том числе проводился, как они сами признают, в продуктовых магазинах и супермаркетах, кафе и ресторанах, кинотеатрах и спортивных клубах, парикмахерских и салонах красоты. При этом определяющей характеристикой отбора являлся внешний вид респондента! Кто в результате попал в выборку? Кто угодно, но только не те люди, что могут дать представление о весьма многомерном явлении. Другими словами изучался не средний класс, но потребители соответствующих услуг. А это далеко не одно и то же. Однако, якобы «фундаментальные» выводы о среднем классе были сделаны.
Кроме того, респонденты отбирались через знакомых знакомых интервьюера, что неизбежно ставило результаты исследования в зависимость от социального статуса самого интервьюера. Более того, одним из оснований для выборки, отданным «на откуп» интервьюерам, стали «внешние признаки» элитного многоквартирного дома, в котором и рекомендовалось искать респондентов. Наконец, выборка проводилась только в крупных городах, в результате чего вне выборочной совокупности остались минимум половина потенциальных членов гипотетического «среднего класса». Эти, мягко говоря, проблемы выборки усугублялись качеством самой анкеты и временем, отводимом на ее заполнение. Анкета состояла из 200 вопросов, ответы на которые занимали час - полтора. В итоге 1 ответ на 1 вопрос занимал в среднем 27 секунд, включая озвучивание и осмысление вопроса, формулировку и фиксацию ответа.
Естественно, что изменение методики автоматически ведет к изменениям результатов. В том числе, самых принципиальных, включая тенденции роста/уменьшения. Например, методика «Эксперта» исключительно оптимистична для среднего класса и приводит к выводам о его «сокрушительном» росте. Оптимизм высказывается и представителями Минэкономразвития, по подсчетам которого к 2010 году доля среднего класса в населении страны увеличится до 30%, а к 2020 году примерно до 50 - 52 %. Самые отчаянные оптимисты увеличивают долю среднего класса в России до 70-80 %. Одновременно с этим исследования Института социологии РАН много более пессимистичны и показывают, что и сегодня, и в ближайшей перспективе доминирующим классом в России будут малообеспеченные.
Таким образом, очевидно, что дело в критериях стратификации, и в частности в критериях отнесения к среднему классу. Кстати заметим, что в этом отношении современные исследования и у нас, и за рубежом методологически не далеко ушли от самых первых социологических опытов Уорнера. Ученые все так же предлагают всего лишь три основных критерия (группы критериев) «нахождения» среднего класса:
- доход и/или состояние;
- социальный статус, включая престижность профессии, образование, должность и т.п.;
- самоощущение, самоидентификация, то есть отнесение себя к тому или иному классу, той или иной социальной группе.
Например, в упомянутом исследовании «Эксперта» российский средний класс определяется как «люди, которые благодаря своему образованию и профессиональным качествам смогли адаптироваться к условиям современной рыночной экономики и обеспечить своим семьям адекватный времени уровень потребления и образ жизни» [14]. Таким образом, в этот «комплексном» определении предпринята попытка объединить как минимум следующие критерии: доход (уровень потребления), образование и профессионализм, образ жизни. Мало того, что эти критерии часто просто неопределенны (как можно измерить «образ жизни»), но они часто просто не совместимы. Например, начинающий предприниматель, самостоятельно принимающий решения, и рабочий-станочник или грузчик, выполняющий достаточно однообразную работу, по уровню дохода могут оказаться в одной группе с доходом в 20-25 тысяч рублей, могут одинаково комфортно себя чувствовать, но различаться по образовательному критерию. Рабочий может иметь высшее образование, а предприниматель нет. Или наоборот. Если же эти критерии применять изолированно друг от друга, то образуемые группы вообще могут оказаться принципиально разнородными: предприниматель средней руки и люмпен (бомж, проститутка и т.д.) могут быть одинаково удовлетворены характером и качеством своей деятельности, а престижными могут оказаться профессии чиновника, официанта и парикмахера, но не инженера, ученого или вузовского преподавателя.
При этом, самый противоречивый критерий тот, что кажется самым понятным и простым: доход. Дело в том, что доход можно получать в виде зарплаты наемного работника, а можно в виде дохода на имеющийся капитал (рента с вложений, банковский процент, арендная плата и т.п.). Ситуация с предпринимательством еще более усложняет ситуацию. Принимающий решения и управляющий своим бизнесом собственник, ростовщик и наемный работник - разные по сути люди, принадлежащие к различным социальным группам.
Столкнувшись с трудностями в применении всех этих критериев, некоторые исследователи начали искать выход на пути введения новых, дополнительных показателей, которые, по большому счету, ситуацию только запутывают.
