Лбовщина 100 лет спустя. Пролог

[polikliet]

- Слушай, Лбов, - спросил его один из подпольщиков, - скажи по правде,
какой партии ты считаешь себя?
- Я за революцию, - коротко ответил он и замолчал.
- Ну, мало ли кто за революцию - и большевики, и даже меньшевики, но это
же не ответ.
- Я за революцию, - коротко и упрямо повторил он, - за революцию,
которую делают силой. И за то, чтобы бить жандармов из маузера
и меньше разговаривать... Как это, ты читал мне в книге? - обратился он
к одному из рабочих.
- Про что? - спросил тот, не понимая.
- Ну, про эти самые... про рукавицы... и что нельзя делать восстания,
не запачкавши их.
- Да не про рукавицы, - поправил тот, - там было написано так:
«революцию нельзя делать в белых перчатках».
- Ну вот, - тряхнул головой Лбов, - я за это самое «нельзя».
А.Гайдар Жизнь ни во что (Лбовщина)



Памятник демонстрации 14 (27) мая 1905 года в саду им. А.М.Горького. Фото
j_foxi

Однажды, когда я учился во втором или третьем классе, моя мама купила собрание сочинений Аркадия Гайдара. Помню, прочитав предисловие, я удивился тому, что писать он начал в нашем городе. Мне тогда казалось, что в Перми никогда ничего не происходит. Ребёнком я был не особенно начитанным, но очень интересовался историей, мне были известны несколько научно-популярных книг и все учебники до восьмого класса включительно (в восьмом учился мой старший брат). В первом же томе попалась мне на глаза повесть, которая изменила моё представление о Перми, как о вековечной тихой гавани. Я запомнил её название - Лбовщина…

История эта началась в злополучном 1905 году. По России волнами статей, телеграмм и слухов расходились известия о событиях 9 (22) января. Новость о том, что в тыловом столичном Петербурге сотни и даже тысячи людей без предъявления обвинений, без следствия и суда застрелены и зарублены не японцами, а своими собственными войсками возле своих домов, на улицах своего города, потрясла итак уже взбудораженную годом неудачной войны страну. Повсюду начинались волнения, возникали восстания крестьян, стачки рабочих, служащих, студентов, совершались всё новые и новые акты революционного террора...

Урал, особенно его западная часть, в 1870-90-ых годах начал преодолевать упадок старого горнозаводского хозяйства, основанного на крепостных формах труда.



Один из цехов Пермских пушечных заводов (Мотовилиха). 1870-е годы

Появились новые производства. Старое оборудование, работавшее на водяном и паровом приводе, стало постепенно заменяться машинами на электрическом приводе. Возросло число квалифицированных рабочих. Но к 1900 году уральцы, как и вся Россия, ощутили последствия сращивания с мировой капиталистической системой и влияние кризисов перепроизводства. С 1901 по 1905 год на Урале было закрыто 12 заводов, часть из них навсегда. В 1903 году из 318 тысяч уральских рабочих 43 тысячи (13,5%) были безработными.

В сравнении с рабочими из центральных, северо-западных и южных промышленных районов России условия труда уральских рабочих были хуже и зарабатывали они заметно меньше, особенно это касалось старых частновладельческих заводов. Всё это не могло не оказывать влияния на политическую жизнь.

С 1901 года в Перми начали действовать отделения революционных партий. Но в начале 1905 года никакой внятной программы действий на местном уровне у них не было. Полиция реагировала быстрее. Сразу же после получения из Петербурга информации о Кровавом воскресении, был проведён ряд арестов видных партийных деятелей. Тем не менее, рабочее движение нарастало. В феврале и марте по всей губернии прошли стачки, бастовали в основном современные производства:
Главные железнодорожные мастерские (ныне завод им. Шпагина),




Лысвенский и Чусовской металлургические заводы, Березниковский содовый завод. Требования были сугубо экономическими.
     Несмотря на внесённую арестами дезорганизацию, ведущие партии такие, как РСДРП и ПСР, стремительно восстанавливались. РСДРП в начале 1905 года страдала от фракционной борьбы между большевиками и меньшевиками, но даже многие из рабочих активистов в этих тонкостях не разбирались. В марте эсдеки провели Уральскую областную конференцию, на которой присутствовали делегаты от Перми. ПСР укрепила свои позиции в уездных центрах: Кунгуре, Лысьве, Усолье. Особое внимание в своей работе все революционные партии обращали на пригород Перми - Мотовилиху (Мотовилихинский завод).

