I left my house without my coat... (По дороге в Эммаус)
Быть может, мне удастся одержать временную победу в этой игре: что если публиковать фрагментами - незавершенный текст, менять последовательность уже поменявших последовательность событий...
18 сентября. Прекрасный осенний день. Холодный северный ветер, зеленый Таврический сад: золотые листья на зеленой траве в лучах сияющего сквозь зеленые деревья ослепительного белого солнца... Ночь с 18-го на 19-е сентября 2019-го года. Текст начинается так (фрагмент первый):
Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.
Где сонмы ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии и детский хор,
Где всё покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.
Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!
Воспоминанье слишком давит плечи,
Настанет миг,- я слез не утаю…
Ни здесь, ни там,- нигде не надо встречи,
И не для встреч проснемся мы в раю!
Марина Цветаева
Прошла Пасхальная неделя, когда Врата во всех церквях весь день открыты. И там, в Алтаре, стоит тишина, которая говорит мне о волшебстве и красоте иного мира, куда ушел тот странник с самым обычным именем и самым обычным лицом. Мне хотелось обойти все городские церкви, чтобы увидеть это чудо множество раз.
Вышерасположенные три строчки были написаны год назад, в апреле 2018-го. Сегодня 30-е апреля, третий день Пасхи. Ужасно хочется закурить сигарету. Солнце светит сквозь зеленые шторы, полдень. Как бы я хотела выпить кофе, да, ирландский кофе... в итальянском ресторане, вернее, за столиком на улице напротив Никольского Собора... По завершении этого текста я вернусь к работе над "Плаванием".
Я выкурила одну сигарету, стоя на балконе, слушая жизнеутверждающие крики детей, играющих в мяч внизу, другие в песочнице, третии просто бегали и кричали. Глядя на голубое небо и зеленое дерево.
Фрагмент второй:
апрель или май 18-го:
Иногда я думаю: как могло случиться, что я оказалась в Церкви? Как могу я быть частью этой красоты? Но моя борьба не окончена, и жизнь может продолжаться и продолжаться, и снова наступит осень, в этом году должна быть теплая осень, а потом снежная зима, и снова будет таять лед в каналах и вербы цвести, и наступит Пасха, и на Святой неделе открыты будут Царские Врата.
Это время, когда на Причастие разрешено идти без трехдневного поста, когда Престол в Алтаре украшен красными розами, когда Священники благословляют всех горящими свечами как Архиереи. А люди кричат: "Воистину воскресе".
Но я не могу не выразить своей печали - мне кажется, они (те, которые кричат) не верят в Христа. Я часто думаю о том, что многие из них хотели бы верить, но слишком держатся за свою жизнь. Как ценят они свое благополучие, на которое я не променяла бы и дня в "Чайном доме по-восточному".
Но предатель не может говорить подобным образом, он должен всегда молчать. Иногда я думаю, что эта обязанность молчать - мое единственное спасение. Как только начинаю говорить - вижу себя той, которая рассказывает бесконечные сказки, живет среди руин и ест дикий мед.
Но кто я на самом деле?
I. крест - это разгадка
В тяжелой мантии торжественных обрядов,
Неумолимая, меня не встреть.
На площади, под тысячами взглядов,
Позволь мне умереть.
Чтобы лился на волосы и в губы
Полуденный огонь.
Чтоб были флаги, чтоб гремели трубы
И гарцевал мой конь.
Чтобы церквей сияла позолота,
В раскаты грома превращался гул,
Чтоб из толпы мне юный кто-то
И кто-то маленький кивнул.
В лице младенца ли, в лице ли рока
Ты явишься - моя мольба тебе:
Дай умереть прожившей одиноко
Под музыку в толпе.
Марина Цветаева
лето 18-го:
Так ты живешь, пытаясь разгадать смысл происходящего, пытаясь понять, что значит ветер с юга...и вдруг происходит что-то очень страшное. Странная встреча, которая напоминает тебе о существовании темных сил, и тебе ясно, что противостоять их планам невозможно, но никто не ограничивал твоей свободы. Так бывает, а потом становится как прежде, ведь все лишь иллюзии, миражи. Как странно.
Сегодня над Питером ослепительно белые сумерки. Как я хочу быть здоровой, покупать вечерние платья, ходить на концерты классической музыки.
...............................................................................................................
Летний Сад с недавних пор представляется мне местом, попав в которое, можно пройти одной из его аллей в совершенно иную реальность, в которой прежде не был. Хорошо начинать день с прогулки по Летнему Саду.
конец весны, лето 18-го:
Вот лежит предо мной на столе Святое Евангелие. День только начался. Сегодня Духов день. На Финском заливе сейчас такая красота... В ресторане с видом на море и песок сидит за крайним к пляжу столиком призрак меня.
Любите ли вы сорные травы? Я любила всегда, их много в Сибири. Отец давал мне деньги с 10 лет, я стала покупать сигареты, в то время Новокузнецк был пустынным городом, я жила в лучшем месте его центра - рядом с рекой, рядом с дамбой, за которой начинался печальный и страшный огромный парк, а если уйти к западу вниз по реке, перейти в особом месте посуху ров (для этого нужно было спуститься в него) и пробраться через дыру в заборе, тогда глазам открывался ужасный пейзаж мертвых озер. Мне всегда было страшно ходить на отстойники. Все мое детство рядом с домом шла стройка - дома быстро взлетали ввысь, но прежде там была огромная пустошь. Она тянулась вдоль обьездной дороги, которая шла вдоль дамбы.
Заросшая тернием, эта пустошь с каждым годом отдалялась от меня новыми домами, и я ходила на край пустыря вечером в сумерках курить сигареты и думать о будущем.
О доблестях, о подвигах, о славе... Но молодость еще не прошла, мне напоминают об этом постоянно художники и Священники, монахи и нищие.
Июнь. Ветер северо-западный. Дневник стал обрывочным, о многом я не успеваю сказать, потому что редко и так мало пишу. Некоторые вещи нужно будет вырезать. Так странно, что я не могу заврешить этот текст, и это совсем на меня не похоже. И уже лето в городе. Мой друг Митя читает мне вслух роман Купера "Следопыт или на берегах Онтарио". Я любила этого героя в детстве так сильно, что воспоминание о той любви кажется страшно печальным. И помню, что я не могла перенести, принять реальности жизни этого героя, о которой рассказали мне последующие о нем книги - утраты молодости, изменения состояния северо-американских лесов.
Никто не назовет его мечтателем. Натти Бампа представляется мне героем настолько сложным, что понять его можно, лишь зная ту жизнь среди лесов. В романе "Следопыт.." раскрывается тайна его одиночества - читая его, я узнала, почему он так и не женился. Дочь сержанта вышла замуж за другого. И на всю жизнь запомнилось мне огромное озеро и форт на берегу. Еще - зеленая блуза Следопыта, теперь я уже не забуду о ней, но все эти годы не вспоминала, но лисью шапку я помнила. И то, что повествователь говорит, что в его лице нет красоты.
"Старался я вместе с другими чтить бога на гарнизонный лад, но так и не пробудил в душе ту светлую радость и сердечную теплоту, что сами приходят, когда я бываю в лесу наедине с моим богом. Там ты стоишь, словно перед лицом творца: все вокруг так свежо и прекрасно, словно только что вышло из его рук, и никто не донимает тебя премудростями церковных вероучений, которые только сушат душу. Нет, нет, истинный храм - это лес, здесь твои мысли свободны и воспаряют даже выше облаков."
...............................................................................................................
Текст, давно обещанный и все еще незавершенный, внушает мне временами ужас, и я не могу писать. Жизнь слишком сложна, и ее нельзя передать точь в точь. Помню, как на осенних каникулах я, пятнадцатилетняя, приехала в гости к сестре в Новосибирск, и, сидя одна в ее пустой квартире, взяла лист бумаги и поставила себе цель - записать поток моего сознания. Я повернула голову вправо - там за окном росла рябина, снигири порхали с ветки на ветку. Я задокументировала это, а дальше мне стало ясно, что угнаться за собственным воображением совершенно невозможно, используя те бедные средства, которыми я обладала.
Теперь я знаю, что нужно говорить лишь о самом главном, что объединяет меня со всеми людьми, что делает меня подобной снежинке, которая неповторима.
...............................................................................................................
