Тяжела ты, шапка Мономаха! (Виталий Третьяков)
1. Ошибочно распространённое и психологически понятное мнение: другие страны (особенно те, что тебе не очень нравятся) могут распадаться, а твоя страна и любезные тебе страны распасться не могут никогда.
Это относится даже к "старым", устоявшимся государствам, но к новым - особенно.
Многие, в том числе и на постсоветском пространстве, считают, что то, что распался Советский Союз, естественно. Но больше этого ни с кем не может и не должно случиться. Современная история смеётся над этим заблуждением.
Только в Европе и на постсоветском пространстве Центральной Азии и в Закавказья распались с конца 80-х годов ХХ века (иногда - с "помощью извне") следующие государства: мирно - Чехословакия; немирно или не очень мирно: Югославия, а затем и Сербия; Молдавия (отделилось Приднестровье), Азербайджан (отделился Нагорный Карабах), Грузия (отделились Абхазия и Южная Осетия). Ещё ряд государств, как в самой "Европе" (включая и сам форсировано расширявшийся ЕС), так и на постсоветском пространстве, стояли и стоят перед вероятностью отделения различных территорий или поглощения части территорий одних стран другими.
Итак, забудьте о мифологеме "нерушимости границ в Европе". Последние 25 лет они рушатся - такова тенденция. Не менее трети нынешних государств, входящих в Совет Европы или ОБСЕ, нанизаны на эту тенденцию. И это только в Европе!
Вообще, как известно, количество государств в мире множится. За счёт чего? За счёт распада тех, что уже существуют, разумеется. Единственное государство, которое теоретически может теперь возникнуть иным путём - это Республика Антарктида.
2. После Югославии, Ирака, Афганистана, Ливии, Сирии (хотя четыре последних и не являются европейскими государствами) лимит военного вмешательства США в дела Европы, судя по всему, исчерпан.
3. Волю народов к воссоединению погасить (а тем более - уничтожить), как показал исторический опыт, практически невозможно. Она может затихать, уходить в подсознание, но чаще всего в какой-то момент (максимальной свободы или, напротив, максимальных репрессий) вновь актуализируется.
4. В смутные времена (а именно такие времена мы переживаем на постсоветском пространстве и в целом в Европе) политики очень часто оказываются перед необходимостью принимать решения, которые ставят на кон не только всю их предшествующую карьеру, но порой и жизнь. Естественно, и жизни многих других людей.
Проблема тут двойная. Политик может попытаться избежать исторического выбора, перед которым он оказался. В частности, под предлогом того, что если он сделает нечто, то это приведёт к жертвам. Но дело в том, что отказываясь от требуемого историей выбора, политик, как правило, не уходит от жертв, а лишь заменяет одни жертвы другими - часто ещё более многочисленными.
А единственная жертва, принесением которой он не рискует, это он сам.
Но и это чаще всего иллюзия. Да, тот кто проявляет политическую волю и рискует, лично может проиграть всё. Но не проявив такой воли - он чаще всего тоже проигрывает всё. Как политик. Ибо в конечном итоге политиков оценивают не историки и политологи, а собственные народы.
5. Казалось бы, ясно, чем нужно руководствоваться, делая такой выбор: нельзя приносить в жертву большее, спасая меньшее (под меньшим имеется в виду, конечно, не судьба самого политика - и свежий пример Януковича тому яркое доказательство: не решившись пожертвовать собой как меньшим, он потерял и большее - страну, и самого себя, которого и пытался спасти).
Но это арифметически ясное и, казалось бы, совершенно логичное правило не универсально не только в политике, а в политике - тем более.
Существует такое меньшее, без спасения которого нельзя спасти и большее. В этом случае идти на риск - обязанность политика.
6. Вопрос в том, как определить, что это за меньшее, которым нельзя жертвовать, и настал ли тот момент, когда риск исторического поражения (и меньшее не спасаешь, и большее потеряешь, в конечном итоге - всё; опять же - речь не о собственной судьбе политика). И вторая ипостась этого вопроса: а настал ли именно тот исторический (и психологический) момент, когда из всех возможных вариантов действия или бездействия (включая символические действия) оптимальным (а потому - всё равно стратегически выигрышным) является спасение меньшего как неизбежный и единственно возможный вариант спасения большего, всего? Или этот момент ещё не настал? Или он уже прошёл? Если ещё не настал или уже прошёл - то тогда, конечно, идти на риск не только нельзя - недопустимо.
7. Кто может точно ответить на оба вопроса? Эксперты? Да, с ними нужно советоваться. Ближние круги правящего класса, элита? Да, их мнение нужно учитывать, но при этом всегда иметь в виду, что у правящего класса, у элиты очень часто (особенно сегодня) бывают эгоистические интересы, выдаваемые за национальные. Спецслужбы? Да, бесспорно - их информация бесценна, если даже противоречива. Но вообще-то дело спецслужб не столько давать информацию и её анализ, сколько предлагать решение проблем в вариантах, недоступных широкой публике, публичным политикам и правящим элитам, ангажированным своими эгоистическими и чужими интересами порой гораздо больше, чем интересами нации, страны, государства.