Например, в качестве одной из таких дополнительных характеристик часто называют наличие машины или двух. Действительно, в структурированном обществе характеристики машины (как и характеристика жилья и некоторые иные) в подавляющем большинстве случаев соответствуют классовой (групповой) дифференциации. Проявлением этого, например, является соответствие «уровня» машины «уровню» жилья. То есть, если человек живет в престижном районе в доме за полмиллиона долларов, то его не поймут, если он будет ездить на старом «Запорожце». И наоборот, если он живет в социальном жилье и не имеете своего дома, то покупка престижного «Бентли» будет восприниматься минимум как чудачество. И то, и другое моветон, отклонение от нормы и, по большому счету, признак асоциальности, недобропорядочности. И в то же время, в России достаточно часто можно встретить самые престижные машины во дворах старых хрущевок и полуразрушенных хибар. И это воспринимается как норма. Очень часто покупка машины или дорогого аксессуара служит компенсацией отсутствия иных, более значимых, благ, свидетельствует о стремлении чего-либо достичь, но не о уже ставшей реальности. Символы социального статуса в обществах с формирующейся, мобильной социальной структурой зачастую «подменяют», маскируют сам статус, характеризуя при этом вектор социальных устремлений и модели потребительского поведения.
Вторым, дополнительным критерием иногда называют регулярные поездки за границу. Возможно, зарубежные вояжи и их частота говорят о доходе, но едва ли о «добропорядочном» поведении. И уж совсем не свидетельствуют о том, что человека признают «своим». Еще более часто встречается реальность в обратной логике: человек не ездит регулярно за границу, но его признают своим в «высшем» обществе.
Третьим возможным критерием, имеющим достаточно длительную традицию применения, является характер труда, подразделяемого на ручной и неручной. В соответствии с этим критерием к среднему классу относились люди, занимающиеся неручным трудом. На основании этого средний класс противопоставлялся пролетарским классам, определяемым по критерию занятия ручным трудом. К тому же неручной труд традиционно считался, а зачастую считается и сегодня, более престижным. С другой стороны, неручной труд считается менее престижным, чем владение собственностью или государственное управление, занятие политикой. Однако, сокращение доли профессий ручного труда, появление профессий неручного труда, которые по своим характеристикам и статусу ничем не отличаются от профессий традиционно «пролетарских», распространение собственности и расширение групп, имеющих несколько источников дохода, в том числе одновременно от владения собственностью и собственного труда, и т.д. сделали анализируемый критерий принципиально неприменимым.
Можно моделировать и иные характеристики, но ситуацию они не проясняют: знание иностранного языка, обучение детей в считающихся элитными школах и т.д. Другими словами, если в структурированном обществе статус, доход и включенность в устойчивые социальные коммуникации связаны, то в России далеко не всегда. Достаточно напомнить о том, как еще совсем недавно общество потешалось над бизнесменами в красных пиджаках, над «новыми русскими». Сегодня ситуация изменилась с точностью до наоборот, бизнесмен, способный задавать стандарты потребления, - герой нашего времени и герой общества потребления. Что же получается? Если изменения в социальной стратификации происходят ежегодно и ежечасно, то нужно вводить «исторические», временные критерии. Казалось, что, что логика верна, но она запутывает ситуацию еще больше.
Например, в уже упоминаемом исследовании журнала «Эксперт», которое проводилось в середине 2002 г. сумма дохода на члена семьи, позволяющая отнести человека к среднему классу, была произволом исследователей определена в 150 долларов США для всех городов миллионников и в 200 долларов для Москвы. Получается, что в семье из 4-х человек (два взрослых, два ребенка) чистый заработок родителей должен был составлять - 10 000 рублей на человека! Прошло всего несколько лет. И что мы видим сегодня? Сегодня человека с зарплатой в 10 000 тысяч впору относить к беднякам, а 12 тысяч рублей в Москве вообще означают грань выживания. Могут сказать, что те, кто тогда получал 10 000, сегодня получают много больше. Может быть, но на самом деле, это всего лишь гипотеза, которая нуждается в проверке. И не более того. Например, столь же правомерной является гипотеза о том, что среди тех, кто получает сегодня 30 тысяч большое количество тех, кто в 2002 г. вообще ничего не получал, ибо учился, или получал мизер, начиная свое дело.
Если же говорить принципиально о смене парадигм развития, которую переживает современный мир, то этот самый трудноуловимый средний класс оказывается абсолютно различным в «простой» современности и современности «высокой», постиндустриальной, постмодернистской. Если в «простой» современности, которая постепенно изживает себя исторически, представитель среднего класса - добропорядочный гражданин без отклонений от нормы, то в обществе «высокой» современности он превращается в человека, который проектирует свою индивидуальную биографию. И те и другие существуют вместе в одно время, и тех и других относят к одному среднему классу! Но они социально разные! Эпатажный дизайнер и суровый металлург, журналист-фрилансер и пожилой бухгалтер.