Сегодня с утра болела голова, в Питере жара и духота. Я в том состоянии, когда скучно думать о смерти. В городе много иностранных туристов. Вода в каналах очень низкая. Дом напротив моего рабочие красят в белый цвет, и мне это не нравится. Пожелтевшие листья падают с деревьев. Художники пьют водку на жаре, вчера выпила с ними. Всё собираются меня выдать замуж. Художница Наталья хорошо пошутила вчера: "Для таких, как вы, она слишком молода, а молодые все... бедные."
Священники пристально наблюдают за мной. Они боятся моего исчезновения. А я давно решила смотреть на них так, словно последний раз в жизни.
В кого я превратилась? Лишь индийское пальто отражает ту печаль, которая наполняет меня. Это одежда странника, который должен умереть однажды ночью - спящий под забором.
Вся перенесенная боль и пролитые слезы видны на моем лице. Но меня печалит не темнота у глаз... но прежде всего смерть моей собаки и неудачи художника. Незавершенный роман...
Иногда необходимо укусить саму себя за руку и продолжать путь. Помнишь ли ты город богов, безумный город на берегу той реки, которая дала нам бессмертие? Скоро кончится лето и, быть может, не наступит уже никогда, или нет - жара будет продолжаться, пока не высохнут реки, и тогда этот город наконец опустеет, и я останусь в нем одна. And if he left of dreaming about you...
................................................................................................................
Печальнее всего в моей болезни то, что я почти лишена возможности писать и рисовать. Не означает ли это, что все мои труды были напрасны?
Я пью кофе каждый день и сжигаю по сто сигарет. Длинный-длинный день все продолжается, ему нет конца. Пойти к художникам? Я устала быть с ними. Помню, один князь говорил о своих мечтах, о городе, таком как Неаполь, и в нем шум, жизнь...
У нас там водопад был, небольшой, высоко с горы падал и такою тонкою ниткой, почти перпендикулярно, - белый, шумливый, пенистый; падал высоко, а казалось, довольно низко, был в полверсте, а казалось, что до него пятьдесят шагов. Я по ночам любил слушать его шум; вот в эти минуты доходил иногда до большого беспокойства. Тоже иногда в полдень, когда зайдешь куда-нибудь в горы, станешь один посредине горы, кругом сосны, старые, большие, смолистые; вверху на скале старый замок средневековой, развалины; наша деревенька далеко внизу, чуть видна; солнце яркое, небо голубое, тишина страшная. Вот тут-то, бывало, и зовет всё куда-то, и мне всё казалось, что если пойти всё прямо, идти долго, долго и зайти вот за эту линию, за ту самую, где небо с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас же новую жизнь увидишь, в тысячу раз сильней и шумней чем у нас; такой большой город мне всё мечтался, как Неаполь, в нем всё дворцы, шум, гром, жизнь… Да, мало ли что мечталось! А потом мне показалось, что и в тюрьме можно огромную жизнь найти.
Иные души и в четырех стенах справляются с врагом... Но если враг был мне другом, а потом опять стал врагом... и становится ясно, что никогда он не был особо ко мне расположен. Ты, меня любивший фальшью истины и правдой лжи... Христос сказал, что нет в нем истины.
А ты, душа, усталая, больная, о счастии твердишь в который раз... что счастие?..
Когда-то мне казалось, что десять тысяч рублей - это большие деньги, и что мне достаточно для счастья съемной квартиры на канале Грибоедова, рядом с Сенной. Мне хотелось всегда, глядя в зеркало, видеть красоту. Она не оставляет меня, но изменилось ее лицо. Внимательный взгляд, о котором писала Анна Андреевна, теперь кажется мне пугающим, совершенно безжалостным, и я вспоминаю слова Блока: "Для иных ты - и муза и чудо, для меня ты - мученье и ад."
Теперь, именно теперь, я стала той таинственной фигурой, которую, увидев, люди провожают взглядом с чувством, которое они называют мистическим. Я стала человеком, которого они хотят видеть в монастыре, и не хотят встречать на улице. Они, может быть, даже считают, что я не должна уже никогда ходить по улице, узнав ту жизнь, которой живут монахини.
.........................................................................................................................
Я хотела высечь из камня огромного Сфинкса с мои лицом. Создать в этих текстах образ человека, достойного восхищения...
II. Tyler Derden is alive
So sleep and dream of love,
Couse it's the closest you can
Get to love...
Steven Patrick Morrissey
Конец июля, вечер после лунного затмения. Я только что прочитала вышерасположенный фрагмент, написанный... когда?.. в июне? Я утратила счет времени. Лекарство, которое прописала мне профессор В., значительно ухудшило мое состояние. А кроме того, я поймала ее на лжи. Но все это уже не кажется мне важным. Вчера сказала одному из моих художников: "Вы оказались правы. Не нужно ничего принимать."
Быть может, моя повышенная фоточувствительность не имеет никакого отношения к эпилепсии. А может и имеет...
Но как я пафосно тогда написала (в тексте без названия): падать как Достоевский!.. Но это правда - во мне много общего с князем Мышкиным.
Хочу отправить ей письмо в больницу.
Но в последние дни мне стало настолько лучше (ем уголь в огромных количествах - и он побеждает и конвулекс и анальгин, гонит прочь призрак профессора В.), что я ходила искать человека, которого видела лишь однажды, на Исакьевскую площадь золотым июльским вечером в красной рубашке и солнцезащитных очках. Я знала, что не найду его, все же я видела те красные розы, которые видел он, высаженные кругом. В то лето тоже цвели здесь красные розы.
........................................................................................................................
Вербы на красном фоне?.. можно было бы сделать такой натюрморт.
Сейчас, вернувшись с утренней прогулки по раскаленному городу, я вспомнила, как собирала деньги на оплату своей квартиры на Юбилейной улице, когда работала официанткой в китайском ресторане, я складывала их в стопку на кухонном столе - мои чаевые, кторые получала после рабочего дня, мне нужно было набрать шесть тысяч, и я понимала, что на еду почти ничего не остается. С печалью я смотрела на эти деньги, но каждый раз меня охватывало чувство радости при мысли, что я одна во всем мире и никому ничего не должна.
He asked her to give back the money she spent...
Священники часто говорят о свободе. Однажды тот, который лучше всех поет, говорил о Деннице, это было во время Великого Поста. Он закричал: "Денница! Люцифер! Сатана!" И меня охватило чувство восторга. И стало смешно оттого, что люди так испугались. "Прекраснейший ангел, лучшее создание, он объявил себя свободным от Бога..."
Вчера читала свой незавершенный роман. Нет никого очаровательнее черта. Он ничего не обещает и не предлагает мне. Только смеется и говорит: "Тебе-то нужно молиться, поститься, не смею отвлекать..."
Два дня назад я была на вечерней Сулжбе в Храме, после которой вышел Настоятель и мы молились за воинство перед иконой Сергия Радонежского. Кроме него еще был самый молодой из Священников и молодой Дьякон. Мне нравится писать эти слова с большой буквы - как у Оскара Уайльда в сказке о рыбаке и его душе.
После Полиелея они оба ушли: вместе поднялись на амвон, Царские Врата были закрыты, синхронно поклонились...
Их золотые одежды, сияющие, всегда поражают меня своей красотой.
Как обманчива красота, но чему еще я могла бы верить?.. Снова золотой август. Но в этом голубом золоте дня есть красный отблеск крови. В прудах умирают утки, и я не в силах добраться до своего монастыря.
Дело в том, что сегодня день святого Пантелеймона, который я два года подряд встречала в монастыре. Сегодня я не смогла дойти до своего Храма.
"Мы умираем, да здравствуют консьержки", - сказала Мария Башкирцева перед смертью. Боюсь, я умру внезапно, оставив множество исписанных коричневых листов.
И я вспоминаю предсмертные слова одного человека, причисленного к лику святых: "Свободен, наконец-то свободен, теперь меня уже никто не возьмет..."
И нет больше в городе афиш с Ником Кейвом, и совершенно негде поесть. Хочу простой русской еды. Как жаль, что я не в Сибири...
III.
Руку на́ сердце положа:
Я не знатная госпожа!
Марина Цветаева
А теперь вернемся обратно - в апрель 18-го. Только закончилась Пасхальная неделя, все в городе радуются весне.