Таким образом, у политика, имеющего право, полномочия и обязанность принимать такого рода решения есть только два искренних советника.
Первый - это народ его страны. Если народ ждёт и жаждет, чтобы политик в решающий момент сделал тот или иной выбор, то политик должен подчиниться народу. А мнение народа - это не результаты опросов общественного мнения, хотя и они нужны. Мнение народа - это то, что в данный момент политик кожей, интуицией, совестью, духом, ну и, конечно, интеллектом, ощущает и осознаёт как непоколебимую волю народа.
Второй верный советник и советчик политика - это он сам. Единственный. Неповторимый. Не в том смысле, что уникальный, а в том смысле, что он есть конкретный человек, находящийся в уникальной политической позиции (он имеет право принимать решение за нацию) - наместник нации на пространстве Земли. И в том смысле, что он - обычный в сущности человек - должен в такой момент максимально точно почувствовать, чего хочет нация и является ли её желание единственным способом желаемого достичь.
Политик в такие моменты не имеет право ошибиться. И выполняя интуитивно ощущаемое желание нации, и не следуя ему, если он чувствует, что дело не в степени риска, а в том, что успеха не будет.
8. Психологически часто легче начать действовать, чем отказаться от действия или отложить его. Но и отказаться от действия (формальные и иные оправдания всегда найдутся), как правило, удобнее, чем сделать решительный шаг. Победа (личная и национальная) может лежать и там, и там. Поражение (личное и национальное) - тоже. Единого алгоритма нет. Универсального решения - тоже. Ясно только одно - если колеблешься, если не уверен, если не готов пойти до конца (хотя бы своей личной карьеры) - то лучше не действовать. Колеблющиеся не побеждают. Даже в выигрышной ситуации.
9. В русской традиции, в русской истории, в русской политике всё, что я написал о выборе решения в такой ситуации, сконцентрировано во всем известной формуле: тяжела ты, шапка Мономаха!
Да, тяжела. Но ведь никто силой политика под эту шапку не загонял.
Но, с другой стороны, только тот, на чью голову эта шапка венчает, может почувствовать, придавливает ли она его в данный исторический момент к земле, или, несмотря на свою тяжесть - благодаря этой тяжести - окрыляет.
Это относится даже к "старым", устоявшимся государствам, но к новым - особенно.
Многие, в том числе и на постсоветском пространстве, считают, что то, что распался Советский Союз, естественно. Но больше этого ни с кем не может и не должно случиться. Современная история смеётся над этим заблуждением.
Только в Европе и на постсоветском пространстве Центральной Азии и в Закавказья распались с конца 80-х годов ХХ века (иногда - с "помощью извне") следующие государства: мирно - Чехословакия; немирно или не очень мирно: Югославия, а затем и Сербия; Молдавия (отделилось Приднестровье), Азербайджан (отделился Нагорный Карабах), Грузия (отделились Абхазия и Южная Осетия). Ещё ряд государств, как в самой "Европе" (включая и сам форсировано расширявшийся ЕС), так и на постсоветском пространстве, стояли и стоят перед вероятностью отделения различных территорий или поглощения части территорий одних стран другими.
Итак, забудьте о мифологеме "нерушимости границ в Европе". Последние 25 лет они рушатся - такова тенденция. Не менее трети нынешних государств, входящих в Совет Европы или ОБСЕ, нанизаны на эту тенденцию. И это только в Европе!
Вообще, как известно, количество государств в мире множится. За счёт чего? За счёт распада тех, что уже существуют, разумеется. Единственное государство, которое теоретически может теперь возникнуть иным путём - это Республика Антарктида.
2. После Югославии, Ирака, Афганистана, Ливии, Сирии (хотя четыре последних и не являются европейскими государствами) лимит военного вмешательства США в дела Европы, судя по всему, исчерпан.
3. Волю народов к воссоединению погасить (а тем более - уничтожить), как показал исторический опыт, практически невозможно. Она может затихать, уходить в подсознание, но чаще всего в какой-то момент (максимальной свободы или, напротив, максимальных репрессий) вновь актуализируется.
4. В смутные времена (а именно такие времена мы переживаем на постсоветском пространстве и в целом в Европе) политики очень часто оказываются перед необходимостью принимать решения, которые ставят на кон не только всю их предшествующую карьеру, но порой и жизнь. Естественно, и жизни многих других людей.
