Сергей Чупринин об августе 91-го: Так тот день и живет в моей памяти
Об августовских событиях 1991 года вспоминает наш земляк, выпускник филфака РГУ, ныне - известный литературовед, главный редактор журнала "Знамя" Сергей Чупринин:
"1991 год. 20 августа. Позднее утро, и в поезде метро, идущем к «Баррикадной», всё, совсем как обычно: «челноки» с клетчатыми баулами, клерки в офисном прикиде, старики, дети малые с мамашами. Парочки милуются, кто-то дремлет, кто-то что-то читает. Будто и не интересно никому, что, под звуки вчерашнего «Лебединого озера», вся жизнь на поверхности переворотилась. Или может переворотиться.
Но вот нужная станция. Шаг из вагонных дверей, и мгновенное ознобное понимание, что у всех, кто вышел на «Баррикадной», дорога теперь одна: к Белому дому. И уже не разобщены мы, каждый в себе и каждый за себя, а идем словно бы единой колонной, сама собою образовавшейся. Ускоряем ход, друг на друга поглядывая, и - Господи! - какие же хорошие, чистые лица, у всех кто рядом и поодаль тоже.
И - площадь, запруженная народом. Да, да, я не оговорился, так и ощущалось, что не людьми, а именно народом. Вожаки с высокого балкона швыряют вниз будоражащие лозунги. Ждем, понятно, Ельцина, но он при мне так на балконе и не объявился. Говорим про какого-то - майора ли, полковника ли - Лебедя, который со своими солдатами прислан был будто бы арестовывать нашего президента, но переметнулся на его сторону. Расступаемся перед приехавшим уже ближе к вечеру Шеварнадзе - и он, ура, с нами, и он за нашу и вашу свободу. А парочки всё милуются, но уже не просто так, а, знаете ли, словно на баррикадах и можно, верите ли, погибнуть - не долюбив, не докурив последней папиросы…
На ночь, как самые храбрые из нас, я не остался. Вернулся, чтобы ехать домой, в метро, а там… да было ли, да видел ли я только что высокое августовское небо, бескрайнюю площадь и те хорошие, родные уже лица? «Челноки" с баулами, пенсионеры, гости столицы, офисный, как позже стали говорить, планктон… И каждый своим озабочен. И каждому больше ни до чего. Какое уж тут единение? Какая свобода, наша и ваша?
Так тот день и живет в моей памяти. Ликованием, что мы вместе, что мы непобедимы, никогда более не повторявшимся. И разочарованием - как бы не навсегда".
"1991 год. 20 августа. Позднее утро, и в поезде метро, идущем к «Баррикадной», всё, совсем как обычно: «челноки» с клетчатыми баулами, клерки в офисном прикиде, старики, дети малые с мамашами. Парочки милуются, кто-то дремлет, кто-то что-то читает. Будто и не интересно никому, что, под звуки вчерашнего «Лебединого озера», вся жизнь на поверхности переворотилась. Или может переворотиться.
Но вот нужная станция. Шаг из вагонных дверей, и мгновенное ознобное понимание, что у всех, кто вышел на «Баррикадной», дорога теперь одна: к Белому дому. И уже не разобщены мы, каждый в себе и каждый за себя, а идем словно бы единой колонной, сама собою образовавшейся. Ускоряем ход, друг на друга поглядывая, и - Господи! - какие же хорошие, чистые лица, у всех кто рядом и поодаль тоже.
И - площадь, запруженная народом. Да, да, я не оговорился, так и ощущалось, что не людьми, а именно народом. Вожаки с высокого балкона швыряют вниз будоражащие лозунги. Ждем, понятно, Ельцина, но он при мне так на балконе и не объявился. Говорим про какого-то - майора ли, полковника ли - Лебедя, который со своими солдатами прислан был будто бы арестовывать нашего президента, но переметнулся на его сторону. Расступаемся перед приехавшим уже ближе к вечеру Шеварнадзе - и он, ура, с нами, и он за нашу и вашу свободу. А парочки всё милуются, но уже не просто так, а, знаете ли, словно на баррикадах и можно, верите ли, погибнуть - не долюбив, не докурив последней папиросы…
На ночь, как самые храбрые из нас, я не остался. Вернулся, чтобы ехать домой, в метро, а там… да было ли, да видел ли я только что высокое августовское небо, бескрайнюю площадь и те хорошие, родные уже лица? «Челноки" с баулами, пенсионеры, гости столицы, офисный, как позже стали говорить, планктон… И каждый своим озабочен. И каждому больше ни до чего. Какое уж тут единение? Какая свобода, наша и ваша?
Так тот день и живет в моей памяти. Ликованием, что мы вместе, что мы непобедимы, никогда более не повторявшимся. И разочарованием - как бы не навсегда".