8 ДЕКАБРЯ 1991 ГОДА СССР ПРЕКРАТИЛ СВОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ
8 декабря 1991 года Ельцин, Кравчук и Шушкевич подписали в Беловежской пуще, в правительственной резиденции «Вискули» историческое Соглашение, - документ, в котором говорилось, что Белоруссия, Российская Федерация и Украина как государства − учредители Союза ССР, подписавшие Союзный договор 1922 года, констатируют: Союз ССР «как субъект международного права и геополитическая реальность» прекращает свое существование. Одновременно три республики образуют Содружество Независимых Государств. С момента заключения соглашения на территориях Содружества «не допускается применение норм третьих стран, в том числе бывшего СССР», деятельность органов прежнего Союза прекращается. К сфере совместной деятельности стороны отнесли координацию внешней политики, формирование общего экономического пространства, европейского и евразийского рынков, таможенную и миграционную политику…
Всё. Дело сделано. Советского Союза больше нет.
После подписания Ельцин позвонил министру обороны СССР маршалу Евгению Шапошникову. Российский президент сообщил ему о произошедшем в Вискулях и о том, что он, Шапошников, назначен главнокомандующим Объединенными стратегическими вооруженными силами Содружества. Маршал, в свою очередь, заверил Ельцина в своей полной лояльности. Это было очень важно на случай, если Горбачев все же захочет оказать сопротивление.
Дальше последовали звонки двум президентам − довольно странным образом сначала президенту Соединенных Штатов Америки и только потом президенту Советского Союза. Позже Горбачев очень возмущался по поводу такой очередности. Впрочем, звонить им вроде бы начали практически одновременно, но так получилось, что Ельцина с Бушем действительно соединили раньше.
Итак, первый звонок − звонок Ельцина Бушу. Бывший министр иностранных дел Белоруссии Петр Кравченко передает их разговор так (впрочем, предупреждая, что передает его по памяти):
« − Господин президент, Советского Союза больше нет. Но не беспокойтесь, мы берем на себя контроль над ядерным чемоданчиком, над ядерным оружием − оно не расползется. И тут мир и Соединенные Штаты не должны волноваться. Сегодня в жизни нашей страны произошло очень важное событие, и я хочу рассказать о нем лично, прежде чем вы узнаете о нем из газет.
Существующая система и Союзный договор, который нас заставляют подписать, [нас] не устраивают. Новый договор… по сути создает содружество или группу независимых государств.
Дальше Борис Ельцин перешел к главному:
− Мы также гарантируем соблюдение всех международных обязательств, вытекающих из соглашений и договоров, подписанных бывшим Союзом, включая внешний долг... Этот договор подписан тремя присутствующими руководителями республик».
Ельцин также сообщил Бушу, что «тройственным союзом» дело не ограничится:
« − Я только что закончил разговор с президентом Казахстана Назарбаевым (в действительности с казахским лидером разговор был позднее. - О.М.), который полностью поддерживает наши действия и намеревается сам подписать соглашение в ближайшее время.
Помолчав, Ельцин добавил:
− Дорогой Джордж, я закончил. Это исключительно, чрезвычайно важно. По сложившимся между нами традициям, я сразу позвонил тебе, не прошло и десяти минут».
Сделать самый сложный звонок − Горбачеву − выпало на долю Шушкевича. Так решили коллегиально, упирая на то, что Шушкевич - «хозяин» встречи. Однако президент СССР не стал с ним долго разговаривать − потребовал к телефону Ельцина.
Кравченко:
«Борис Николаевич стал пересказывать Горбачеву то, что ему уже пробовал сообщить Шушкевич, только гораздо жестче и напористее. Я не слышал, что отвечал Горбачев, но, видимо, он пытался дискутировать, поскольку Ельцин еще более жестко отрезал:
− Михаил Сергеевич! Вы должны понимать, что иного выхода у нас не было!»
Горбачев потребовал, чтобы назавтра все трое явились пред его очи. Однако ему было сказано, что нанести ему визит от имени всех троих поручено Ельцину.