Конец апреля. Все, что необходимо сказать в завершение... все должно заключаться в этом финальном отрывке. Я сейчас думала: текст должен называться именно так: "По дороге в Эммаус (I left my house without my coat...)". Как много изменилось с момента, когда я начала писать его. Теперь я совсем иначе смотрю на свое состояние. Но с тех пор как я живу в комнате с закрытым картоном, а поверх картона укрытым двумя слоями штор окном, я чувствую себя лучше и больше гуляю, но от длительного нахождения на свету все еще поднимается температура, голова болит не сильно и не каждый день. Таким образом, мне удалось этой весной избежать серьезного обострения фотосенситивности. Гуляю в полароидах, но временами держу их в руке; захожу к художникам. Они очень довольны весной. А я думаю: лучше бы было этому человеку не рождаться вовсе. При этом выгляжу веселой и довольной, часто хожу по площади мимо Спаса. Приходится обходить закрытый на просушку до мая Михайловский Сад, где мой повильон Росси...
Если бы кто-то мог видеть меня, идущей по улице Росси в сумеречном голубом закате... И этот розовый дом около Александринского театра, и первый зацветший куст в Парке Ботанического Сада, Богородицу на Казанском - все люди, идущие по каналу Грибоедова к Невскому, по этой узкой набережной, где мне всегда вспоминается Нью-Йорк, видят эту золотую икону... Как поразительно, что ее можно увидеть случайно...
Апрель все продолжается... На Страстной неделе я вспомнила о тебе, находясь в Храме, это был вечер Великого четверга, утром я была на Причастии, а вечером читали двенадцать отрывков из Евангелий, и я вспомнила о тебе между одиннадцатым и двенадцатым или десятым и одиннадцатым, было темно - свет не зажигали, и за окнами совсем почти стемнело.
Второе мая, в Питере два дня сумрачно, открыли парки, вода во рве у Инженерного замка так темна и зелена... Я давно не была в Храме, недавно рисовала со своими на Невском (сделала два портрета), думаю о том, что мне нельзя никогда... <вырезано>
Следующий день, я пришла в маленькую церковь, расположенную недалеко от моего дома, где я была лишь однажды (на Святой неделе). Здесь никого нет, кроме меня и вечности. Помню, как Иван Шатов кричал о вечности...
По какой-то причине северные и южные врата в Алтарь сейчас открыты... Здесь нет искусственного освещения. <вырезано>
Но и здесь мне нет покоя. Предателю нигде нет места. Чтобы вернуть утраченное, нужно умереть.
7 мая, месяц с Пасхи. Была вчера на Воскресной Литургии, и на Всенощном накануне. Все последние дни по вечерам болит голова. По моим наблюдениям с двадцатого мая освещение изменится и мне станет лучше значительно. Сегодня первый день гуляла без платка, без сапог, в моей старой джинсовой куртке. Художник Владимир, увидев меня, закричал: "Где зеленое пальто?"
О, это пальто, оно стольких сгубило... В нем хожу как царевна. В джинсовой куртке все толкают меня...
Вербы в вазе все еще стоят... Священники одеты в красное. Ворон подал голос с карниза за окном, окно закрыто белыми шторами. Я многое хотела бы рассказать, но должна сказать лишь самое главное. Красота, красота преследует меня... Я слишком сильно полюбила все прекрасное. Вспоминается: "Вам нельзя этот год носить красное..." И мой ответ: "Это правда - у меня много красного..." Тот разговор с Ламой я часто вспоминаю. Я знаю - он вспоминает меня. И вот недавно (около двух недель назад) я вышла на прогулку, направляясь к Невскому, и начался дождь, на Манежной я забежала в дорогой цветочный и долго рассматривала разные розы и декоративные травы, и вдруг заметила огромного красного попугая, я смотрела на него, а он стал кричать, сидя на дверце своей клетки... И что-то случилось со мной в тот день: мне вспомнилась вся красота моей жизни. Дальше на улице меня охватил холод и заболела голова, я укрылась в Казанском, и там Священник строго посмотрел на меня, как бы спрашивая: "Красота страшна, ты ведь помнишь эти слова Блока?" Да, красный розан на полу...
Затем я купила кофе и подошла к своим художникам, и мы о чем-то смеялись с Владимиром, когда я заметила человека в очках из коричневого стекла, монгольские черты, слегка побелевшие виски, невысокого роста... Он сказал, что из Тибета (слышно было, что русский ему не родной), Владимир спросил, кто сломал ему нос... В итоге этот человек (не помню имени - слишком нерусское) схватил меня за руку и долго не отпускал. Художники повели себя странно - оставили меня. И он надеялся уйти вместе со мной. Закончилось тем, что я закричала: "Кадыр, выручайте меня..."
Не всё помню из того разговора, но в нем было много важного. Я передала ему слова Святейшего Патриарха о том, что мы должны понимать таинственный смысл происходящего в нашей жизни, и рассказала историю из Евангелия, как самарянка Фотиния встретила Спасителя мира у колодца.
И мне запомнилось, как этот случайный человек сказал, когда я сняла медленно очки: "Глаза? Вы хотите видеть мои глаза?" И глаза у него оказались особенной красоты, блистающие серые глаза. Лишь на три секунды он снял очки и надел их снова.
Через два дня мое состояние ухудшилось - весь день болела голова. И я впала в отчаяние и перестала читать (произносить те, которые знаю наизусть) молитвы.
<вырезано> После Рождества, в тот день, когда у нас служил Литургию Митрополит, отец Игорь единственный исповеди не принимал, поэтому я выбрала самого молодого из Священников (по той причине, что прошлой весной накануне обморока уже была у него). И услышала от него заветные слова: "Довольно с тебя моей благодати." И я резко подняла глаза на него и на моем лице он прочитал: "Дано мне жало в плоть, ангел сатаны, чтобы я не превозносился." Он не удивился тому, что я знаю, о чем идет речь.
Потом я как прежде ходила на исповедь к моему отцу Игорю, но снова наступил день, когда он служил в Алтаре (я уже знала, что так будет, потому что накануне вечером он вел Службу). Так же и отец Андрей знал, что я пойду именно к нему, а не к другому. Всю ночь я не могла заснуть и в уме произносила перед ним длинные чарующие своей красотой речи. К утру остались лишь обрезки от этих шелковых кружев.
Ах, как поразило его слово "зависть" и то, каким голосом оно было сказано...
Но главное, самое главное... тайна, которую я храню, о которой никто не знает, кроме меня и его. В самом начале, когда я появилась в Храме и стала часто приходить...<вырезано>
Стремление вызывать восхищение - да, я говорила об этом на исповеди. Если бы отец Владимир видел, как я красовалась перед тем человеком из Тибета, он бы меня прибил.
И я сказала ему: "Вы любите Будду? Все объято пламенем, монахи!.."
Во время Великого Поста мне приснился монах из Лавры - он посмотрел мне в глаза так печально... весь сон состоял только из его лица, из этих печальных глаз.
Иногда я слушаю песни Тома Йорка. Чтобы вернуть утраченное, нужно умереть. Несколько дней назад я была на Литургии в огромном белоснежном Соборе, которую служил Святейший Патриарх.
IV.
Теперь же перенесемся в неделю о Страшном Суде перед Великим Постом.
3 марта 2019-го, вечер Воскресенья, после акафиста Спасителю, из текста "Какая дорога ведет к Замку?":
Потому что так часто я хочу с камнем на шее броситься в воду, но уже не могу говорить это отцу Игорю - мне слишком его жаль. Даже отцу Андрею уже не скажу - он и так получил сполна. Сегодня я видела, как он поцеловал мертвую в конце отпевания. Веротяно, у нее не было семьи... возможно, он знал ее... и такова традиция. Но меня поразило смертельно то, что я увидела - будто Смерть коснулась его, будто ужас проник в его сердце... словно он Коля Красоткин, который потерял сознание, лежа на рельсах под поездом. Я бросилась к чудотворной иконе Богородицы, а затем прочь из Храма.
из того же текста, написано на той же неделе:
Но современные люди настолько ничтожны... Не все, есть люди достойные и простые, а есть необычайные... Но большинство людей живут так низко, что высота монастырских дней вызывает в их сердцах смертельную зависть. Именно поэтому монахиням запрещено принимать угощение, что-либо пробовать в паломнической гостинице. Однажды я была свидетелем того, как инокиня Галина сказала кухарке: "Ну вообще-то мне запрещено здесь что-либо пробовать, но..." и она не смогла отказаться, кухарка ухмыльнулась (она была с Украины и поддерживала киевскую власть, она страстно ненавидела нашу Церковь и при мне высказывалась о том, что мы слишком богаты), и я тогда подумала: "ах, она не смогла нарушить светских приличий, она не верит, что кто-то может ненавидеть ее до смерти).