Проблема тут двойная. Политик может попытаться избежать исторического выбора, перед которым он оказался. В частности, под предлогом того, что если он сделает нечто, то это приведёт к жертвам. Но дело в том, что отказываясь от требуемого историей выбора, политик, как правило, не уходит от жертв, а лишь заменяет одни жертвы другими - часто ещё более многочисленными.
А единственная жертва, принесением которой он не рискует, это он сам.
Но и это чаще всего иллюзия. Да, тот кто проявляет политическую волю и рискует, лично может проиграть всё. Но не проявив такой воли - он чаще всего тоже проигрывает всё. Как политик. Ибо в конечном итоге политиков оценивают не историки и политологи, а собственные народы.
5. Казалось бы, ясно, чем нужно руководствоваться, делая такой выбор: нельзя приносить в жертву большее, спасая меньшее (под меньшим имеется в виду, конечно, не судьба самого политика - и свежий пример Януковича тому яркое доказательство: не решившись пожертвовать собой как меньшим, он потерял и большее - страну, и самого себя, которого и пытался спасти).
Но это арифметически ясное и, казалось бы, совершенно логичное правило не универсально не только в политике, а в политике - тем более.
Существует такое меньшее, без спасения которого нельзя спасти и большее. В этом случае идти на риск - обязанность политика.
6. Вопрос в том, как определить, что это за меньшее, которым нельзя жертвовать, и настал ли тот момент, когда риск исторического поражения (и меньшее не спасаешь, и большее потеряешь, в конечном итоге - всё; опять же - речь не о собственной судьбе политика). И вторая ипостась этого вопроса: а настал ли именно тот исторический (и психологический) момент, когда из всех возможных вариантов действия или бездействия (включая символические действия) оптимальным (а потому - всё равно стратегически выигрышным) является спасение меньшего как неизбежный и единственно возможный вариант спасения большего, всего? Или этот момент ещё не настал? Или он уже прошёл? Если ещё не настал или уже прошёл - то тогда, конечно, идти на риск не только нельзя - недопустимо.
7. Кто может точно ответить на оба вопроса? Эксперты? Да, с ними нужно советоваться. Ближние круги правящего класса, элита? Да, их мнение нужно учитывать, но при этом всегда иметь в виду, что у правящего класса, у элиты очень часто (особенно сегодня) бывают эгоистические интересы, выдаваемые за национальные. Спецслужбы? Да, бесспорно - их информация бесценна, если даже противоречива. Но вообще-то дело спецслужб не столько давать информацию и её анализ, сколько предлагать решение проблем в вариантах, недоступных широкой публике, публичным политикам и правящим элитам, ангажированным своими эгоистическими и чужими интересами порой гораздо больше, чем интересами нации, страны, государства.
Таким образом, у политика, имеющего право, полномочия и обязанность принимать такого рода решения есть только два искренних советника.
Первый - это народ его страны. Если народ ждёт и жаждет, чтобы политик в решающий момент сделал тот или иной выбор, то политик должен подчиниться народу. А мнение народа - это не результаты опросов общественного мнения, хотя и они нужны. Мнение народа - это то, что в данный момент политик кожей, интуицией, совестью, духом, ну и, конечно, интеллектом, ощущает и осознаёт как непоколебимую волю народа.
Второй верный советник и советчик политика - это он сам. Единственный. Неповторимый. Не в том смысле, что уникальный, а в том смысле, что он есть конкретный человек, находящийся в уникальной политической позиции (он имеет право принимать решение за нацию) - наместник нации на пространстве Земли. И в том смысле, что он - обычный в сущности человек - должен в такой момент максимально точно почувствовать, чего хочет нация и является ли её желание единственным способом желаемого достичь.
Политик в такие моменты не имеет право ошибиться. И выполняя интуитивно ощущаемое желание нации, и не следуя ему, если он чувствует, что дело не в степени риска, а в том, что успеха не будет.
8. Психологически часто легче начать действовать, чем отказаться от действия или отложить его. Но и отказаться от действия (формальные и иные оправдания всегда найдутся), как правило, удобнее, чем сделать решительный шаг. Победа (личная и национальная) может лежать и там, и там. Поражение (личное и национальное) - тоже. Единого алгоритма нет. Универсального решения - тоже. Ясно только одно - если колеблешься, если не уверен, если не готов пойти до конца (хотя бы своей личной карьеры) - то лучше не действовать. Колеблющиеся не побеждают. Даже в выигрышной ситуации.
9. В русской традиции, в русской истории, в русской политике всё, что я написал о выборе решения в такой ситуации, сконцентрировано во всем известной формуле: тяжела ты, шапка Мономаха!
Да, тяжела. Но ведь никто силой политика под эту шапку не загонял.
Но, с другой стороны, только тот, на чью голову эта шапка венчает, может почувствовать, придавливает ли она его в данный исторический момент к земле, или, несмотря на свою тяжесть - благодаря этой тяжести - окрыляет.