Гений места
Это ловушка какая-то. Кто-то спокойно эмигрирует в заморские страны, живет с другой стороны земли, где вокруг говорят не по-нашему - и ничего, обживается, выучивает новые маршруты, привыкает - даже думать, даже чувствовать по-новому.
И его там прет, прет, прет! Ну бывает же так.
А у меня не получается. И уже понятно, что не получится никогда. Потому что в мой геном встроен навигатор с единственно-верной геопозицией.
С детства Большая медведица висела над школой, выходишь из подъезда - налево.
Или вот голоса, треск, хор цикад летом обступал, стоял стеной, сопровождал в дороге и был настолько привычен, что не замечался.
Или вот муравьи - они, оказывается, всегда были перед глазами, за ними наблюдали часами, сидя на корточках, подкидывали им травинки, заставляли огибать препятствия, пытались вычислить, кто у них главный, а кто рабочий?
И вот я уехала, и теперь живу в окружении птиц с высокими голосами и деревьев, которые шумят на другом языке. Звезды вроде те же, но не слева, а все время за спиной. И все хорошо, а кое-что намного, намного лучше, чем в родной стороне. Но
Когда мозг, сканируя окружающую действительность, не обнаруживает в ней сюрчания цикад и лая собаки, не видит фоном силуэта горы, не встречает ни большой медведицы над школой, ни вечного движения муравьев вдоль дорожек - он начинает понимать это так, что местность незнакомая и, возможно, враждебная: «Опасность! Опасность!»
Вот так я, оказывается, устроена.
Если без муравьев и горы, на дне головы включается тревога, и я чувствую себя неуютно, хотя и не осознаю этого. Или осознаю, но не сразу. Но нигде не могу быть счастлива. Потому что нигде не дома. Как несправедливо в наш век тотального туризма, перемещений и всеобщей мобильности!
Ближе к сорока, не перестав мечтать о путешествиях, я поняла, что мне (дальше с истерической интонацией и битьем тарелок, обращаясь ко вселенной) мне елы-палы нужно, чтобы перед окном было дерево и чтоб собаки, обычные уличные собаки лаяли, если где-то на их взгляд непорядок.
А если не так - вроде полный ажур, травка зенелеет, солнышко блестит, а я все равно - везде, как на работе. Потому что там, где раньше был лай собаки и шум тополя - теперь зеро, дырка, пустота, которая не восполняется. И чувствую - чего-то не хватает, но не помню, что было на этом месте. Может, спелый помидор и молодая баранина, а может, жужжание комара и мерцающая звездочка в углу пейзажа. А может, вообще что-то самое важное.
Однажды, сугубо по делу, в состоянии делового напряжения я приехала в свой город, легла спать в ночи, утром сонно вышла на кухню, села у окна и уперлась глазами в обычную картину - гора, как киль перевёрнутого корабля, ветреный день, люди куда-то идут, деревья качаются, кошка сидит в огороде и тоже смотрит на прохожих.
Я просто увидела это, и в мою неподготовленную душу снизошел покой.
Я остановилась на бегу, сбилась с рабочего ритма, и служебный повод поездки стал неважен, неважен… Оказалось, что сто лет мне не было так хорошо, как на этой кухне. Оказалось, для счастья всё имеет значение: угол наклона горы по отношению к горизонту, угол наклона пирамидальных тополей, загибающихся от ветра и знакомый стук дождя по плексигласу.
Отпустило напряжение по периметру лба, во дворе встретила одноклассника, который даже не знал, что я давно уехала, и спокойно сказал: «Привет, Полин. С рынка иду…».
Я сидела на скамейке во дворе, долго смотрела, как кошка играет с воображаемым бантиком - выгибается, пружинисто прыгает вверх, сама себя пугает и бежит - просто так - от внутренней резвости, а в паре метров за ней мрачно и с остановками следует косматый боевой кот.
Не хотелось вставать, я ощущала, что наконец оказалась внутри своей матрицы. До меня дошло, что я человек места. Я к нему привязываюсь навсегда, как кошка.
А вернуться-то невозможно, немыслимо.
А потом был вечер, кромешная темень махачкалинских дворов и арбузная мякоть махачкалинских внутренностей. Гости, друзья, знакомые, незнакомые, блюда с мясом и тестом, подливка, бульон, коньяк, люди, слова, теплый воздух и живительный шорох последних, женских, «пуховых» тополей. Они честно - шумят по-другому, по-свойски, принимая тебя целиком.
А потом была ночь, и в воздухе пушинки от камышей, и писк стрижей, и на дороге длинноногая птичка коленками назад, и слышно как рыба объедает прутик в пруду. И небо очень темное, близкое, и казалось, я вижу пунктир, соединяющий звезды в созвездия.
По контуру чёрных крон за нами бежали три звезды, и одна из них была совсем розовая.