Но я знаю, что причиной той ненависти, которую я так часто вызываю в людях, является моя жестокость к ним, то есть высокомерие. Но лучше называть это жестокостью: when I am king you will be first against the wall... Как я любила того, кому принадлежат эти слова.
Эта жестокость является и причиной того восхищения, которое я вызываю. Она как скифское золото.
В детстве меня поразило сходство с Мариной Цветаевой. При всех противоречиях... я увидела сходство, которое как предсказание. Сперва она казалась мне воплощением блага... так же и я самой себе казалась тогда, в самом начале моей жизни. Потом я разглядела в ней самое главное, то, что сияет как кровь в ее произведениях.
В ее первом сборнике "Волшебный фонарь" мы можем найти такие строчки:
И опять пред Тобой я склоняю колени,
В отдаленье завидев Твой звездный венец.
Дай понять мне, Христос, что не все только тени
Дай не тень мне обнять, наконец!
И еще ("Молитва в столовой"):
Зимний сумрак касается роз
На обоях и ярких углей.
Пошли ему вечер светлей,
Теплее, чем мне, Христос!
А есть еще то, которое начинается словами "ах, какая усталость под вечер!" и заканчивается: "я Христа предавала весь день!" Но эта простота обманчива, в ней таится змеиная печаль, змеиная мудрость ("мне судьбою дано все понять"), потому... дальше она стала писать то, что даже в сравнении со стихами Блока и Ахматовой выглядит как... трагедия Медеи рядом с историей Паоло и Франчески. Я могла бы привести множество примеров, но пусть будет только два:
1.
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух - не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Пляшущим шагом прошла по земле!- Неба дочь!
С полным передником роз!- Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре!- Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари - и ответной улыбки прорез…
- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
2.
И не спасут ни стансы, ни созвездья.
А это называется - возмездье
За то, что каждый раз,
Стан разгибая над строкой упорной,
Искала я над лбом своим просторным
Звезд только, а не глаз.
Что самодержцем вас признав на веру,-
Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,
Без вас мне не был пуст!
Что по ночам, в торжественных туманах,
Искала я у нежных уст румяных -
Рифм только, а не уст.
Возмездие за то, что злейшим судьям
Была - как снег, что здесь, под левой грудью
Вечный апофеоз!
Что с глазу на глаз с молодым Востоком
Искала я на лбу своем высоком
Зорь только, а не роз!
V. I left my house without my coat...
Осень семнадцатого года... В то время я жила в темной и очень холодной квартире на первом этаже. Во дворе дома обитала огромная стая котов (они и сейчас там живут, иногда я прихожу к ним), и я любила наблюдать за ними, глядя в окно. На окнах - плотные зеленые с золотыми узорами шторы (они и сейчас со мной). Я въехала в нее в начале весны 17-го накануе обострения головных болей, в начале Великого Поста. После Пасхи, которую я пропустила из-за болезни, я вернулась в Храм без черной одежды - в белом с разноцветными цветами шелковом платке; и стала ходить к Причастию один раз в месяц; мне становилось все лучше и лучше, фоточувствительность понижалась, голова болела лишь иногда, я не принимала ничего, кроме нурофена (который мне вредил), но я курила много сигарет, очень много сигарет. Не смотря на это, состояние мое улучшалось стремительно (вероятно, потому что я много гуляла в правильной обуви и свободной одежде, в белой бейсболке или шелковом платке, днем в солнцезащитных очках), отчего я всерьез надеялась на выздоровление, дважды ездила в монастырь во второй половине лета, а потом, осенью, когда похолодало, в тот вечер, когда сменила ортопедические кожаные балетки на старые итальянские сапоги, в тот вечер впервые за долгое время на улице закружилась голова. Потом, в октябре, я попала под дождь - промочила ноги и слегла с температурой. Это было сразу после того, как заключила мир с Настоятелем. В квартире была просто ужасная вентиляция (ее по сути не было), а похолодало настолько, что пришлось закрыть окна. Я лишилась сна. Мне становилось все хуже. Температура тридцать семь с небольшим держалась десять дней, я поняла, что нужно принимать меры: марихуана или антибиотик. Но я чувствовала, что антибиотики могут быть теперь (раньше я их принимала несколько раз в жизни) для меня опасны. Так и оказалось. Зимой я все же рискнула, вызвала врача домой, она прописала мне .........., и это средство стало причиной резкого повышения фотосенсибилизации - вскоре после приема голова заболела очень сильно и только через сорок минут в темной комнате боль полностью сошла на нет. Но тогда, в октябре, я сделала верный ход - марихуана вылечила меня за одну ночь, утром я встала без температуры и пошла гулять. Но дальше мое состояние медленно-медленно ухудшалось. Оно ухудшалось циклично. В последние дни цикла оно было наихудшим. Я спасалась марихуаной и нурофеном, в крайнем случае смешивала одно с другим, но чувствовала, что смешивать нельзя (это вредит сердечно-сосудистой системе особенно сильно). Я ела все меньше, выходила на воздух все реже, голова болела все чаще и все сильнее, я почти перестала пользоваться компьютером. В декабре я переехала в другую квартиру - с хорошей вентиляцией. Из окон видна была солнечная улица, Фонтанка, мост через нее, Летний Сад... В ней было очень много воздуха. Но мне все равно медленно становилось все хуже. Я чувствовала, что нурофен мне вредит, а потом, благодаря истории с антибиотиком, узнала об этом точно из интернета (повышает фотосенсибилизацию, но об этом не пишут в инструкции). Марихуана, которую я старалась курить как можно реже и в микроскопических количествах, тоже вредила мне. Прежде всего из-за удобрений, которые в ней содержатся. С тоской я вспоминала чистую ямайскую марихуану. Мне вредил гель для душа, шапмунь, масло из африканского ореха, которое улучшает кровообращение, зубная паста (теперь у меня другая), средство для мытья посуды, стиральный порошок, расческа из сандалового дерева (теперь у меня березовая), моя туалетная вода от Шанель - ее запах казался мне все более и более неприятным. Счастье, что я еще много лет назад перестала красить лицо. Ну и, конечно, еда, прежде всего морковь, помидоры, кукуруза, кофе, красители, химические добавки. Зимой, после истории с антибиотиком, мой друг Митя съездил на картонный завод и привез оттуда лист, которым закрыл окно в моей комнате. Глядя на это, мне вспомнилась строчка из Цветаевой, самая последняя в этом стихе:
- Он тебе не муж? - Нет.
Веришь в воскрешенье душ? - Нет.
- Так чего ж?
Так чего ж поклоны бьешь?
- Отойдешь -
В сердце - как удар кулашный:
Вдруг ему, сыночку, страшно -
Одному?
- Не пойму!
Он тебе не муж? - Нет.
- Веришь в воскрешенье душ? - Нет.
- Гниль и плесень?
- Гниль и плесень.
- Так наплюй!
Мало ли живых на рынке!
- Без перинки
Не простыл бы! Ровно ссыльно -
Каторжный какой - на досках!
Жестко!
- Черт!
Он же мертв!
Пальчиком в глазную щелку -
Не сморгнет!
Пес! Смердит!
- Не сердись!
Видишь - пот
На виске еще не высох.
Может, кто еще поклоны в письмах
Шлет, рубашку шьет…
- Он тебе не муж? - Нет.
- Веришь в воскрешенье душ? - Нет.
- Так айда! - …нагрудник вяжет…
Дай-кось я с ним рядом ляжу…
Зако - ла - чи - вай!
Первая запись - восьмое ноября 17-го (вступление):
Вчерашний день начался не так уж плохо. Мой друг накануне вечером уехал в родной город навестить родственников, оставил мне четыре пачки сигарет, много еды и три тысячи рублей. С наступлением темноты я вышла из дома и направилась в Михайловский Сад. Освещенный редкими фонарями, он был пуст. Светло-желтый дворец сиял во тьме. Проходя по мосту, я остановилась, из мрака появилась стая уток. Они плыли ко мне, потом рассеялись у моста. Будто обращались ко мне: "Как жаль, что в тебе столько печали..."