Почему Горбачев не прибегнул к силе, чтобы воспрепятствовать подписанию Беловежского соглашения? Любопытное объяснение «миролюбия», проявленного в той ситуации Михаилом Сергеевичем, дает в своих воспоминаниях бывший пресс-секретарь президента СССР Андрей Грачев:
«В ту… памятную ночь (с 7-го на 8 декабря. − О.М.) «пущисты» изрядно нервничали − само место встречи выбирали с учетом близости польской границы… Но сотрапезники напрасно тревожились за свою безопасность. Даже если бы маршал Шапошников не изменил своему президенту и Конституции, Горбачев все равно не прибег бы к услугам армии или спецназа, чтобы арестовать заговорщиков. Хотя именно за то, что он не сделал этого, «не выполнив тем самым своего конституционного долга по защите союзного государства», его впоследствии яростно критиковали многие…
На решительные… меры не пошел он вовсе не потому, что не располагал информацией или не имел достаточных сил и средств, − их требовалось не так уж много. А. Лукьянов, сам, правда, находившийся в это время в Лефортово, утверждал: «Белорусские чекисты» своевременно проинформировали президента СССР и готовы были «накрыть всю эту компанию». Г. Шахназаров (бывший помощник Горбачева. - О.М.) уверен: если и не в ту ночь, то в последующие дни Горбачев еще мог бы восстановить в армии единоначалие, несмотря на то, что маршал Шапошников переметнулся на сторону заговорщиков. Дочь Горбачева Ирина тоже считает, «если бы отец захотел, он мог бы заварить большую кашу». Но именно «кровавой каши», острого политического конфликта или, не дай Бог, гражданской войны он и боялся больше всего и хотел избежать, начиная свои реформы. И уж, во всяком случае, не пошел бы на такой огромный риск ради сохранения власти…»
Думаю, однако, дело не только в исключительном благородстве натуры Горбачева и в его нежелании проливать кровь. Он ведь не раз, еще на дальних подступах к Беловежью, пытался прибегать к силе, чтобы остановить давно уже намечавшееся движение к распаду Союза. Вспомнить события в Тбилиси… В Баку… В Вильнюсе… При этом, правда, действовал не очень решительно и − всегда оставаясь за кулисами, тщательно скрывая свою причастность к тем событиям, хотя всем было ясно, что без его команды «добро» или, по крайней мере, без его молчаливого согласия ничего бы там не произошло. Таков был его стиль. Гайдар, с которым мы говорили на эту тему, согласился со мной.
− А потом, − добавил он, − ведь только что случился путч − 19-21 августа его осуществило ближайшее окружение Горбачева. И надеяться на то, что кто-то выполнит его приказ и применит насилие против только что избранного президента России и, без всякого сомнения, самого популярного политика России, было просто несерьезно. В сущности, у Горбачева, чтобы прибегнуть к силе, не было ни одного боеспособного полка. Ни один танк не сдвинулся бы с места…
Я сослался на ближайших помощников Горбачева − Андрея Грачева, Анатолия Черняева, − уверяющих, что президент СССР не пошел на силовой вариант исключительно из-за нежелания проливать кровь.
− Им, конечно, виднее, они с ним работали больше, чем я, − ответил Гайдар, − они все это видели изнутри, но, опираясь на то, что я знаю, я бы сказал так: вполне возможно, что Горбачев не хотел крови, но то, что при этом у него не было и никаких ресурсов применить насилие в отношении Ельцина и Кравчука, − это не подлежит сомнению. Здесь одно совпадает с другим: вполне возможно, что он не хотел прибегать к силе, но уж совершенно точно, что он и не мог к ней прибегнуть − сил у него не было.
Кстати, и в окружении Горбачева не все разделяли точку зрения, что фактически оставшийся не удел президент СССР, если бы он захотел, мог бы прибегнуть к силе и, кто знает, может быть, добился успеха. 10 декабря на совещании у Горбачева Евгений Примаков, человек в ту пору близкий к Горбачеву, прямо сказал:
− У нас никаких силовых возможностей нет. На армию не опереться.
Думаю, это было вполне ясно и самому Горбачеву.
Всё. Дело сделано. Советского Союза больше нет.
После подписания Ельцин позвонил министру обороны СССР маршалу Евгению Шапошникову. Российский президент сообщил ему о произошедшем в Вискулях и о том, что он, Шапошников, назначен главнокомандующим Объединенными стратегическими вооруженными силами Содружества. Маршал, в свою очередь, заверил Ельцина в своей полной лояльности. Это было очень важно на случай, если Горбачев все же захочет оказать сопротивление.
Дальше последовали звонки двум президентам − довольно странным образом сначала президенту Соединенных Штатов Америки и только потом президенту Советского Союза. Позже Горбачев очень возмущался по поводу такой очередности. Впрочем, звонить им вроде бы начали практически одновременно, но так получилось, что Ельцина с Бушем действительно соединили раньше.
Итак, первый звонок − звонок Ельцина Бушу. Бывший министр иностранных дел Белоруссии Петр Кравченко передает их разговор так (впрочем, предупреждая, что передает его по памяти):
« − Господин президент, Советского Союза больше нет. Но не беспокойтесь, мы берем на себя контроль над ядерным чемоданчиком, над ядерным оружием − оно не расползется. И тут мир и Соединенные Штаты не должны волноваться. Сегодня в жизни нашей страны произошло очень важное событие, и я хочу рассказать о нем лично, прежде чем вы узнаете о нем из газет.
Существующая система и Союзный договор, который нас заставляют подписать, [нас] не устраивают. Новый договор… по сути создает содружество или группу независимых государств.
Дальше Борис Ельцин перешел к главному:
− Мы также гарантируем соблюдение всех международных обязательств, вытекающих из соглашений и договоров, подписанных бывшим Союзом, включая внешний долг... Этот договор подписан тремя присутствующими руководителями республик».
Ельцин также сообщил Бушу, что «тройственным союзом» дело не ограничится:
« − Я только что закончил разговор с президентом Казахстана Назарбаевым (в действительности с казахским лидером разговор был позднее. - О.М.), который полностью поддерживает наши действия и намеревается сам подписать соглашение в ближайшее время.
