аномалия (часть 2).
- В любом случае это останется врачебной тайной.
Жар в ушах и щеках начал постепенно отходить.
Каждый раз, когда он видел ее, идущей по тротуару с сумочкой в руке и на каблуках, ему хотелось дотронуться до нее. Остановить, зажать рот рукой, расстегнуть все ее пуговички, застежки и замочки, снять серьги и распустить волосы, чтобы она осталась абсолютно голой и беззащитной. Пусть бы она бежала вот так, без одежды, дальше по тротуару, в одних белых туфлях и визжала. Или застигнуть ее врасплох где-нибудь на краю парка, где нет никого, кроме солнечных лучей и глупых птиц, где ветер тайком скользит по ее гладкой коже, целует ее тонкие пальцы и проникает невидимой ладонью в вырез платья на спине.
Он хотел оказаться сразу возле нее - бесшумно, внезапно, вдруг. Заглянуть в ее глаза, чтобы дать ей знать.
- Вы? - спросит она.
И пусть она ничего не говорит, пока он держит ее за руку, гладит ладонь и снимает заколку с рыжих волос. Так же, как ничего не говорил он, когда она ходила в парке одна, вдыхала запах вишни и теплую вечернюю тишину, тянулась к веткам, срывала белые маленькие цветки, открывая взгляду свою наготу под краем летнего короткого платья.
- Вот вам направление в лабораторию, - сказал доктор, царапая шариковой ручкой на бланке. - Ко мне вы должны прийти через десять дней.
Заглянул в календарик под замызганым стеклом на столе и добавил:
- То есть тринадцатого числа.
Снял очки и протянул бумажку Политковскому.
- Да! И, если можно, пригласите ее ко мне.
Политковский почувствовал, что губы немеют и он входит в ступор.
- Ее?
Это было невозможно. Но об этом знал только он.
Жар в ушах и щеках начал постепенно отходить.
Каждый раз, когда он видел ее, идущей по тротуару с сумочкой в руке и на каблуках, ему хотелось дотронуться до нее. Остановить, зажать рот рукой, расстегнуть все ее пуговички, застежки и замочки, снять серьги и распустить волосы, чтобы она осталась абсолютно голой и беззащитной. Пусть бы она бежала вот так, без одежды, дальше по тротуару, в одних белых туфлях и визжала. Или застигнуть ее врасплох где-нибудь на краю парка, где нет никого, кроме солнечных лучей и глупых птиц, где ветер тайком скользит по ее гладкой коже, целует ее тонкие пальцы и проникает невидимой ладонью в вырез платья на спине.
Он хотел оказаться сразу возле нее - бесшумно, внезапно, вдруг. Заглянуть в ее глаза, чтобы дать ей знать.
- Вы? - спросит она.
И пусть она ничего не говорит, пока он держит ее за руку, гладит ладонь и снимает заколку с рыжих волос. Так же, как ничего не говорил он, когда она ходила в парке одна, вдыхала запах вишни и теплую вечернюю тишину, тянулась к веткам, срывала белые маленькие цветки, открывая взгляду свою наготу под краем летнего короткого платья.
- Вот вам направление в лабораторию, - сказал доктор, царапая шариковой ручкой на бланке. - Ко мне вы должны прийти через десять дней.
Заглянул в календарик под замызганым стеклом на столе и добавил:
- То есть тринадцатого числа.
Снял очки и протянул бумажку Политковскому.
- Да! И, если можно, пригласите ее ко мне.
Политковский почувствовал, что губы немеют и он входит в ступор.
- Ее?
Это было невозможно. Но об этом знал только он.