Читать дальше...
18 сентября. Прекрасный осенний день. Холодный северный ветер, зеленый Таврический сад: золотые листья на зеленой траве в лучах сияющего сквозь зеленые деревья ослепительного белого солнца... Ночь с 18-го на 19-е сентября 2019-го года. Текст начинается так (фрагмент первый):
Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.
Где сонмы ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии и детский хор,
Где всё покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.
Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!
Воспоминанье слишком давит плечи,
Настанет миг,- я слез не утаю…
Ни здесь, ни там,- нигде не надо встречи,
И не для встреч проснемся мы в раю!
Марина Цветаева
Прошла Пасхальная неделя, когда Врата во всех церквях весь день открыты. И там, в Алтаре, стоит тишина, которая говорит мне о волшебстве и красоте иного мира, куда ушел тот странник с самым обычным именем и самым обычным лицом. Мне хотелось обойти все городские церкви, чтобы увидеть это чудо множество раз.
Вышерасположенные три строчки были написаны год назад, в апреле 2018-го. Сегодня 30-е апреля, третий день Пасхи. Ужасно хочется закурить сигарету. Солнце светит сквозь зеленые шторы, полдень. Как бы я хотела выпить кофе, да, ирландский кофе... в итальянском ресторане, вернее, за столиком на улице напротив Никольского Собора... По завершении этого текста я вернусь к работе над "Плаванием".
Я выкурила одну сигарету, стоя на балконе, слушая жизнеутверждающие крики детей, играющих в мяч внизу, другие в песочнице, третии просто бегали и кричали. Глядя на голубое небо и зеленое дерево.
Фрагмент второй:
апрель или май 18-го:
Иногда я думаю: как могло случиться, что я оказалась в Церкви? Как могу я быть частью этой красоты? Но моя борьба не окончена, и жизнь может продолжаться и продолжаться, и снова наступит осень, в этом году должна быть теплая осень, а потом снежная зима, и снова будет таять лед в каналах и вербы цвести, и наступит Пасха, и на Святой неделе открыты будут Царские Врата.
Это время, когда на Причастие разрешено идти без трехдневного поста, когда Престол в Алтаре украшен красными розами, когда Священники благословляют всех горящими свечами как Архиереи. А люди кричат: "Воистину воскресе".
Но я не могу не выразить своей печали - мне кажется, они (те, которые кричат) не верят в Христа. Я часто думаю о том, что многие из них хотели бы верить, но слишком держатся за свою жизнь. Как ценят они свое благополучие, на которое я не променяла бы и дня в "Чайном доме по-восточному".
Но предатель не может говорить подобным образом, он должен всегда молчать. Иногда я думаю, что эта обязанность молчать - мое единственное спасение. Как только начинаю говорить - вижу себя той, которая рассказывает бесконечные сказки, живет среди руин и ест дикий мед.
Но кто я на самом деле?
I. крест - это разгадка
В тяжелой мантии торжественных обрядов,
Неумолимая, меня не встреть.
На площади, под тысячами взглядов,
Позволь мне умереть.
Чтобы лился на волосы и в губы
Полуденный огонь.
Чтоб были флаги, чтоб гремели трубы
И гарцевал мой конь.
Чтобы церквей сияла позолота,
В раскаты грома превращался гул,
Чтоб из толпы мне юный кто-то
И кто-то маленький кивнул.
В лице младенца ли, в лице ли рока
Ты явишься - моя мольба тебе:
Дай умереть прожившей одиноко
Под музыку в толпе.
Марина Цветаева
лето 18-го:
Так ты живешь, пытаясь разгадать смысл происходящего, пытаясь понять, что значит ветер с юга...и вдруг происходит что-то очень страшное. Странная встреча, которая напоминает тебе о существовании темных сил, и тебе ясно, что противостоять их планам невозможно, но никто не ограничивал твоей свободы. Так бывает, а потом становится как прежде, ведь все лишь иллюзии, миражи. Как странно.
Сегодня над Питером ослепительно белые сумерки. Как я хочу быть здоровой, покупать вечерние платья, ходить на концерты классической музыки.
...............................................................................................................
Летний Сад с недавних пор представляется мне местом, попав в которое, можно пройти одной из его аллей в совершенно иную реальность, в которой прежде не был. Хорошо начинать день с прогулки по Летнему Саду.
конец весны, лето 18-го:
Вот лежит предо мной на столе Святое Евангелие. День только начался. Сегодня Духов день. На Финском заливе сейчас такая красота... В ресторане с видом на море и песок сидит за крайним к пляжу столиком призрак меня.
Любите ли вы сорные травы? Я любила всегда, их много в Сибири. Отец давал мне деньги с 10 лет, я стала покупать сигареты, в то время Новокузнецк был пустынным городом, я жила в лучшем месте его центра - рядом с рекой, рядом с дамбой, за которой начинался печальный и страшный огромный парк, а если уйти к западу вниз по реке, перейти в особом месте посуху ров (для этого нужно было спуститься в него) и пробраться через дыру в заборе, тогда глазам открывался ужасный пейзаж мертвых озер. Мне всегда было страшно ходить на отстойники. Все мое детство рядом с домом шла стройка - дома быстро взлетали ввысь, но прежде там была огромная пустошь. Она тянулась вдоль обьездной дороги, которая шла вдоль дамбы.
Заросшая тернием, эта пустошь с каждым годом отдалялась от меня новыми домами, и я ходила на край пустыря вечером в сумерках курить сигареты и думать о будущем.
О доблестях, о подвигах, о славе... Но молодость еще не прошла, мне напоминают об этом постоянно художники и Священники, монахи и нищие.
Июнь. Ветер северо-западный. Дневник стал обрывочным, о многом я не успеваю сказать, потому что редко и так мало пишу. Некоторые вещи нужно будет вырезать. Так странно, что я не могу заврешить этот текст, и это совсем на меня не похоже. И уже лето в городе. Мой друг Митя читает мне вслух роман Купера "Следопыт или на берегах Онтарио". Я любила этого героя в детстве так сильно, что воспоминание о той любви кажется страшно печальным. И помню, что я не могла перенести, принять реальности жизни этого героя, о которой рассказали мне последующие о нем книги - утраты молодости, изменения состояния северо-американских лесов.
Никто не назовет его мечтателем. Натти Бампа представляется мне героем настолько сложным, что понять его можно, лишь зная ту жизнь среди лесов. В романе "Следопыт.." раскрывается тайна его одиночества - читая его, я узнала, почему он так и не женился. Дочь сержанта вышла замуж за другого. И на всю жизнь запомнилось мне огромное озеро и форт на берегу. Еще - зеленая блуза Следопыта, теперь я уже не забуду о ней, но все эти годы не вспоминала, но лисью шапку я помнила. И то, что повествователь говорит, что в его лице нет красоты.
"Старался я вместе с другими чтить бога на гарнизонный лад, но так и не пробудил в душе ту светлую радость и сердечную теплоту, что сами приходят, когда я бываю в лесу наедине с моим богом. Там ты стоишь, словно перед лицом творца: все вокруг так свежо и прекрасно, словно только что вышло из его рук, и никто не донимает тебя премудростями церковных вероучений, которые только сушат душу. Нет, нет, истинный храм - это лес, здесь твои мысли свободны и воспаряют даже выше облаков."
...............................................................................................................
Текст, давно обещанный и все еще незавершенный, внушает мне временами ужас, и я не могу писать. Жизнь слишком сложна, и ее нельзя передать точь в точь. Помню, как на осенних каникулах я, пятнадцатилетняя, приехала в гости к сестре в Новосибирск, и, сидя одна в ее пустой квартире, взяла лист бумаги и поставила себе цель - записать поток моего сознания. Я повернула голову вправо - там за окном росла рябина, снигири порхали с ветки на ветку. Я задокументировала это, а дальше мне стало ясно, что угнаться за собственным воображением совершенно невозможно, используя те бедные средства, которыми я обладала.
Теперь я знаю, что нужно говорить лишь о самом главном, что объединяет меня со всеми людьми, что делает меня подобной снежинке, которая неповторима.
...............................................................................................................