Помолчав, Ельцин добавил:
− Дорогой Джордж, я закончил. Это исключительно, чрезвычайно важно. По сложившимся между нами традициям, я сразу позвонил тебе, не прошло и десяти минут».
Сделать самый сложный звонок − Горбачеву − выпало на долю Шушкевича. Так решили коллегиально, упирая на то, что Шушкевич - «хозяин» встречи. Однако президент СССР не стал с ним долго разговаривать − потребовал к телефону Ельцина.
Кравченко:
«Борис Николаевич стал пересказывать Горбачеву то, что ему уже пробовал сообщить Шушкевич, только гораздо жестче и напористее. Я не слышал, что отвечал Горбачев, но, видимо, он пытался дискутировать, поскольку Ельцин еще более жестко отрезал:
− Михаил Сергеевич! Вы должны понимать, что иного выхода у нас не было!»
Горбачев потребовал, чтобы назавтра все трое явились пред его очи. Однако ему было сказано, что нанести ему визит от имени всех троих поручено Ельцину.
Почему Горбачев не прибегнул к силе, чтобы воспрепятствовать подписанию Беловежского соглашения? Любопытное объяснение «миролюбия», проявленного в той ситуации Михаилом Сергеевичем, дает в своих воспоминаниях бывший пресс-секретарь президента СССР Андрей Грачев:
«В ту… памятную ночь (с 7-го на 8 декабря. − О.М.) «пущисты» изрядно нервничали − само место встречи выбирали с учетом близости польской границы… Но сотрапезники напрасно тревожились за свою безопасность. Даже если бы маршал Шапошников не изменил своему президенту и Конституции, Горбачев все равно не прибег бы к услугам армии или спецназа, чтобы арестовать заговорщиков. Хотя именно за то, что он не сделал этого, «не выполнив тем самым своего конституционного долга по защите союзного государства», его впоследствии яростно критиковали многие…
На решительные… меры не пошел он вовсе не потому, что не располагал информацией или не имел достаточных сил и средств, − их требовалось не так уж много. А. Лукьянов, сам, правда, находившийся в это время в Лефортово, утверждал: «Белорусские чекисты» своевременно проинформировали президента СССР и готовы были «накрыть всю эту компанию». Г. Шахназаров (бывший помощник Горбачева. - О.М.) уверен: если и не в ту ночь, то в последующие дни Горбачев еще мог бы восстановить в армии единоначалие, несмотря на то, что маршал Шапошников переметнулся на сторону заговорщиков. Дочь Горбачева Ирина тоже считает, «если бы отец захотел, он мог бы заварить большую кашу». Но именно «кровавой каши», острого политического конфликта или, не дай Бог, гражданской войны он и боялся больше всего и хотел избежать, начиная свои реформы. И уж, во всяком случае, не пошел бы на такой огромный риск ради сохранения власти…»
Думаю, однако, дело не только в исключительном благородстве натуры Горбачева и в его нежелании проливать кровь. Он ведь не раз, еще на дальних подступах к Беловежью, пытался прибегать к силе, чтобы остановить давно уже намечавшееся движение к распаду Союза. Вспомнить события в Тбилиси… В Баку… В Вильнюсе… При этом, правда, действовал не очень решительно и − всегда оставаясь за кулисами, тщательно скрывая свою причастность к тем событиям, хотя всем было ясно, что без его команды «добро» или, по крайней мере, без его молчаливого согласия ничего бы там не произошло. Таков был его стиль. Гайдар, с которым мы говорили на эту тему, согласился со мной.
− А потом, − добавил он, − ведь только что случился путч − 19-21 августа его осуществило ближайшее окружение Горбачева. И надеяться на то, что кто-то выполнит его приказ и применит насилие против только что избранного президента России и, без всякого сомнения, самого популярного политика России, было просто несерьезно. В сущности, у Горбачева, чтобы прибегнуть к силе, не было ни одного боеспособного полка. Ни один танк не сдвинулся бы с места…
Я сослался на ближайших помощников Горбачева − Андрея Грачева, Анатолия Черняева, − уверяющих, что президент СССР не пошел на силовой вариант исключительно из-за нежелания проливать кровь.
− Им, конечно, виднее, они с ним работали больше, чем я, − ответил Гайдар, − они все это видели изнутри, но, опираясь на то, что я знаю, я бы сказал так: вполне возможно, что Горбачев не хотел крови, но то, что при этом у него не было и никаких ресурсов применить насилие в отношении Ельцина и Кравчука, − это не подлежит сомнению. Здесь одно совпадает с другим: вполне возможно, что он не хотел прибегать к силе, но уж совершенно точно, что он и не мог к ней прибегнуть − сил у него не было.
Кстати, и в окружении Горбачева не все разделяли точку зрения, что фактически оставшийся не удел президент СССР, если бы он захотел, мог бы прибегнуть к силе и, кто знает, может быть, добился успеха. 10 декабря на совещании у Горбачева Евгений Примаков, человек в ту пору близкий к Горбачеву, прямо сказал:
− У нас никаких силовых возможностей нет. На армию не опереться.
Думаю, это было вполне ясно и самому Горбачеву.