Дела военные
Ну, все понятно, о чем, а я - о своем.
Дед мой, военный летчик, в 1941 году, как раз в это время, доучивался в летном училище. В связи с войной перебросили их по-быстрому из Ленинграда, уже почти окольцованного, в Грузию, сколь я помню - под Тбилиси - считай, эвакуировали. По случаю вероломного начала войны и отступления в Красной армии не все и не всегда делалось вовремя и в срок - особенно если речь шла не о фронте. Короче, сотня без пяти минут летчиков во главе с начальством училища остались без продовольствия. Что-то там заклинило в системе снабжения. Подъели все, что могли, больше взять неоткуда - а время суровое, и начальству за то, что морит будущих летчиков голодом, могут вломить, невзирая на. В общем, ситуация отчаянная, обстановка вокруг казармы тоже какая-то непонятная, мирные жители косятся, боясь за своих дочерей и своих поросят, и, главное, все голодные, как собаки.
А неподалеку, понимаете ли, имеется рынок. Рынок. РЫНОК. Грузинский, августовский, крикливый и пышный, заваленный фруктами и благоухающий винами, источающий ароматы жаркого и т. д. Все это лежит на прилавках и стоит денег. И хотя время военное, реквизировать все это без денег никакого права не имеется.
А жрать охота.
В общем, в один прекрасный базарные день появляется над рынком самолет. Небольшой такой самолет, обтекаемый, а на крыльях у него... Аа-а-а-а-а-а-а! - в ужасе кричит какой-то мальчишка, тыча пальцем в небо. Потому что на крыльях у самолета со всей очевидностью - черный крест с белой каймой. Смерть реет над рынком в образе немецкого бомбардировщика, точно такого же, как в кино. И весь рынок, задрав головы, следит за тем, как он кружит в воздухе, и как из под его поджарого брюха отделяется, отделяется, отделяется бонба, и с устрашающим свистом устремляется вниз, на подламывающиеся от изобилия прилавки, на бочки, на спины поросят, прямо в задранные остекленевшие от ужаса лица людей... Аа-а-а-а-а-а-а! - не выдерживает кто-то, и весь рынок срывается врассыпную под адовый свист и стрекотание пропеллеров, и никто уже не слышит, как с чудовищным грохотом...
...падает оземь и разлетается здоровенная, ржавая, продырявленная бочка, а к прилавкам кидаются с мешками оголодавшие курсанты летного училища, и быстро, быстро, быстро нахватывают, что посытнее, чтобы на три дня, по крайней мере, давай-давай, пока не заметили, да в грузовик, да за ворота.
А самолет, вильнув крылами, уходит, прячась по облакам, на учебный аэродром, где с крыльев сдирают парашютный шелк с намалеванными крестами, и сжигвают его от грежа подальше, облив бензином.
Так рассказывал мой дед, по крайней мере, а как было на самом деле, сказать не могу.
Дед мой, военный летчик, в 1941 году, как раз в это время, доучивался в летном училище. В связи с войной перебросили их по-быстрому из Ленинграда, уже почти окольцованного, в Грузию, сколь я помню - под Тбилиси - считай, эвакуировали. По случаю вероломного начала войны и отступления в Красной армии не все и не всегда делалось вовремя и в срок - особенно если речь шла не о фронте. Короче, сотня без пяти минут летчиков во главе с начальством училища остались без продовольствия. Что-то там заклинило в системе снабжения. Подъели все, что могли, больше взять неоткуда - а время суровое, и начальству за то, что морит будущих летчиков голодом, могут вломить, невзирая на. В общем, ситуация отчаянная, обстановка вокруг казармы тоже какая-то непонятная, мирные жители косятся, боясь за своих дочерей и своих поросят, и, главное, все голодные, как собаки.
А неподалеку, понимаете ли, имеется рынок. Рынок. РЫНОК. Грузинский, августовский, крикливый и пышный, заваленный фруктами и благоухающий винами, источающий ароматы жаркого и т. д. Все это лежит на прилавках и стоит денег. И хотя время военное, реквизировать все это без денег никакого права не имеется.
А жрать охота.
В общем, в один прекрасный базарные день появляется над рынком самолет. Небольшой такой самолет, обтекаемый, а на крыльях у него... Аа-а-а-а-а-а-а! - в ужасе кричит какой-то мальчишка, тыча пальцем в небо. Потому что на крыльях у самолета со всей очевидностью - черный крест с белой каймой. Смерть реет над рынком в образе немецкого бомбардировщика, точно такого же, как в кино. И весь рынок, задрав головы, следит за тем, как он кружит в воздухе, и как из под его поджарого брюха отделяется, отделяется, отделяется бонба, и с устрашающим свистом устремляется вниз, на подламывающиеся от изобилия прилавки, на бочки, на спины поросят, прямо в задранные остекленевшие от ужаса лица людей... Аа-а-а-а-а-а-а! - не выдерживает кто-то, и весь рынок срывается врассыпную под адовый свист и стрекотание пропеллеров, и никто уже не слышит, как с чудовищным грохотом...
...падает оземь и разлетается здоровенная, ржавая, продырявленная бочка, а к прилавкам кидаются с мешками оголодавшие курсанты летного училища, и быстро, быстро, быстро нахватывают, что посытнее, чтобы на три дня, по крайней мере, давай-давай, пока не заметили, да в грузовик, да за ворота.
А самолет, вильнув крылами, уходит, прячась по облакам, на учебный аэродром, где с крыльев сдирают парашютный шелк с намалеванными крестами, и сжигвают его от грежа подальше, облив бензином.
Так рассказывал мой дед, по крайней мере, а как было на самом деле, сказать не могу.