К началу 20 века Пермь являлась важнейшим губернским центром Урала. Её население составляло свыше 70 тысяч человек. В находящейся рядом с ней Мотовилихе проживало ещё около 30 тысяч человек. На расположенных там Пермских пушечных заводах (32 цеха) в 1905 году работало 7 228 человек. Наряду с Путиловским заводом в Петербурге Мотовилиха была крупнейшим производителем артиллерии в России, орудия с её клеймом можно было найти во многих полевых батареях, на боевых кораблях и практически во всех крепостях. Сейчас их можно увидеть, например в сохранённом финнами Свеаборге.



     Пушечные заводы (ныне ОАО «Мотовилихинские заводы») с трёх сторон прижаты к берегу Камы невысокими горами: Горками, Висимом, Ивой (За Ивой, Заивой) и Вышкой. На этих горах и был некогда расположен посёлок Мотовилиха (современный Мотовилихинский район города Перми по размеру значительно больше прежней Мотовилихи). В центре его по уральской традиции находился заводской пруд (он есть и сейчас), были перегорожены две небольших речки - Большая и Малая Мотовилихи. В 1905 году весь посёлок состоял из бревенчатых изб, в которых и жили рабочие, каменных домов было немногим больше десятка. Дома Перми и Мотовилихи сходились на Горках. Так что трудно было понять, где заканчивались пермские (Городские) Горки, а где начинались мотовилихинские Горки. В другую сторону, на северо-восток, Мотовилиха тогда тянулась узкой полосой между Камой и Вышкой к керосинному складу Нобеля, к селу Лёвшино. Район этот раньше назывался Подвышка, за ним находилась Малая Язовая (окрестности современной железнодорожной станции Язовая).

Большая часть обывателей Перми и Мотовилихи - мещане, купцы, ремесленники, чиновники и служащие различных контор и фирм были настроены вполне лояльно по отношению к существующему строю. Основной движущей силой революции были рабочие активисты Главных железнодорожных мастерских и, особенно, пушечных заводов.

Последние уже имели традиции борьбы за свои права. Первая стачка на Пермских пушечных заводах произошла ещё в 1879 году за много лет до знаменитой петербуржской Обуховской обороны. Но, несмотря на свою активность, уральские рабочие, особенно на старых производствах, сильно отличались от рабочих из западных губерний империи. Они были наполовину крестьянами, вместо бараков или съёмных квартир, как правило, жили в собственных домах, имели коров, коз или овец, домашнюю птицу. Старые уральские заводы, в том числе и цеха Мотовилихи, минимум дважды в год останавливались для того, чтобы рабочие могли уделить внимание своему хозяйству. Летом такая остановка длилась до месяца, а то и дольше. Вызвана она была традицией. Завод выделял покосы рабочим, и они в течение этого времени занимались заготовкой сена. Поэтому отношения старого уральского пролетариата со своими заводами во многом напоминали патриархальные связи крестьян с их помещиками, а не сводились к чисто контрактным отношениям.

На новых производствах в Березниках, Чусовом порядки были иные. В начале 20 века в связи с быстрым расширением производства на пушечные заводы стали прибывать пришлые рабочие. Они, с одной стороны, оказывались в худших, чем коренные мотовилихинцы бытовых условиях, с другой стороны ничем, кроме договора найма не были связаны с предприятием.

Специфика горнозаводского хозяйства определяла сферы влияния двух основных социалистических партий. ПСР имела влияние в посёлках старых частновладельческих заводов: в Добрянке, Очёре, Павловском, Чёромозе, Нытве и других, т.е. там, где было мало пришлых рабочих, а местным не хватало земли для приусадебного хозяйства и покосов. Наделы рабочих этих заводов, как правило, не превышали 1,4 десятины на мужскую душу, а кое-где, как например в Нытве, составляли и вовсе 0,4 десятины.

РСДРП доминировала на крупных казённых предприятиях, где у местных рабочих наделы были заметно больше (в Мотовилихе в среднем 1,7 десятины) и работало много пришлых. Ощущалось её влияние и на новых предприятиях вроде Главных железнодорожных мастерских, Чусовского металлургического или Березниковского содового заводов. В целом эсдеки примерно в 2,5 раза по численности превосходили эсеров. За год революции Мотовилиха стала вотчиной РСДРП, к 1906 году численность её членов в этом посёлке достигла 1678 человек, т.е. более чем 5% населения, в то время как местная ячейка ПСР насчитывала свыше 200 человек.