Сегодня с утра болела голова, в Питере жара и духота. Я в том состоянии, когда скучно думать о смерти. В городе много иностранных туристов. Вода в каналах очень низкая. Дом напротив моего рабочие красят в белый цвет, и мне это не нравится. Пожелтевшие листья падают с деревьев. Художники пьют водку на жаре, вчера выпила с ними. Всё собираются меня выдать замуж. Художница Наталья хорошо пошутила вчера: "Для таких, как вы, она слишком молода, а молодые все... бедные."
Священники пристально наблюдают за мной. Они боятся моего исчезновения. А я давно решила смотреть на них так, словно последний раз в жизни.
В кого я превратилась? Лишь индийское пальто отражает ту печаль, которая наполняет меня. Это одежда странника, который должен умереть однажды ночью - спящий под забором.
Вся перенесенная боль и пролитые слезы видны на моем лице. Но меня печалит не темнота у глаз... но прежде всего смерть моей собаки и неудачи художника. Незавершенный роман...
Иногда необходимо укусить саму себя за руку и продолжать путь. Помнишь ли ты город богов, безумный город на берегу той реки, которая дала нам бессмертие? Скоро кончится лето и, быть может, не наступит уже никогда, или нет - жара будет продолжаться, пока не высохнут реки, и тогда этот город наконец опустеет, и я останусь в нем одна. And if he left of dreaming about you...
................................................................................................................
Печальнее всего в моей болезни то, что я почти лишена возможности писать и рисовать. Не означает ли это, что все мои труды были напрасны?
Я пью кофе каждый день и сжигаю по сто сигарет. Длинный-длинный день все продолжается, ему нет конца. Пойти к художникам? Я устала быть с ними. Помню, один князь говорил о своих мечтах, о городе, таком как Неаполь, и в нем шум, жизнь...
У нас там водопад был, небольшой, высоко с горы падал и такою тонкою ниткой, почти перпендикулярно, - белый, шумливый, пенистый; падал высоко, а казалось, довольно низко, был в полверсте, а казалось, что до него пятьдесят шагов. Я по ночам любил слушать его шум; вот в эти минуты доходил иногда до большого беспокойства. Тоже иногда в полдень, когда зайдешь куда-нибудь в горы, станешь один посредине горы, кругом сосны, старые, большие, смолистые; вверху на скале старый замок средневековой, развалины; наша деревенька далеко внизу, чуть видна; солнце яркое, небо голубое, тишина страшная. Вот тут-то, бывало, и зовет всё куда-то, и мне всё казалось, что если пойти всё прямо, идти долго, долго и зайти вот за эту линию, за ту самую, где небо с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас же новую жизнь увидишь, в тысячу раз сильней и шумней чем у нас; такой большой город мне всё мечтался, как Неаполь, в нем всё дворцы, шум, гром, жизнь… Да, мало ли что мечталось! А потом мне показалось, что и в тюрьме можно огромную жизнь найти.
Иные души и в четырех стенах справляются с врагом... Но если враг был мне другом, а потом опять стал врагом... и становится ясно, что никогда он не был особо ко мне расположен. Ты, меня любивший фальшью истины и правдой лжи... Христос сказал, что нет в нем истины.
А ты, душа, усталая, больная, о счастии твердишь в который раз... что счастие?..
Когда-то мне казалось, что десять тысяч рублей - это большие деньги, и что мне достаточно для счастья съемной квартиры на канале Грибоедова, рядом с Сенной. Мне хотелось всегда, глядя в зеркало, видеть красоту. Она не оставляет меня, но изменилось ее лицо. Внимательный взгляд, о котором писала Анна Андреевна, теперь кажется мне пугающим, совершенно безжалостным, и я вспоминаю слова Блока: "Для иных ты - и муза и чудо, для меня ты - мученье и ад."
Теперь, именно теперь, я стала той таинственной фигурой, которую, увидев, люди провожают взглядом с чувством, которое они называют мистическим. Я стала человеком, которого они хотят видеть в монастыре, и не хотят встречать на улице. Они, может быть, даже считают, что я не должна уже никогда ходить по улице, узнав ту жизнь, которой живут монахини.
.........................................................................................................................
Я хотела высечь из камня огромного Сфинкса с мои лицом. Создать в этих текстах образ человека, достойного восхищения...
II. Tyler Derden is alive
So sleep and dream of love,
Couse it's the closest you can
Get to love...
Steven Patrick Morrissey
Конец июля, вечер после лунного затмения. Я только что прочитала вышерасположенный фрагмент, написанный... когда?.. в июне? Я утратила счет времени. Лекарство, которое прописала мне профессор В., значительно ухудшило мое состояние. А кроме того, я поймала ее на лжи. Но все это уже не кажется мне важным. Вчера сказала одному из моих художников: "Вы оказались правы. Не нужно ничего принимать."
Быть может, моя повышенная фоточувствительность не имеет никакого отношения к эпилепсии. А может и имеет...
Но как я пафосно тогда написала (в тексте без названия): падать как Достоевский!.. Но это правда - во мне много общего с князем Мышкиным.
Хочу отправить ей письмо в больницу.
Но в последние дни мне стало настолько лучше (ем уголь в огромных количествах - и он побеждает и конвулекс и анальгин, гонит прочь призрак профессора В.), что я ходила искать человека, которого видела лишь однажды, на Исакьевскую площадь золотым июльским вечером в красной рубашке и солнцезащитных очках. Я знала, что не найду его, все же я видела те красные розы, которые видел он, высаженные кругом. В то лето тоже цвели здесь красные розы.
........................................................................................................................
Вербы на красном фоне?.. можно было бы сделать такой натюрморт.
Сейчас, вернувшись с утренней прогулки по раскаленному городу, я вспомнила, как собирала деньги на оплату своей квартиры на Юбилейной улице, когда работала официанткой в китайском ресторане, я складывала их в стопку на кухонном столе - мои чаевые, кторые получала после рабочего дня, мне нужно было набрать шесть тысяч, и я понимала, что на еду почти ничего не остается. С печалью я смотрела на эти деньги, но каждый раз меня охватывало чувство радости при мысли, что я одна во всем мире и никому ничего не должна.
He asked her to give back the money she spent...
Священники часто говорят о свободе. Однажды тот, который лучше всех поет, говорил о Деннице, это было во время Великого Поста. Он закричал: "Денница! Люцифер! Сатана!" И меня охватило чувство восторга. И стало смешно оттого, что люди так испугались. "Прекраснейший ангел, лучшее создание, он объявил себя свободным от Бога..."
Вчера читала свой незавершенный роман. Нет никого очаровательнее черта. Он ничего не обещает и не предлагает мне. Только смеется и говорит: "Тебе-то нужно молиться, поститься, не смею отвлекать..."
Два дня назад я была на вечерней Сулжбе в Храме, после которой вышел Настоятель и мы молились за воинство перед иконой Сергия Радонежского. Кроме него еще был самый молодой из Священников и молодой Дьякон. Мне нравится писать эти слова с большой буквы - как у Оскара Уайльда в сказке о рыбаке и его душе.
После Полиелея они оба ушли: вместе поднялись на амвон, Царские Врата были закрыты, синхронно поклонились...
Их золотые одежды, сияющие, всегда поражают меня своей красотой.
Как обманчива красота, но чему еще я могла бы верить?.. Снова золотой август. Но в этом голубом золоте дня есть красный отблеск крови. В прудах умирают утки, и я не в силах добраться до своего монастыря.
Дело в том, что сегодня день святого Пантелеймона, который я два года подряд встречала в монастыре. Сегодня я не смогла дойти до своего Храма.
"Мы умираем, да здравствуют консьержки", - сказала Мария Башкирцева перед смертью. Боюсь, я умру внезапно, оставив множество исписанных коричневых листов.
И я вспоминаю предсмертные слова одного человека, причисленного к лику святых: "Свободен, наконец-то свободен, теперь меня уже никто не возьмет..."
И нет больше в городе афиш с Ником Кейвом, и совершенно негде поесть. Хочу простой русской еды. Как жаль, что я не в Сибири...
III.
Руку на́ сердце положа:
Я не знатная госпожа!
Марина Цветаева
А теперь вернемся обратно - в апрель 18-го. Только закончилась Пасхальная неделя, все в городе радуются весне.
