Весь день и весь вечер дождь. Он все продолжается, и по прогнозу еще целую неделю. Невероятной силы ветер. Но я надеюсь, что прогноз неверный. Но если дождь и прадва будет таким долгим, то мне ничего не останется, кроме как писать и писать. Полночь. Там где-то за этим дождем - полная луна. Но она уже тает.
Разлука призрачна - мы будем вместе скоро,
И все запретное как призрак Эльсинора.
И все не должное вокруг меня клубится,
И, кажется, теперь должно меня убить.
То плещет крыльями, то словно сердце бьется.
Но кровь вчерашнюю уже не может смыть.
Настоятель сказал сегодня после акафиста: "Забились сейчас все по своим квартиркам!" И мне стало весело. Я пела так громко и хорошо. Уже перестала страдать от всеобщего внимания. Там есть такие слова: "Надежда в смерти моей..." И еще: "Иисусе, Пастырю мой, взыщи мя..."
Пение перемежается словами, которые произносят Священники, держа в руках горящие свечи. Особенно важны для меня эти: "Име́яй бога́тство милосе́рдия, мытари́ и гре́шники, и неве́рныя призва́л еси́, Иису́се; не пре́зри и мене́ ны́не, подо́бнаго им, но, я́ко многоце́нное ми́ро, приими́ песнь сию́..." И мы поем: "Иису́се, си́ло непобеди́мая; Иису́се, ми́лосте безконе́чная..."
А есть еще другие, особенно таинственные: "Богото́чною Кро́вию я́коже искупи́л еси́ нас дре́вле от зако́нныя кля́твы..." и "Хотя́ сокрове́нную та́йну от ве́ка откры́ти, я́ко овча́ на заколе́ние веде́н был еси́..."
Эти чрезвычайно волновали меня первоначально - три года назад, когда я только появилась в Соборе: "Стра́нно Бо́га вочелове́чшася ви́дяще, устрани́мся су́етнаго ми́ра..." и "Вети́я многовеща́нныя я́коже ры́бы безгла́сныя ви́дим о Тебе́, Иису́се, Спа́се наш: недоуме́ют бо глаго́лати, ка́ко Бог непрело́жный и челове́к соверше́нный пребыва́еши? Мы же та́инству дивя́щеся, вопие́м ве́рно..."
И мы поем: "Иису́се, Бо́же предве́чный; Иису́се, Царю́ ца́рствующих. Иису́се, Влады́ко владе́ющих; Иису́се, Судие́ живы́х и ме́ртвых. Иису́се, наде́ждо ненаде́жных; Иису́се, утеше́ние пла́чущих. Иису́се, сла́во ни́щих; Иису́се, не осуди́ мя по дело́м мои́м. Иису́се, очи́сти мя по ми́лости Твое́й; Иису́се, отжени́ от мене́ уны́ние. Иису́се, просвети́ моя́ мы́сли серде́чныя; Иису́се, даждь ми па́мять сме́ртную. Иису́се, Сы́не Бо́жий, поми́луй мя."
Но самые главные для меня слова из акафиста: "Спасти́ хотя́ мир, Восто́че восто́ком, к те́мному за́паду - естеству́ на́шему прише́д, смири́лся еси́ до сме́рти; те́мже превознесе́ся и́мя Твое́ па́че вся́каго и́мене, и от всех коле́н небе́сных и земны́х слы́шиши: Аллилу́иа."
И сияет золотом почти пустая церковь - лишь немногие приходят вечером в Воскресенье. Сегодня Настоятель сказал, что тридцать лет назад, когда он еще не был Священником и не знал церковнославянского, ему сказал один человек: "Придет время, когда все будет в золоте - но церкви будут пусты." А он не верил, что так будет.
Однажды я говорила со странным человеком в одежде Священника, который собирает милостыню (встречала его около Лавры и на Смоленском кладбище), о том, что почти никто не знает о существовании праздника, который называется Духов день. И он так печально на меня посмотрел...
Да и вообще - попроси тех, кто причащается каждое Воскресенье, назвать двенадцать главных праздников, и они не смогут назвать и половины.
И часто бывает, когда Великий Праздник выпадает на понедельник, в Соборе просторно и ветрено. И это не смотря на то, что в такие дни всегда устраивают раннюю Литургию. Чтобы люди могли побывать на Причастии перед работой именно в этот день. Но когда я сказала об этом моей подруге Маше (которая меня просто видеть уже не может, и особенно раздражает ее мой голос, летящий ввысь, а я, как ни в чем не бывало, пою: "Иису́се, хра́ме предве́чный, покры́й мя. Иису́се, оде́ждо све́тлая, украси́ мя; Иису́се, би́сере честны́й, осия́й мя. Иису́се, ка́меню драги́й, просвети́ мя; Иису́се, со́лнце пра́вды, освети́ мя. Иису́се, све́те святы́й, облиста́й мя; Иису́се, боле́зни душе́вныя и теле́сныя изба́ви мя. Иису́се, из руки́ сопроти́вныя изми́ мя..."), она ответила, что не пойдет. Речь шла об Успении Пресвятой Богородицы. У них простая логика: я уже была вчера на Причастии, так зачем?
Когда я думаю об этом, кажется, что меня еще не раз попытаются убить или хотя бы покалечить. Но сегодня я была на Причастии, поэтому мне не страшно.
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.
Я продолжаю жить и даже радостно гляжу на людей. Особенно полюбила я своих церковных старух. Но главную роль в моей жизни играет мальчик, сын Дьякона, который меняется у меня на глазах. Быть может, ему еще нет шестнадцати. В последние недели я заметила в нем новую красоту - будто он впитал в себя мою. Сегодня днем я видела его во сне: он подарил мне открытку, на которой изображены три женщины в длинных одеждах, средняя - в венке из одуванчиков, уже ставших такими невещественными, что легкое дуновение ветра уничтожит их.
Иногда меня охватывает ужасный страх - повредить ему, и вспоминаются слова Христа: "Наблюдайте за собою".
Дождь затихает. Сегодня после акафиста, когда Настоятель произносил речь, в один момент я почувствовала непреодолимое желание умереть вне Церкви - совершить все те преступления, на которые я способна, и, наконец, закончить эту жизнь.
Но никто ничего не заметил. Это желание мне слишком привычно, слишком обыденно, хоть я и не так часто об этом думаю.
Зачем притворяешься ты
То ветром, то камнем, то птицей?
Зачем улыбаешься ты
Мне с неба внезапной зарницей?
Не мучь меня больше, не тронь!
Пусти меня к вещим заботам;
Шатается пьяный огонь
По высохшим серым болотам.
И Муза в дырявом платке
Протяжно поет и уныло.
В жестокой и юной тоске
Ее чудотворная сила.
Настоятель говорил, что самоубийством заканчивают те, для кого нет смысла в жизни. А я подумала: "Не так!.." Прыгают с мостов и режут артерии те, которые не могут больше жить. Иначе не переступить эту страшную черту. Как же это не понятно? Когда уже не можешь жить. Как можно не понимать? Человек лишь от ужаса способен решиться на это. Или от печали. Но слишком редкий случай. Для того нужно быть Сергеем Есениным.
Великие поэты, художники... Как мечтала я всегда быть в их числе. Я, ничтожнейшая, все же имею свои скалы, осла и кирку. И в моем сердце - тайна, которую ты не можешь постигнуть, читающий. Этой тайны более чем достаточно, чтобы гулять по осенним паркам, когда прекратится дождь... О большем я не просила никогда.
Но я сказала неправду. Все же - этого более чем достаточно.