Другой политически активной силой были учащиеся. В Перми 1905 года ещё не было высших учебных заведений, первый уральский университет открылся только в 1916 году. Однако в городе постоянно жили студенты, отбывавшие здесь политическую ссылку, и учащиеся из других городов, приехавшие на каникулы. Сильно политизированы были ученики гимназий, реального, железнодорожного училищ и даже духовной семинарии. Учащиеся старших классов в то время часто были совершеннолетними и некоторые из них уже являлись членами партий и подпольных организаций. Именно эти группы населения - рабочие Мотовилихи, железнодорожных мастерских, депо и учащаяся молодежь, а так же либеральная и радикально настроенная интеллигенция стали участниками революционных событий в 1905 году.

После коротких февральских и мартовских забастовок на ряде заводов, относительно спокойно прошли так называемые маёвки. По инициативе местных либералов на середину мая назначили вполне безобидное с виду событие - учредительное собрание пермского отделения Всероссийского учительского союза. Но 14 (27) мая, как раз в день открытия, вдруг выяснилось, что губернатор А.П.Наумов под предлогом того, что программа съезда содержала вопросы политического характера, его проведение запретил, а полиция закрыла делегатам доступ в помещение. К тому времени реформы уже начались и после рескрипта 18 февраля (3 марта) 1905 года о разрешении подавать проекты об улучшении устройства государственного аппарата, проведение такого съезда было вполне легальным, к тому же власти по началу вовсе не возражали против него. Однако странным это запрещение выглядело только на первый взгляд.

Пермская полиция к тому моменту уже знала, что один из вдохновителей съезда пароходчик Н.В.Мешков, не смотря на род занятий, связан с революционными партиями, прежде всего, с эсерами. В июле 1901 года в его доме под видом учительских курсов уже проходили собрания интеллигентов. Как позже выяснилось во время закамских пикников, которыми перемежались занятия в доме, были организованы политические дискуссии. В них участвовали специально прибывшие в Пермь основатели партии социалистов-революционеров: идеолог Н.К.Михайловский, руководитель боевой организации и пропагандист террора Г.А.Гершуни, организатор партийной работы Е.К.Брешко-Брешковская. Итогом этих дискуссий стало создание в Перми Пермского комитета «Уральского союза социал-демократов и социалистов-революционеров». Этот союз, имевший так же комитеты в Уфе и Екатеринбурге, в феврале 1903 года организовал стачку на Пермских пушечных заводах, а в марте забастовку в Златоусте. Уфимский губернатор Н.М.Богданович призвал на помощь армию и по забастовщикам был открыт огонь, десятки рабочих погибли, сотни были ранены. В ответ 6 (19) мая 1903 года рабочий эсер Е.Дулебов застрелил губернатора из револьвера. В том же году из-за действий полиции и вследствие внутренних разногласий союз прекратил своё существование.



     Большинство собравшихся у дома пароходчика Мешкова, где должно было пройти собрание, не было революционерами и конечно ничего не знало о деятельности «Уральского союза социал-демократов и социалистов-революционеров». Значительная часть из них даже не знала, что собрание запрещено. Всего возле дома Мешкова в тот момент находилось около 300 человек. Вместе с учителями пришли и учащиеся, которые в ответ на требование полиции разойтись, повели себя агрессивно. Возмущённая толпа, возросшая приблизительно до 1000 человек, после некоторой паузы направились к дому губернатора, чтобы получить его разъяснения. На углу Сибирской и Торговой (ныне Советской) манифестанты были задержаны пешей и конной полицией. На предложение демонстрантов составить протокол полицмейстер ответил руганью и приказом разойтись. Толпа двинулась дальше к дому губернского начальника. Но он сказался больным, за что был освистан.