Конец апреля. Все, что необходимо сказать в завершение... все должно заключаться в этом финальном отрывке. Я сейчас думала: текст должен называться именно так: "По дороге в Эммаус (I left my house without my coat...)". Как много изменилось с момента, когда я начала писать его. Теперь я совсем иначе смотрю на свое состояние. Но с тех пор как я живу в комнате с закрытым картоном, а поверх картона укрытым двумя слоями штор окном, я чувствую себя лучше и больше гуляю, но от длительного нахождения на свету все еще поднимается температура, голова болит не сильно и не каждый день. Таким образом, мне удалось этой весной избежать серьезного обострения фотосенситивности. Гуляю в полароидах, но временами держу их в руке; захожу к художникам. Они очень довольны весной. А я думаю: лучше бы было этому человеку не рождаться вовсе. При этом выгляжу веселой и довольной, часто хожу по площади мимо Спаса. Приходится обходить закрытый на просушку до мая Михайловский Сад, где мой повильон Росси...
Если бы кто-то мог видеть меня, идущей по улице Росси в сумеречном голубом закате... И этот розовый дом около Александринского театра, и первый зацветший куст в Парке Ботанического Сада, Богородицу на Казанском - все люди, идущие по каналу Грибоедова к Невскому, по этой узкой набережной, где мне всегда вспоминается Нью-Йорк, видят эту золотую икону... Как поразительно, что ее можно увидеть случайно...
Апрель все продолжается... На Страстной неделе я вспомнила о тебе, находясь в Храме, это был вечер Великого четверга, утром я была на Причастии, а вечером читали двенадцать отрывков из Евангелий, и я вспомнила о тебе между одиннадцатым и двенадцатым или десятым и одиннадцатым, было темно - свет не зажигали, и за окнами совсем почти стемнело.
Второе мая, в Питере два дня сумрачно, открыли парки, вода во рве у Инженерного замка так темна и зелена... Я давно не была в Храме, недавно рисовала со своими на Невском (сделала два портрета), думаю о том, что мне нельзя никогда... <вырезано>
Следующий день, я пришла в маленькую церковь, расположенную недалеко от моего дома, где я была лишь однажды (на Святой неделе). Здесь никого нет, кроме меня и вечности. Помню, как Иван Шатов кричал о вечности...
По какой-то причине северные и южные врата в Алтарь сейчас открыты... Здесь нет искусственного освещения. <вырезано>
Но и здесь мне нет покоя. Предателю нигде нет места. Чтобы вернуть утраченное, нужно умереть.
7 мая, месяц с Пасхи. Была вчера на Воскресной Литургии, и на Всенощном накануне. Все последние дни по вечерам болит голова. По моим наблюдениям с двадцатого мая освещение изменится и мне станет лучше значительно. Сегодня первый день гуляла без платка, без сапог, в моей старой джинсовой куртке. Художник Владимир, увидев меня, закричал: "Где зеленое пальто?"
О, это пальто, оно стольких сгубило... В нем хожу как царевна. В джинсовой куртке все толкают меня...
Вербы в вазе все еще стоят... Священники одеты в красное. Ворон подал голос с карниза за окном, окно закрыто белыми шторами. Я многое хотела бы рассказать, но должна сказать лишь самое главное. Красота, красота преследует меня... Я слишком сильно полюбила все прекрасное. Вспоминается: "Вам нельзя этот год носить красное..." И мой ответ: "Это правда - у меня много красного..." Тот разговор с Ламой я часто вспоминаю. Я знаю - он вспоминает меня. И вот недавно (около двух недель назад) я вышла на прогулку, направляясь к Невскому, и начался дождь, на Манежной я забежала в дорогой цветочный и долго рассматривала разные розы и декоративные травы, и вдруг заметила огромного красного попугая, я смотрела на него, а он стал кричать, сидя на дверце своей клетки... И что-то случилось со мной в тот день: мне вспомнилась вся красота моей жизни. Дальше на улице меня охватил холод и заболела голова, я укрылась в Казанском, и там Священник строго посмотрел на меня, как бы спрашивая: "Красота страшна, ты ведь помнишь эти слова Блока?" Да, красный розан на полу...
Затем я купила кофе и подошла к своим художникам, и мы о чем-то смеялись с Владимиром, когда я заметила человека в очках из коричневого стекла, монгольские черты, слегка побелевшие виски, невысокого роста... Он сказал, что из Тибета (слышно было, что русский ему не родной), Владимир спросил, кто сломал ему нос... В итоге этот человек (не помню имени - слишком нерусское) схватил меня за руку и долго не отпускал. Художники повели себя странно - оставили меня. И он надеялся уйти вместе со мной. Закончилось тем, что я закричала: "Кадыр, выручайте меня..."
Не всё помню из того разговора, но в нем было много важного. Я передала ему слова Святейшего Патриарха о том, что мы должны понимать таинственный смысл происходящего в нашей жизни, и рассказала историю из Евангелия, как самарянка Фотиния встретила Спасителя мира у колодца.
И мне запомнилось, как этот случайный человек сказал, когда я сняла медленно очки: "Глаза? Вы хотите видеть мои глаза?" И глаза у него оказались особенной красоты, блистающие серые глаза. Лишь на три секунды он снял очки и надел их снова.
Через два дня мое состояние ухудшилось - весь день болела голова. И я впала в отчаяние и перестала читать (произносить те, которые знаю наизусть) молитвы.
<вырезано> После Рождества, в тот день, когда у нас служил Литургию Митрополит, отец Игорь единственный исповеди не принимал, поэтому я выбрала самого молодого из Священников (по той причине, что прошлой весной накануне обморока уже была у него). И услышала от него заветные слова: "Довольно с тебя моей благодати." И я резко подняла глаза на него и на моем лице он прочитал: "Дано мне жало в плоть, ангел сатаны, чтобы я не превозносился." Он не удивился тому, что я знаю, о чем идет речь.
Потом я как прежде ходила на исповедь к моему отцу Игорю, но снова наступил день, когда он служил в Алтаре (я уже знала, что так будет, потому что накануне вечером он вел Службу). Так же и отец Андрей знал, что я пойду именно к нему, а не к другому. Всю ночь я не могла заснуть и в уме произносила перед ним длинные чарующие своей красотой речи. К утру остались лишь обрезки от этих шелковых кружев.
Ах, как поразило его слово "зависть" и то, каким голосом оно было сказано...
Но главное, самое главное... тайна, которую я храню, о которой никто не знает, кроме меня и его. В самом начале, когда я появилась в Храме и стала часто приходить...<вырезано>
Стремление вызывать восхищение - да, я говорила об этом на исповеди. Если бы отец Владимир видел, как я красовалась перед тем человеком из Тибета, он бы меня прибил.
И я сказала ему: "Вы любите Будду? Все объято пламенем, монахи!.."
Во время Великого Поста мне приснился монах из Лавры - он посмотрел мне в глаза так печально... весь сон состоял только из его лица, из этих печальных глаз.
Иногда я слушаю песни Тома Йорка. Чтобы вернуть утраченное, нужно умереть. Несколько дней назад я была на Литургии в огромном белоснежном Соборе, которую служил Святейший Патриарх.
IV.
Теперь же перенесемся в неделю о Страшном Суде перед Великим Постом.
3 марта 2019-го, вечер Воскресенья, после акафиста Спасителю, из текста "Какая дорога ведет к Замку?":
Потому что так часто я хочу с камнем на шее броситься в воду, но уже не могу говорить это отцу Игорю - мне слишком его жаль. Даже отцу Андрею уже не скажу - он и так получил сполна. Сегодня я видела, как он поцеловал мертвую в конце отпевания. Веротяно, у нее не было семьи... возможно, он знал ее... и такова традиция. Но меня поразило смертельно то, что я увидела - будто Смерть коснулась его, будто ужас проник в его сердце... словно он Коля Красоткин, который потерял сознание, лежа на рельсах под поездом. Я бросилась к чудотворной иконе Богородицы, а затем прочь из Храма.
из того же текста, написано на той же неделе:
Но современные люди настолько ничтожны... Не все, есть люди достойные и простые, а есть необычайные... Но большинство людей живут так низко, что высота монастырских дней вызывает в их сердцах смертельную зависть. Именно поэтому монахиням запрещено принимать угощение, что-либо пробовать в паломнической гостинице. Однажды я была свидетелем того, как инокиня Галина сказала кухарке: "Ну вообще-то мне запрещено здесь что-либо пробовать, но..." и она не смогла отказаться, кухарка ухмыльнулась (она была с Украины и поддерживала киевскую власть, она страстно ненавидела нашу Церковь и при мне высказывалась о том, что мы слишком богаты), и я тогда подумала: "ах, она не смогла нарушить светских приличий, она не верит, что кто-то может ненавидеть ее до смерти).