Кроме того, оказывается, что «конструируя» средний класс, нужно учитывать «районные» коэффициенты, то есть место и регион проживания тех, кого исследователи «записывают» в средний класс. Если Уорнер в двух разных американских городах обнаруживал разные классы, то сегодня шансы обнаружить еще более различающиеся социальные картины неизмеримо большие. Очевидно, что человек из Верхней Салды, Чусовского, Невьянска или «всемирно известного» Урюпинска с заработком в 20 000 реально будет отличаться от такого же в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге или Москве. И дело не только в покупательной способности рубля, в его реальном размере, но и в том, какие услуги и товары на этот рубль можно приобрести. И возможности в различных населенных пунктах принципиально разные.
Миф о среднем классе - кому он нужен
Вывод из всего сказанного прост: обнаружить некий более или менее единый средний класс в современной России невозможно. Его не существует. Он миф. Есть люди с определенным уровнем образования, есть люди с доходом, обеспечивающим возможность сбережений, есть люди с дифференцированными доходами, есть люди, удовлетворенные своей жизнью, но все они - разные люди, представляющие различные социальные слои и группы.
Кстати заметим, что точно так же как не существует некоего «среднего класса» отличающегося набором фундаментальных объединяющих характеристик, также не существует интеллигенции с набором зарплатных и образовательных характеристик, не существует молодежи, как единого социального слоя, и т.д. И в воинской части, формируемой по призыву, и в каком-либо ВУЗе есть молодежь, но что ее объединяет кроме возраста?
Особой частью мифа о «среднем классе» являются мифы о его стабилизирующих функциях. Средний класс считается опорой демократии, опорой общества, опорой государства, обеспечивающей стабильность и норму. Но вспомним лишь один факт. Кто был социальной базой национал-социализма в Германии и фашизма в Италии? Отнюдь не крупный монополистический капитал, но так называемая «мелкая буржуазия», то есть, в современной терминологии - представители среднего класса, те люди, которым было что терять в кризисные времена и которые не просто хотели, но жаждали жесткой руки и авторитарной власти.
Так почему же миф о «среднем классе» не только не умирает, но становится все более популярным? Очевидно, что сама проблематика среднего класса в интересах любого режима, тем более авторитарного, патерналистского. Все рассуждения на тему среднего класса имеют предельно ограниченное количество логик, которые фактически сводятся к двум основным.
Логика первая. Численность среднего класса растет, его совокупный доход увеличивается, тенденции позитивные, а потому «верной дорогой идете, товарищи». И далее, стране нужна стабильность, преемственность и т.д. Другими словами миф о среднем классе становится симулятивным критерием успешности проводимой властью политики.
Логика вторая. Средний класс не зрел, средний класс необходимо формировать, именно неразвитостью среднего класса можно объяснить незначительные темпы развития и отдельные недостатки, численность среднего класса недостаточна для обеспечения стабильности страны. И далее вновь: стране нужна сильная власть, которая бы компенсировала все последствия неразвитости среднего класса, в частности обеспечивала бы стабильность и предпринимала меры для формирования этого «замечательного слоя». Фактически эти логические построения практически один в один повторяют логику власти в отношении гражданского общества, которое «не зрело, но развивается» и которое «нужно формировать».
Очевидно, что и та, и другая логика имеют охранительный, консервативный характер и вполне пригодны для «обслуживания» патерналистского государства. При этом термин «средний класс» в подавляющем большинстве, если не в 100 процентах, случаев употребляется явно с позитивным акцентом. В эту ловушку позитивности попадают и либеральные критики, пытающиеся осуществить деконструкцию мифологии среднего класса. Указывая на все методологические просчеты в конструировании мифа, на его «конфликт» с социальной реальностью, критики все же признают функциональность мифа о среднем классе, который в силу этого наделяется мобилизующим потенциалом большим, чем миф о богатстве, чем «золотая мечта» и т.п. Дальнейшая логика рассуждений сводится к «установлению» связи между политическим аспектом достижительности (смена в массовом сознании «нормы бедности» на «норму успешности»), на которую ориентирует миф о среднем классе, и признание необходимости политической активности, защиты прав собственности и т.п.
При кажущейся непротиворечивости такая «одобрительная», половинчатая критика имеет неустранимые изъяны. Во-первых, она предполагает целый ряд допущений, которые требуют принципиальных доказательств. Назовем лишь два.