Это было счастье, самое настоящие, физическое - то ли забытое, то ли потерянное.
Amata nobis quantum amabitur nulla
И его там прет, прет, прет! Ну бывает же так.
А у меня не получается. И уже понятно, что не получится никогда. Потому что в мой геном встроен навигатор с единственно-верной геопозицией.
С детства Большая медведица висела над школой, выходишь из подъезда - налево.
Или вот голоса, треск, хор цикад летом обступал, стоял стеной, сопровождал в дороге и был настолько привычен, что не замечался.
Или вот муравьи - они, оказывается, всегда были перед глазами, за ними наблюдали часами, сидя на корточках, подкидывали им травинки, заставляли огибать препятствия, пытались вычислить, кто у них главный, а кто рабочий?
И вот я уехала, и теперь живу в окружении птиц с высокими голосами и деревьев, которые шумят на другом языке. Звезды вроде те же, но не слева, а все время за спиной. И все хорошо, а кое-что намного, намного лучше, чем в родной стороне. Но
Когда мозг, сканируя окружающую действительность, не обнаруживает в ней сюрчания цикад и лая собаки, не видит фоном силуэта горы, не встречает ни большой медведицы над школой, ни вечного движения муравьев вдоль дорожек - он начинает понимать это так, что местность незнакомая и, возможно, враждебная: «Опасность! Опасность!»
Вот так я, оказывается, устроена.
Если без муравьев и горы, на дне головы включается тревога, и я чувствую себя неуютно, хотя и не осознаю этого. Или осознаю, но не сразу. Но нигде не могу быть счастлива. Потому что нигде не дома. Как несправедливо в наш век тотального туризма, перемещений и всеобщей мобильности!
Ближе к сорока, не перестав мечтать о путешествиях, я поняла, что мне (дальше с истерической интонацией и битьем тарелок, обращаясь ко вселенной) мне елы-палы нужно, чтобы перед окном было дерево и чтоб собаки, обычные уличные собаки лаяли, если где-то на их взгляд непорядок.
А если не так - вроде полный ажур, травка зенелеет, солнышко блестит, а я все равно - везде, как на работе. Потому что там, где раньше был лай собаки и шум тополя - теперь зеро, дырка, пустота, которая не восполняется. И чувствую - чего-то не хватает, но не помню, что было на этом месте. Может, спелый помидор и молодая баранина, а может, жужжание комара и мерцающая звездочка в углу пейзажа. А может, вообще что-то самое важное.
Однажды, сугубо по делу, в состоянии делового напряжения я приехала в свой город, легла спать в ночи, утром сонно вышла на кухню, села у окна и уперлась глазами в обычную картину - гора, как киль перевёрнутого корабля, ветреный день, люди куда-то идут, деревья качаются, кошка сидит в огороде и тоже смотрит на прохожих.
Я просто увидела это, и в мою неподготовленную душу снизошел покой.
Я остановилась на бегу, сбилась с рабочего ритма, и служебный повод поездки стал неважен, неважен… Оказалось, что сто лет мне не было так хорошо, как на этой кухне. Оказалось, для счастья всё имеет значение: угол наклона горы по отношению к горизонту, угол наклона пирамидальных тополей, загибающихся от ветра и знакомый стук дождя по плексигласу.
Отпустило напряжение по периметру лба, во дворе встретила одноклассника, который даже не знал, что я давно уехала, и спокойно сказал: «Привет, Полин. С рынка иду…».
Я сидела на скамейке во дворе, долго смотрела, как кошка играет с воображаемым бантиком - выгибается, пружинисто прыгает вверх, сама себя пугает и бежит - просто так - от внутренней резвости, а в паре метров за ней мрачно и с остановками следует косматый боевой кот.
Не хотелось вставать, я ощущала, что наконец оказалась внутри своей матрицы. До меня дошло, что я человек места. Я к нему привязываюсь навсегда, как кошка.
А вернуться-то невозможно, немыслимо.
А потом был вечер, кромешная темень махачкалинских дворов и арбузная мякоть махачкалинских внутренностей. Гости, друзья, знакомые, незнакомые, блюда с мясом и тестом, подливка, бульон, коньяк, люди, слова, теплый воздух и живительный шорох последних, женских, «пуховых» тополей. Они честно - шумят по-другому, по-свойски, принимая тебя целиком.
А потом была ночь, и в воздухе пушинки от камышей, и писк стрижей, и на дороге длинноногая птичка коленками назад, и слышно как рыба объедает прутик в пруду. И небо очень темное, близкое, и казалось, я вижу пунктир, соединяющий звезды в созвездия.
По контуру чёрных крон за нами бежали три звезды, и одна из них была совсем розовая.
Это было счастье, самое настоящие, физическое - то ли забытое, то ли потерянное.
Amata nobis quantum amabitur nulla