Педагоги решили сами без полиции составить протокол о нарушении своих прав, дарованных рескриптом от 18 февраля (3 марта), для чего собрались во дворе частного дома на Воскресенской площади (сейчас это сквер на перекрёстке улиц 25-го Октября (Обвинской) и Луначарского (Вознесенской)). Протокол был составлен, но за это время двор был оцеплен ротой солдат 232-го резервного Ирбитского батальона по одним данным во главе с офицером Егорьевым, по другим - во главе со штабс-капитаном Садиковым. Все собравшиеся «манифестанты» (74 человека) были переписаны полицией. В дальнейшем у многих из них были серьёзные неприятности по службе. Вскоре на площадь прибыл несколько раздражённый использованием армии для полицейских нужд командующий пермским гарнизоном генерал Баранов и приказал солдатам немедленно удалиться. Оставшиеся демонстранты, по сообщениям газет и отдельных обывателей, были разогнаны «путём обливания водой из пожарной машины», которую будто бы вызвал всё тот же полицмейстер. Но в рапорте самого полицмейстера Кокорина ни о какой пожарной машине не упоминалось:
      «У дома Аксенова я вновь предложил манифестантам разойтись, объявив, что для подавления беспорядков вызваны войска, на что многие из них сказали: «Удалите полицию и мы разойдемся». Я приказал полицейским чинам удалиться и, действительно, толпа мало-помалу стала расходиться. Прибывшая после того рота Ирбитского резервного батальона под командой штабс-капитана Садикова была мною помещена на двор при первой пожарной части. Через полчаса после этого я получил сведение, что манифестанты собрались на дворе дома Будкина, находящемся на площади Воскресенской церкви, около пожарной команды, где помещается квартира податного инспектора Маркова. По докладе об этом, я получил от г. Губернатора приказание записать всех собравшихся в той усадьбе манифестантов. Ввиду чего я пригласил своего помощника Иванова и помощников приставов Островского и Смирнова с несколькими городовыми отправиться на усадьбу Будкина, которую предварительно распорядился оцепить со всех сторон бывшими на пожарном дворе солдатами. По приходе во двор мне представилась такая картина: на дворе на ковре был поставлен большой стол, вокруг которого стояли и сидели манифестанты, и в момент нашего прихода читался какой-то протокол. Увидя нас, толпа пыталась разбежаться. Я приказал помощнику пристава Смирнову переписать всех присутствовавших на незаконном сборище и выпускать по-одиночке на улицу, что Смирновым и было исполнено».

В то время, как у дома Мешкова, на Монастырской (Орджоникидзе), Сибирской и Вознесенской улицах толпа препиралась с полицией, на срочные совещания собрались местные партийные комитеты. После не долгих обсуждений было приято решение использовать сложившуюся ситуацию, как повод для массового антиправительственного митинга. Эсдековские активисты тут же выпустили листовку от имени группы пермских социал-демократов с призывом ко всем пермякам собраться вечером в Загородном саду (ныне сад им. А.М.Горького) на политический митинг. Один из лидеров пермских эсдеков Александр Лукич Борчанинов вспоминал об этом так: «…времени до вечера оставалось очень немного. Главные надежды возлагались на мотовилихинцев… …мы к четырём часам были уже в Мотовилихе. Через полчаса был в сборе мотовилихинский комитет в составе Кузнецова Яши, меня, тут же были Гомзиков и Миша Туркин. Полетели члены комитета гонцами в завод и по районам. Рабочим было предложено выходить с завода в 6 часов, с гудком (многие работали до 10 часов вечера). Нелегко было обегать нашу расползшуюся Мотовилиху и заводские цеха за какой-нибудь час времени.
     Товарищи-женщины также проявили уйму энергии. Их стараниями у нас было ещё до срока вполне приличное знамя.
     В шесть часов потянулись в город по линии железной дороги длинные вереницы рабочих».

После 8 часов вечера в Загородном саду и около него, по данным эсдековской газеты "Пролетарий", собралось не менее 1,5 тысяч человек (примерно 1,5% населения тогдашних Перми и Мотовилихи) в основном рабочие, учащаяся молодёжь и интеллигенты, прибывшие на съезд учителей. По наблюдениям полиции, число манифестантов в тот момент не превышало 500 человек. Один из эсеров, в последствии руководитель десятка боевиков Николай Пташинский («Коля») заказал в музыкальном киоске в центре парка государственный гимн «Боже, царя храни». Разгорячённые демонстранты хлынули к киоску, вырвавшийся вперёд эсдек Абросимов разбил патефон с пластинкой, и толпа запела революционные песни.

Следователь по особо важным делам пермской полиции в докладной записке изложил дальнейшие события: «…Вечером… громадная толпа манифестантов собралась в саду общественного собрания, где, несмотря на энергичное требование полиции, не расходилась, выкинула красный флаг, пела песни революционного содержания, кричала: «Долой полицию!», «Долой самодержавие!», «Да здравствует республика!», причём некоторыми из толпы произносились речи противоправительственного содержания, призывающие к вооружённому восстанию против законных властей и выражающие неуважение к верховной власти и порицания установленного законом образа правления».