Первое, связь между установкой на достижительность и трансляцией мифа о среднем классе является исключительно гипотетической. Более того, вполне допустима обратная гипотеза - трансляция мифа приводит к субъективному закрепощению социального статуса, ибо способствует тому, что люди из всех слоев начинают относить себя к среднему классу, теряя в результате стимулы к успеху. Действительно, и долларовый миллионер, и средний преподаватель ВУЗа, и мелкий чиновник провинциального муниципалитета, скорее всего, отнесут себя к среднему классу, который воспринимается как «нормальный». По данным исследования, проведенного ВЦИОМ весной 2008 г., к среднему классу себя относили до 42 % россиян. Результаты аналитической группы Ю.Левады ВЦИОМ-А, полученные по иным методикам в 2003 г., впечатляют еще больше. К среднему классу себя причисляли порядка 80 % всех россиян, готовых считать «свое положение «средним», когда оно колеблется между «совсем плохо» и «чуть получше»», и желающих «сохранить достоинство, даже будучи фактически нищими». С данными, полученными Ю.Левадой, о «субъективном среднем классе» идеально коррелируют результаты исследований о «счастливых россиянах». По данным ВЦИОМ весной 2008 г. определенно и скорее счастливыми себя ощущали примерно 77 % россиян. Более того, даже во время дефолта 1998 г., когда рушилось благополучие миллионов, счастливыми себя считали примерно 60 % россиян. Все это говорит о том, что принадлежность к среднему классу воспринимается как естественное состояние, что «субъективный средний класс» структурно совпадает со всем населением, и, таким образом, косвенно подтверждается гипотеза об отсутствии связи между ориентацией на достижительность и мифом о среднем классе.
Второе допущение связано с предположением о том, что человек, который достиг определенного материального положения всегда будет стремиться к его упрочению, к движению по карьерной лестнице, к росту доходов и т.п. Данная гипотеза не выдерживает критики, и уже многократно опровергалась. Простой пример, хорошо известно, что повышение зарплаты является стимулом для улучшения качества и роста интенсивности труда лишь до определенных пределов, после достижения которых, любое материальное стимулирование оказывается бесполезным. Более того, более правдоподобно выглядит иная гипотеза - психология достижительности прямо не зависит от принадлежности к социальной группе и характерна не только (а, возможно, и не столько) для среднего класса, который отличается тем, что уже достиг срединного положения, т.е. успешности, нормы.
Во-вторых, благожелательные критики мифа о среднем классе часто сравнивают несравнимое. Например, если они первоначально говорят о том, что средний класс - мифологическая конструкция, которая не имеет непосредственного отношения к реальности, то, делая выводы о продуктивности и функциональности мифа, утверждают, что этот миф вызывает продуцирование реальным (!) средним классом политической активности, ценностей, стиля жизни и т.п. Другими словами, происходит подмена реальности мифом, жертвой эффективности которого, судя по всему, становятся сами исследователи.
В-третьих, даже в том случае, если признать наличие мифического среднего класса реальностью, то возникает противоречие в рассуждениях. С одной стороны, признается тот факт, что политическая активность среднего класса может быть вполне авторитарной (пример Германии). С другой, выражается уверенность в неизбежности демократической ориентации среднего класса в России. Представляется, что много проще и эвристичнее признать допустимой гипотезу, что средний класс может выступать опорой любого режима, что он идеологически нейтрален. И точно так же не в состоянии продуцировать собственную идеологию, как рабочий класс, по признанию В.Ленина, не в состоянии самостоятельно породить идеологию пролетарскую, неизбежно «останавливаясь» на присвоении анархо-синдикалистских ценностей.
Единственное, в чем можно согласиться с доброжелательными деконструкторами мифа, в его функциональной эффективности. Вот только эффект от трансляции мифа о среднем классе никакого отношения ни к становлению демократии, ни к либерализму, ни к модернизации, ни к постмодерну не имеет.
К. Киселев. Миф о среднем классе: основания конструирования и политические функции
Словосочетание «средний класс» в политическом лексиконе употребляется как указание на нечто само собой разумеющееся. Термин активно используется во всех сегментах политического класса: политиками всех направлений, чиновниками, экспертами, комментаторами, журналистами и т.д. Создается впечатление, что смысл понятия абсолютно очевиден всем и по этому поводу в науке и практике достигнуто согласие. Однако, как отмечает А.Согомонов, «если некое понятие действительно является конвенциональным, то в интеллектуальных кругах, безусловно, должна существовать негласная договоренность о его условном значении. Пикантность же ситуации с понятием «средний класс» заключается в том, что в нем непроясненным остается как раз его условный смысл». И уже только одна активная эксплуатация проблемы в условиях контролируемых политических коммуникаций и непроясненности смысла понятия при внешне проявляющейся и фиксируемой терминологической конвенции позволяют заподозрить саму конструкцию «средний класс» в мифологичности и делают необходимой деконструкцию и понятия, и логик, в которые это понятие включено.
История вопроса
Понятие «средний класс» возникло достаточно давно. Одним из видных исследователей социальной стратификации, активно вводивших его в оборот, традиционно считается американский социолог Уильям Ллойд Уорнер (W.L.Warner) (1898-1970). Изучая доминирующие «темы» культуры «типичных» американских сообществ У.Уорнер предположил, что реализацию этих культурных доминант или «тем» обеспечивает соответствующая социальная (классовая) стратификация, одним из элементов которой и был средний класс («middle class»). Причем, если свое исследование Уорнер начал с попытки подтверждения гипотезы о классовой структурации на основе дохода, то завершил признанием того, что деньги (доход, имущество, состояние) должны обратиться в абсолютно нематериальные факторы: признание, уважение, совместную деятельность, совместное участие в организациях и т.п. В результате, измеряемый с абсолютной точностью критерий дохода превратился в набор сложных культурных, исторических, географических и, даже, цивилизационных, индикаторов.