Но я знаю, что причиной той ненависти, которую я так часто вызываю в людях, является моя жестокость к ним, то есть высокомерие. Но лучше называть это жестокостью: when I am king you will be first against the wall... Как я любила того, кому принадлежат эти слова.
Эта жестокость является и причиной того восхищения, которое я вызываю. Она как скифское золото.
В детстве меня поразило сходство с Мариной Цветаевой. При всех противоречиях... я увидела сходство, которое как предсказание. Сперва она казалась мне воплощением блага... так же и я самой себе казалась тогда, в самом начале моей жизни. Потом я разглядела в ней самое главное, то, что сияет как кровь в ее произведениях.
В ее первом сборнике "Волшебный фонарь" мы можем найти такие строчки:
И опять пред Тобой я склоняю колени,
В отдаленье завидев Твой звездный венец.
Дай понять мне, Христос, что не все только тени
Дай не тень мне обнять, наконец!
И еще ("Молитва в столовой"):
Зимний сумрак касается роз
На обоях и ярких углей.
Пошли ему вечер светлей,
Теплее, чем мне, Христос!
А есть еще то, которое начинается словами "ах, какая усталость под вечер!" и заканчивается: "я Христа предавала весь день!" Но эта простота обманчива, в ней таится змеиная печаль, змеиная мудрость ("мне судьбою дано все понять"), потому... дальше она стала писать то, что даже в сравнении со стихами Блока и Ахматовой выглядит как... трагедия Медеи рядом с историей Паоло и Франчески. Я могла бы привести множество примеров, но пусть будет только два:
1.
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух - не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Пляшущим шагом прошла по земле!- Неба дочь!
С полным передником роз!- Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре!- Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари - и ответной улыбки прорез…
- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
2.
И не спасут ни стансы, ни созвездья.
А это называется - возмездье
За то, что каждый раз,
Стан разгибая над строкой упорной,
Искала я над лбом своим просторным
Звезд только, а не глаз.
Что самодержцем вас признав на веру,-
Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,
Без вас мне не был пуст!
Что по ночам, в торжественных туманах,
Искала я у нежных уст румяных -
Рифм только, а не уст.
Возмездие за то, что злейшим судьям
Была - как снег, что здесь, под левой грудью
Вечный апофеоз!
Что с глазу на глаз с молодым Востоком
Искала я на лбу своем высоком
Зорь только, а не роз!
V. I left my house without my coat...
Осень семнадцатого года... В то время я жила в темной и очень холодной квартире на первом этаже. Во дворе дома обитала огромная стая котов (они и сейчас там живут, иногда я прихожу к ним), и я любила наблюдать за ними, глядя в окно. На окнах - плотные зеленые с золотыми узорами шторы (они и сейчас со мной). Я въехала в нее в начале весны 17-го накануе обострения головных болей, в начале Великого Поста. После Пасхи, которую я пропустила из-за болезни, я вернулась в Храм без черной одежды - в белом с разноцветными цветами шелковом платке; и стала ходить к Причастию один раз в месяц; мне становилось все лучше и лучше, фоточувствительность понижалась, голова болела лишь иногда, я не принимала ничего, кроме нурофена (который мне вредил), но я курила много сигарет, очень много сигарет. Не смотря на это, состояние мое улучшалось стремительно (вероятно, потому что я много гуляла в правильной обуви и свободной одежде, в белой бейсболке или шелковом платке, днем в солнцезащитных очках), отчего я всерьез надеялась на выздоровление, дважды ездила в монастырь во второй половине лета, а потом, осенью, когда похолодало, в тот вечер, когда сменила ортопедические кожаные балетки на старые итальянские сапоги, в тот вечер впервые за долгое время на улице закружилась голова. Потом, в октябре, я попала под дождь - промочила ноги и слегла с температурой. Это было сразу после того, как заключила мир с Настоятелем. В квартире была просто ужасная вентиляция (ее по сути не было), а похолодало настолько, что пришлось закрыть окна. Я лишилась сна. Мне становилось все хуже. Температура тридцать семь с небольшим держалась десять дней, я поняла, что нужно принимать меры: марихуана или антибиотик. Но я чувствовала, что антибиотики могут быть теперь (раньше я их принимала несколько раз в жизни) для меня опасны. Так и оказалось. Зимой я все же рискнула, вызвала врача домой, она прописала мне .........., и это средство стало причиной резкого повышения фотосенсибилизации - вскоре после приема голова заболела очень сильно и только через сорок минут в темной комнате боль полностью сошла на нет. Но тогда, в октябре, я сделала верный ход - марихуана вылечила меня за одну ночь, утром я встала без температуры и пошла гулять. Но дальше мое состояние медленно-медленно ухудшалось. Оно ухудшалось циклично. В последние дни цикла оно было наихудшим. Я спасалась марихуаной и нурофеном, в крайнем случае смешивала одно с другим, но чувствовала, что смешивать нельзя (это вредит сердечно-сосудистой системе особенно сильно). Я ела все меньше, выходила на воздух все реже, голова болела все чаще и все сильнее, я почти перестала пользоваться компьютером. В декабре я переехала в другую квартиру - с хорошей вентиляцией. Из окон видна была солнечная улица, Фонтанка, мост через нее, Летний Сад... В ней было очень много воздуха. Но мне все равно медленно становилось все хуже. Я чувствовала, что нурофен мне вредит, а потом, благодаря истории с антибиотиком, узнала об этом точно из интернета (повышает фотосенсибилизацию, но об этом не пишут в инструкции). Марихуана, которую я старалась курить как можно реже и в микроскопических количествах, тоже вредила мне. Прежде всего из-за удобрений, которые в ней содержатся. С тоской я вспоминала чистую ямайскую марихуану. Мне вредил гель для душа, шапмунь, масло из африканского ореха, которое улучшает кровообращение, зубная паста (теперь у меня другая), средство для мытья посуды, стиральный порошок, расческа из сандалового дерева (теперь у меня березовая), моя туалетная вода от Шанель - ее запах казался мне все более и более неприятным. Счастье, что я еще много лет назад перестала красить лицо. Ну и, конечно, еда, прежде всего морковь, помидоры, кукуруза, кофе, красители, химические добавки. Зимой, после истории с антибиотиком, мой друг Митя съездил на картонный завод и привез оттуда лист, которым закрыл окно в моей комнате. Глядя на это, мне вспомнилась строчка из Цветаевой, самая последняя в этом стихе:
- Он тебе не муж? - Нет.
Веришь в воскрешенье душ? - Нет.
- Так чего ж?
Так чего ж поклоны бьешь?
- Отойдешь -
В сердце - как удар кулашный:
Вдруг ему, сыночку, страшно -
Одному?
- Не пойму!
Он тебе не муж? - Нет.
- Веришь в воскрешенье душ? - Нет.
- Гниль и плесень?
- Гниль и плесень.
- Так наплюй!
Мало ли живых на рынке!
- Без перинки
Не простыл бы! Ровно ссыльно -
Каторжный какой - на досках!
Жестко!
- Черт!
Он же мертв!
Пальчиком в глазную щелку -
Не сморгнет!
Пес! Смердит!
- Не сердись!
Видишь - пот
На виске еще не высох.
Может, кто еще поклоны в письмах
Шлет, рубашку шьет…
- Он тебе не муж? - Нет.
- Веришь в воскрешенье душ? - Нет.
- Так айда! - …нагрудник вяжет…
Дай-кось я с ним рядом ляжу…
Зако - ла - чи - вай!
Первая запись - восьмое ноября 17-го (вступление):
Вчерашний день начался не так уж плохо. Мой друг накануне вечером уехал в родной город навестить родственников, оставил мне четыре пачки сигарет, много еды и три тысячи рублей. С наступлением темноты я вышла из дома и направилась в Михайловский Сад. Освещенный редкими фонарями, он был пуст. Светло-желтый дворец сиял во тьме. Проходя по мосту, я остановилась, из мрака появилась стая уток. Они плыли ко мне, потом рассеялись у моста. Будто обращались ко мне: "Как жаль, что в тебе столько печали..."
Читать дальше...