Надо сказать, что полиция оказалась не готова к продолжению истории со съездом учителей. На митинге в Загородном саду она была слишком малочисленна и, выстроившись цепью, лишь пыталась оградить от огромной толпы демонстрантов гуляющих в парке горожан. Наконец, вынув револьверы, конные полицейские перекрыли манифестантам выход из сада. Толпа несколько раз пыталась прорваться, но безрезультатно.

То, что произошло потом, подробно описывает в своём письме жене инженер А.Д.Семёнов. «Так как не было прямого выхода из той части сада на улицу (Сибирскую - прим. моё), разобрали часть забора и вышли к цирку (т.е. на Кунгурскую улицу, ныне Комсомольский проспект - Компрос - прим. моё), где в это время шло представление. Публика, находящаяся в цирке, услыхав шум, частью присоединилась к демонстрации, часть, имеющая представление, что демонстрация и бунт - одно и тоже, разбежалась в страхе по квартирам. Среди рабочих были, конечно, и любители всяких безобразий, желавшие было устроить на площади, где был цирк и сидели торговки в балаганах, разгром, но были остановлены рабочими.
     Полиция, между тем, сидя в Общественном саду, решилась на какие-то действия, и, предшествуемый конной и пешей полицией, полицмейстер направился туда же, куда ушли и рабочие, но явилась только тогда, когда рабочие уже вышли из сада. Полиции тоже не оставалось ничего другого, как направиться за рабочими. А рабочие, между тем, с пением «Марсельезы» пошли по широкому проспекту к Екатерининской (ныне улица Большевистская - прим. моё), чтобы по ней пройти к дому губернатора. Заметив это, конная полиция объехала и встретила манифестантов на перекрёстке у Большой Ямской (Пушкина - прим. моё). Как манифестанты, так и полиция остановились. Затем по инициативе полицмейстера, решившегося, наконец, прибегнуть к решительным мерам, конные полицейские, разогнав лошадей, бросилась на стоявших манифестантов. Но только они подъехали к народу, как оттуда раздались выстрелы (огнестрельное оружие в Российской империи до 1905 года продавалось со значительно меньшими ограничениями, чем в современной России - прим. моё). Храбрая кавалькада моментально остановилась, заворотила лошадей и так пустилась по проспекту от манифестантов, что находящаяся тут публика, так же опешившая от выстрелов, разразилась неудержимым хохотом, чему способствовала и пешая полиция, так же в панике бросившаяся врассыпную. Один из высших полицейских чинов, бросившийся с испугу в первую калитку, налетел на стоящую тут бабу, сшиб её с ног, упал сам, да так и пролежал с испугу минуты полторы, когда наконец опомнился. Манифестанты после этого беспрепятственно прошли до дома губернатора».
     Во время потасовки один из городовых, пытавшийся применить шашку, получил 3 выстрела в упор из револьвера и вскоре скончался, по воспоминаниям А.Л.Борчанинова в полицейского стрелял всё тот же «Коля». Солдат из запасных, совершивший попытку вырвать красное знамя, получил несколько ударов тростью и отделался ранением. Рота Ирбитского резервного батальона прибыла только после того, как манифестанты, численность которых к тому моменту уже приближалась к 3000 человек, закидали камнями и расстреляли из револьверов окна в



доме губернатора, устроив ему «кошачий концерт», а затем в Театральном саду разбили коронационный вензель с буквами Н и А, вывешенный по случаю царского дня на фасаде городского театра. По официальной версии толпа разошлась после угрозы применения оружия военными.

На следующий день 15 (28) мая полиция действовала гораздо более предусмотрительно, чем накануне. Узнав о том, что революционно настроенные учащиеся и студенты собрались за Камой. Власти прислали на берег солдат и полицию. Молодёжь, возвращавшаяся из-за Камы, видя полицию и солдат, не хотя расходилась, крича полицмейстеру: «Опоздал»!