Таким образом, уже у Уорнера, во-первых, средних классов было несколько: «высший-средний» и «низший-средний», во-вторых, в разных сообществах социологическая группа Уорнера обнаруживала разное количество классов. Другими словами, из первых исследований социальной стратификации было очевидно, что даже применение комплексных критериев (образование, род деятельности, доход, имущество и т.д.) и индексов (индекс статусных характеристик и индекс оценки участия) не позволяет однозначно определять принадлежность к тому или иному классу. При этом, чем более точные индикаторы вводили исследователи, тем более дифференцированной виделась социальная структура. Условно говоря, если все более и более точными делать измерения, то классовая структура грозит превратиться в атомарную, ибо один человек в реальности чем-то, но отличается от другого, сам по себе представляя особый класс.
При всем при этом, если Уорнер и его последователи и оппоненты проводили детальнейшие исследования в типичных американских городах, изучая не только формальные классообразующие признаки, но и связи в вычленяемых сегментах общины (знакомство, участие в работе организаций и т.п.), исследуя привычки, внешний вид и т.д., то, в современной России столь детальных исследований стратификации сообществ просто-напросто не существует. Обычно ограничиваются банальной количественной социологией, изредка «сдабривая» ее экспертными интервью. Например, самое известное и самое затратное исследование среднего класса было проведено журналом «Эксперт» при участии некоторых социологических служб.
Методика отбора и критерии в России
Так вот, отбор респондентов для этого исследования, в том числе проводился, как они сами признают, в продуктовых магазинах и супермаркетах, кафе и ресторанах, кинотеатрах и спортивных клубах, парикмахерских и салонах красоты. При этом определяющей характеристикой отбора являлся внешний вид респондента! Кто в результате попал в выборку? Кто угодно, но только не те люди, что могут дать представление о весьма многомерном явлении. Другими словами изучался не средний класс, но потребители соответствующих услуг. А это далеко не одно и то же. Однако, якобы «фундаментальные» выводы о среднем классе были сделаны.
Кроме того, респонденты отбирались через знакомых знакомых интервьюера, что неизбежно ставило результаты исследования в зависимость от социального статуса самого интервьюера. Более того, одним из оснований для выборки, отданным «на откуп» интервьюерам, стали «внешние признаки» элитного многоквартирного дома, в котором и рекомендовалось искать респондентов. Наконец, выборка проводилась только в крупных городах, в результате чего вне выборочной совокупности остались минимум половина потенциальных членов гипотетического «среднего класса». Эти, мягко говоря, проблемы выборки усугублялись качеством самой анкеты и временем, отводимом на ее заполнение. Анкета состояла из 200 вопросов, ответы на которые занимали час - полтора. В итоге 1 ответ на 1 вопрос занимал в среднем 27 секунд, включая озвучивание и осмысление вопроса, формулировку и фиксацию ответа.
Естественно, что изменение методики автоматически ведет к изменениям результатов. В том числе, самых принципиальных, включая тенденции роста/уменьшения. Например, методика «Эксперта» исключительно оптимистична для среднего класса и приводит к выводам о его «сокрушительном» росте. Оптимизм высказывается и представителями Минэкономразвития, по подсчетам которого к 2010 году доля среднего класса в населении страны увеличится до 30%, а к 2020 году примерно до 50 - 52 %. Самые отчаянные оптимисты увеличивают долю среднего класса в России до 70-80 %. Одновременно с этим исследования Института социологии РАН много более пессимистичны и показывают, что и сегодня, и в ближайшей перспективе доминирующим классом в России будут малообеспеченные.
Таким образом, очевидно, что дело в критериях стратификации, и в частности в критериях отнесения к среднему классу. Кстати заметим, что в этом отношении современные исследования и у нас, и за рубежом методологически не далеко ушли от самых первых социологических опытов Уорнера. Ученые все так же предлагают всего лишь три основных критерия (группы критериев) «нахождения» среднего класса:
- доход и/или состояние;
- социальный статус, включая престижность профессии, образование, должность и т.п.;
- самоощущение, самоидентификация, то есть отнесение себя к тому или иному классу, той или иной социальной группе.