В это же время на южной окраине города в районе бывшей Базановской заимки (сейчас - это территория вокруг так называемого "старого Компроса" - проспекта имени Сталина - между Пермским моторным заводом и Башней смерти) горела канатная фабрика. На пожар собралось много людей. Поскольку шёл проливной дождь, огонь удалось довольно быстро локализовать. Но люди - в основном рабочие различных предприятий, не расходились. Вскоре Пересыльная тюрьма, расположенная на Сибирском тракте (ныне театр кукол на Сибирской улице) дала знать полицмейстеру Кокорину, что со стороны Сибирской заставы в город с криками и песнями движется большая толпа. О дальнейших событиях сам полицмейстер писал так: «…немедленно собрав полицейскую команду, а так же и роту солдат, находившихся в моём распоряжении, я двинулся навстречу толпе, которая, заметив идущих солдат, бросилась в правую сторону Ямской улицы и встала у дома Конева. Заметив это, я быстро вернулся назад за командой, и в это время из толпы послышался свист и крики. Я приказал конным городовым оцепить толпу, что просил сделать и командира Эскина, но при приближении роты к толпе последняя разбежалась, скрываясь в соседние дворы и перескакивая через заборы в сад Благородного собрания. В это время полицейской командой было задержано 27 человек… Из числа задержанных у двух были отобраны по кинжалу и у одного револьвер».

Подводя итоги того, что произошло за эти два дня, как провинциальная, так и столичная пресса отмечала, что ситуация явно вышла из-под контроля городских и губернских властей. События 14-15 (27-28) мая напугали местную администрацию, - по просьбе губернатора А.П.Наумова, в конце мая в Пермь из Казани была отправлена казачья сотня 7-го Уральского полка, которая прибыла в город 9 (22) июня. Казаки разместились в Разгуляе, возглавлял сотню хорунжий Астраханкин.

Действия Пермского губернатора и полиции 14-15 (27-28) мая вызвали заметное неудовольствие местной интеллигенции, обвинявшей власти в произволе и жестокости. Петербургское начальство наоборот обвинило А.П.Наумова в бездействии и нерешительности. По поводу сообщения, о том, что толпа манифестантов была оттеснена от губернаторского дома, генерал Трепов наложил резолюцию: «Не оттеснять надо, а разгонять». Критику вызвало и то, что войска и полиция, осыпаемые камнями и пулями, не применили оружия.

С мая 1905 года чётко обозначилось противостояние между либерально настроенной частью пермского общества, поддержанной выборными органами самоуправления и губернскими властями. Кроме ряда жалоб на губернатора, направленных в Петербург, Пермская городская дума и городской голова Иван Николаевич Суслин подали прошения о выводе из Перми казаков, присутствие которых, по их мнению, скорее провоцировало беспорядки, чем сдерживало их. Городская дума также добилась от министерства народного просвещения возвращения на должность участвовавшей в собрании 14 (27) мая директрисы частной гимназии Барбатенко (А.П.Наумов пытался гимназию закрыть). При этом городской голова и Дума обращались прямо в Петербург, через голову А.П.Наумова, которого они считали главным виновником происшествий 14 (27) мая, вызванных, по их мнению, «исключительно грубым и бестактным образом действий администрации».

Фронда городских властей против губернатора, недовольство грубостью полиции со стороны интеллигенции и учащихся, возросшая в рядах рабочих решимость бороться за улучшение условий труда и политические свободы - всё свидетельствовало о том, что жизнь непоправимо изменилась. Прежняя Пермь, некогда описываемая главной эсеровской газетой «Революционная Россия», как «…тихая, богоспасаемая, блаженным сном спавшая Пермь, волновавшаяся только при убыли воды на перекатах Камы и Волги и видавшая жандармов только на пароходах», кончилась. Не стало больше ни тишины, ни сна. Безмятежная Пермь чеховских трёх сестёр перестала существовать. Вместо неё появилась Пермь демонстраций, забастовок, ночных переполохов, эксов, засад, перестрелок, погонь, арестов, тюремных голодовок, пыток, виселиц и расстрелов при попытке к бегству.

Продолжение

Доступная литература на эту тему:
Борьба за власть. Т.1. Дни неоконченной борьбы. Перм. Губ. Ком. РКП (б). Бюро Истпарта. 1923.
Капцугович И.С. История политической гибели эсеров на Урале. Пермь, 1975.
Михайлюк В.М. Город мой Пермь. Пермь, 1973.
Мясников Г. И. Философия убийства, или Почему и как я убил Михаила Романова / публ. Б. И. Беленкина и В. К. Виноградова // Минувшее : Ист. альм. - [Вып.] 18. - М. : Atheneum ; СПб. : Феникс, 1995.
Бушмаков А.В. Пермь и пермяки в 1905 году
Революция 1905 - 1907 годов в Прикамье. Документы и материалы. Молотов, 1955.
Обухов Л. Репетиция 1917 года? // Ретроспектива. 2007. № 2. С. 8-12.
© polikliet

Вы можете поддержать этот журнал и его автора