Например, в упомянутом исследовании «Эксперта» российский средний класс определяется как «люди, которые благодаря своему образованию и профессиональным качествам смогли адаптироваться к условиям современной рыночной экономики и обеспечить своим семьям адекватный времени уровень потребления и образ жизни» [14]. Таким образом, в этот «комплексном» определении предпринята попытка объединить как минимум следующие критерии: доход (уровень потребления), образование и профессионализм, образ жизни. Мало того, что эти критерии часто просто неопределенны (как можно измерить «образ жизни»), но они часто просто не совместимы. Например, начинающий предприниматель, самостоятельно принимающий решения, и рабочий-станочник или грузчик, выполняющий достаточно однообразную работу, по уровню дохода могут оказаться в одной группе с доходом в 20-25 тысяч рублей, могут одинаково комфортно себя чувствовать, но различаться по образовательному критерию. Рабочий может иметь высшее образование, а предприниматель нет. Или наоборот. Если же эти критерии применять изолированно друг от друга, то образуемые группы вообще могут оказаться принципиально разнородными: предприниматель средней руки и люмпен (бомж, проститутка и т.д.) могут быть одинаково удовлетворены характером и качеством своей деятельности, а престижными могут оказаться профессии чиновника, официанта и парикмахера, но не инженера, ученого или вузовского преподавателя.
При этом, самый противоречивый критерий тот, что кажется самым понятным и простым: доход. Дело в том, что доход можно получать в виде зарплаты наемного работника, а можно в виде дохода на имеющийся капитал (рента с вложений, банковский процент, арендная плата и т.п.). Ситуация с предпринимательством еще более усложняет ситуацию. Принимающий решения и управляющий своим бизнесом собственник, ростовщик и наемный работник - разные по сути люди, принадлежащие к различным социальным группам.
Столкнувшись с трудностями в применении всех этих критериев, некоторые исследователи начали искать выход на пути введения новых, дополнительных показателей, которые, по большому счету, ситуацию только запутывают.
Например, в качестве одной из таких дополнительных характеристик часто называют наличие машины или двух. Действительно, в структурированном обществе характеристики машины (как и характеристика жилья и некоторые иные) в подавляющем большинстве случаев соответствуют классовой (групповой) дифференциации. Проявлением этого, например, является соответствие «уровня» машины «уровню» жилья. То есть, если человек живет в престижном районе в доме за полмиллиона долларов, то его не поймут, если он будет ездить на старом «Запорожце». И наоборот, если он живет в социальном жилье и не имеете своего дома, то покупка престижного «Бентли» будет восприниматься минимум как чудачество. И то, и другое моветон, отклонение от нормы и, по большому счету, признак асоциальности, недобропорядочности. И в то же время, в России достаточно часто можно встретить самые престижные машины во дворах старых хрущевок и полуразрушенных хибар. И это воспринимается как норма. Очень часто покупка машины или дорогого аксессуара служит компенсацией отсутствия иных, более значимых, благ, свидетельствует о стремлении чего-либо достичь, но не о уже ставшей реальности. Символы социального статуса в обществах с формирующейся, мобильной социальной структурой зачастую «подменяют», маскируют сам статус, характеризуя при этом вектор социальных устремлений и модели потребительского поведения.
Вторым, дополнительным критерием иногда называют регулярные поездки за границу. Возможно, зарубежные вояжи и их частота говорят о доходе, но едва ли о «добропорядочном» поведении. И уж совсем не свидетельствуют о том, что человека признают «своим». Еще более часто встречается реальность в обратной логике: человек не ездит регулярно за границу, но его признают своим в «высшем» обществе.
Третьим возможным критерием, имеющим достаточно длительную традицию применения, является характер труда, подразделяемого на ручной и неручной. В соответствии с этим критерием к среднему классу относились люди, занимающиеся неручным трудом. На основании этого средний класс противопоставлялся пролетарским классам, определяемым по критерию занятия ручным трудом. К тому же неручной труд традиционно считался, а зачастую считается и сегодня, более престижным. С другой стороны, неручной труд считается менее престижным, чем владение собственностью или государственное управление, занятие политикой. Однако, сокращение доли профессий ручного труда, появление профессий неручного труда, которые по своим характеристикам и статусу ничем не отличаются от профессий традиционно «пролетарских», распространение собственности и расширение групп, имеющих несколько источников дохода, в том числе одновременно от владения собственностью и собственного труда, и т.д. сделали анализируемый критерий принципиально неприменимым.
Можно моделировать и иные характеристики, но ситуацию они не проясняют: знание иностранного языка, обучение детей в считающихся элитными школах и т.д. Другими словами, если в структурированном обществе статус, доход и включенность в устойчивые социальные коммуникации связаны, то в России далеко не всегда. Достаточно напомнить о том, как еще совсем недавно общество потешалось над бизнесменами в красных пиджаках, над «новыми русскими». Сегодня ситуация изменилась с точностью до наоборот, бизнесмен, способный задавать стандарты потребления, - герой нашего времени и герой общества потребления. Что же получается? Если изменения в социальной стратификации происходят ежегодно и ежечасно, то нужно вводить «исторические», временные критерии. Казалось, что, что логика верна, но она запутывает ситуацию еще больше.
Например, в уже упоминаемом исследовании журнала «Эксперт», которое проводилось в середине 2002 г. сумма дохода на члена семьи, позволяющая отнести человека к среднему классу, была произволом исследователей определена в 150 долларов США для всех городов миллионников и в 200 долларов для Москвы. Получается, что в семье из 4-х человек (два взрослых, два ребенка) чистый заработок родителей должен был составлять - 10 000 рублей на человека! Прошло всего несколько лет. И что мы видим сегодня? Сегодня человека с зарплатой в 10 000 тысяч впору относить к беднякам, а 12 тысяч рублей в Москве вообще означают грань выживания. Могут сказать, что те, кто тогда получал 10 000, сегодня получают много больше. Может быть, но на самом деле, это всего лишь гипотеза, которая нуждается в проверке. И не более того. Например, столь же правомерной является гипотеза о том, что среди тех, кто получает сегодня 30 тысяч большое количество тех, кто в 2002 г. вообще ничего не получал, ибо учился, или получал мизер, начиная свое дело.
Если же говорить принципиально о смене парадигм развития, которую переживает современный мир, то этот самый трудноуловимый средний класс оказывается абсолютно различным в «простой» современности и современности «высокой», постиндустриальной, постмодернистской. Если в «простой» современности, которая постепенно изживает себя исторически, представитель среднего класса - добропорядочный гражданин без отклонений от нормы, то в обществе «высокой» современности он превращается в человека, который проектирует свою индивидуальную биографию. И те и другие существуют вместе в одно время, и тех и других относят к одному среднему классу! Но они социально разные! Эпатажный дизайнер и суровый металлург, журналист-фрилансер и пожилой бухгалтер.
Кроме того, оказывается, что «конструируя» средний класс, нужно учитывать «районные» коэффициенты, то есть место и регион проживания тех, кого исследователи «записывают» в средний класс. Если Уорнер в двух разных американских городах обнаруживал разные классы, то сегодня шансы обнаружить еще более различающиеся социальные картины неизмеримо большие. Очевидно, что человек из Верхней Салды, Чусовского, Невьянска или «всемирно известного» Урюпинска с заработком в 20 000 реально будет отличаться от такого же в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге или Москве. И дело не только в покупательной способности рубля, в его реальном размере, но и в том, какие услуги и товары на этот рубль можно приобрести. И возможности в различных населенных пунктах принципиально разные.
Миф о среднем классе - кому он нужен
Вывод из всего сказанного прост: обнаружить некий более или менее единый средний класс в современной России невозможно. Его не существует. Он миф. Есть люди с определенным уровнем образования, есть люди с доходом, обеспечивающим возможность сбережений, есть люди с дифференцированными доходами, есть люди, удовлетворенные своей жизнью, но все они - разные люди, представляющие различные социальные слои и группы.
Кстати заметим, что точно так же как не существует некоего «среднего класса» отличающегося набором фундаментальных объединяющих характеристик, также не существует интеллигенции с набором зарплатных и образовательных характеристик, не существует молодежи, как единого социального слоя, и т.д. И в воинской части, формируемой по призыву, и в каком-либо ВУЗе есть молодежь, но что ее объединяет кроме возраста?
Особой частью мифа о «среднем классе» являются мифы о его стабилизирующих функциях. Средний класс считается опорой демократии, опорой общества, опорой государства, обеспечивающей стабильность и норму. Но вспомним лишь один факт. Кто был социальной базой национал-социализма в Германии и фашизма в Италии? Отнюдь не крупный монополистический капитал, но так называемая «мелкая буржуазия», то есть, в современной терминологии - представители среднего класса, те люди, которым было что терять в кризисные времена и которые не просто хотели, но жаждали жесткой руки и авторитарной власти.
Так почему же миф о «среднем классе» не только не умирает, но становится все более популярным? Очевидно, что сама проблематика среднего класса в интересах любого режима, тем более авторитарного, патерналистского. Все рассуждения на тему среднего класса имеют предельно ограниченное количество логик, которые фактически сводятся к двум основным.
Логика первая. Численность среднего класса растет, его совокупный доход увеличивается, тенденции позитивные, а потому «верной дорогой идете, товарищи». И далее, стране нужна стабильность, преемственность и т.д. Другими словами миф о среднем классе становится симулятивным критерием успешности проводимой властью политики.
Логика вторая. Средний класс не зрел, средний класс необходимо формировать, именно неразвитостью среднего класса можно объяснить незначительные темпы развития и отдельные недостатки, численность среднего класса недостаточна для обеспечения стабильности страны. И далее вновь: стране нужна сильная власть, которая бы компенсировала все последствия неразвитости среднего класса, в частности обеспечивала бы стабильность и предпринимала меры для формирования этого «замечательного слоя». Фактически эти логические построения практически один в один повторяют логику власти в отношении гражданского общества, которое «не зрело, но развивается» и которое «нужно формировать».
Очевидно, что и та, и другая логика имеют охранительный, консервативный характер и вполне пригодны для «обслуживания» патерналистского государства. При этом термин «средний класс» в подавляющем большинстве, если не в 100 процентах, случаев употребляется явно с позитивным акцентом. В эту ловушку позитивности попадают и либеральные критики, пытающиеся осуществить деконструкцию мифологии среднего класса. Указывая на все методологические просчеты в конструировании мифа, на его «конфликт» с социальной реальностью, критики все же признают функциональность мифа о среднем классе, который в силу этого наделяется мобилизующим потенциалом большим, чем миф о богатстве, чем «золотая мечта» и т.п. Дальнейшая логика рассуждений сводится к «установлению» связи между политическим аспектом достижительности (смена в массовом сознании «нормы бедности» на «норму успешности»), на которую ориентирует миф о среднем классе, и признание необходимости политической активности, защиты прав собственности и т.п.
При кажущейся непротиворечивости такая «одобрительная», половинчатая критика имеет неустранимые изъяны. Во-первых, она предполагает целый ряд допущений, которые требуют принципиальных доказательств. Назовем лишь два.
Первое, связь между установкой на достижительность и трансляцией мифа о среднем классе является исключительно гипотетической. Более того, вполне допустима обратная гипотеза - трансляция мифа приводит к субъективному закрепощению социального статуса, ибо способствует тому, что люди из всех слоев начинают относить себя к среднему классу, теряя в результате стимулы к успеху. Действительно, и долларовый миллионер, и средний преподаватель ВУЗа, и мелкий чиновник провинциального муниципалитета, скорее всего, отнесут себя к среднему классу, который воспринимается как «нормальный». По данным исследования, проведенного ВЦИОМ весной 2008 г., к среднему классу себя относили до 42 % россиян. Результаты аналитической группы Ю.Левады ВЦИОМ-А, полученные по иным методикам в 2003 г., впечатляют еще больше. К среднему классу себя причисляли порядка 80 % всех россиян, готовых считать «свое положение «средним», когда оно колеблется между «совсем плохо» и «чуть получше»», и желающих «сохранить достоинство, даже будучи фактически нищими». С данными, полученными Ю.Левадой, о «субъективном среднем классе» идеально коррелируют результаты исследований о «счастливых россиянах». По данным ВЦИОМ весной 2008 г. определенно и скорее счастливыми себя ощущали примерно 77 % россиян. Более того, даже во время дефолта 1998 г., когда рушилось благополучие миллионов, счастливыми себя считали примерно 60 % россиян. Все это говорит о том, что принадлежность к среднему классу воспринимается как естественное состояние, что «субъективный средний класс» структурно совпадает со всем населением, и, таким образом, косвенно подтверждается гипотеза об отсутствии связи между ориентацией на достижительность и мифом о среднем классе.
Второе допущение связано с предположением о том, что человек, который достиг определенного материального положения всегда будет стремиться к его упрочению, к движению по карьерной лестнице, к росту доходов и т.п. Данная гипотеза не выдерживает критики, и уже многократно опровергалась. Простой пример, хорошо известно, что повышение зарплаты является стимулом для улучшения качества и роста интенсивности труда лишь до определенных пределов, после достижения которых, любое материальное стимулирование оказывается бесполезным. Более того, более правдоподобно выглядит иная гипотеза - психология достижительности прямо не зависит от принадлежности к социальной группе и характерна не только (а, возможно, и не столько) для среднего класса, который отличается тем, что уже достиг срединного положения, т.е. успешности, нормы.
Во-вторых, благожелательные критики мифа о среднем классе часто сравнивают несравнимое. Например, если они первоначально говорят о том, что средний класс - мифологическая конструкция, которая не имеет непосредственного отношения к реальности, то, делая выводы о продуктивности и функциональности мифа, утверждают, что этот миф вызывает продуцирование реальным (!) средним классом политической активности, ценностей, стиля жизни и т.п. Другими словами, происходит подмена реальности мифом, жертвой эффективности которого, судя по всему, становятся сами исследователи.
В-третьих, даже в том случае, если признать наличие мифического среднего класса реальностью, то возникает противоречие в рассуждениях. С одной стороны, признается тот факт, что политическая активность среднего класса может быть вполне авторитарной (пример Германии). С другой, выражается уверенность в неизбежности демократической ориентации среднего класса в России. Представляется, что много проще и эвристичнее признать допустимой гипотезу, что средний класс может выступать опорой любого режима, что он идеологически нейтрален. И точно так же не в состоянии продуцировать собственную идеологию, как рабочий класс, по признанию В.Ленина, не в состоянии самостоятельно породить идеологию пролетарскую, неизбежно «останавливаясь» на присвоении анархо-синдикалистских ценностей.
Единственное, в чем можно согласиться с доброжелательными деконструкторами мифа, в его функциональной эффективности. Вот только эффект от трансляции мифа о среднем классе никакого отношения ни к становлению демократии, ни к либерализму, ни к модернизации, ни к постмодерну не имеет.