Глава 7. Оксана. Ольга Сергеевна
С Оксаной я познакомилась на Пушке. Я там гуляла, потом встретила одну знакомую и задержалась. Как вдруг увидела симпатичную девушку с длинными чермными волосами, которая пристально глядела на меня. Её выразительные глаза были густо накрашены.
Рядом с девушкой сидела её мужеподобная пара.
Оксана начала разговор, а потом взяла у меня номер телефона. Она позвонила сама и предложила встретиться погулять. Очень скоро я поняла, что отношения Оксаны трещат по швам. Будучи от природы кокетливой и интересующийся, Оксане уже надоела её молчаливая, преданная подруга. Я чувствовала, что между ними вяло текущий конфликт, но мне очень нравилась Оксана, поэтому я легко соглашалась на роль третьей в их непростых отношениях.
Оксана рвалась вперёд, в яркую жизнь, ей хотелось гулять, знакомиться с новыми людьми, а её девушка же мечтала о семье, детях и прочем.
Я видела, что им не по пути. А скоро я лёжа в постели Оксаны, дрожала от страха, что разъярённая подруга моей возлюбленной оторвёт мне голову.
И главное, ничего особенно не было. Мы погуляли, сходили в клуб, немного выпили для расслабона. Потом мы приехали к Оксане в Текстильщики, я сделала ей очень старательно массаж, а потом мы немного даже попробовали поцеловаться и потереться друг от друга, но искры не возникло, поэтому мы решили спать, и как только я уже стала ловить сны, пришла её подруга.
Я слышала, как она яростно роется в ящиках стола, но продолжала притворяться спящей. Потом Оксана что-от сказала ей, та резко развернулась, всхлипнули и вдруг я остро, как свою, почувствовала её боль.
Я знаю, как это бывает, мне уже тоже успели разбить сердце эти девчонки.
Некоторое время Оксана мне не звонила. Я успела соскучиться по ней. Я ей звонила, но она либо не брала трубку, либо отвечала односложно.
В 2003 году я начала работать: усталость, неприятие мамы, одиночество, игнор Оксаны, все это подталкивало меня к нервному срыву. Однажды я повертела в руках пачку из-под бабушкиного феназепама с беленькими таблеточками, и подумала, что было бы здорово, если за меня немного будут переживать, я сразу почувствую свою нужность.
Всего достаточно выпить 10 таблеток. И я начала из пить одну за другой. Сразу мир стал мутный. Я позвонила по очереди Оксане и маме. Что я им говорила, я уже не помню. Мне хотелось спать, не было страха не проснуться.
Мама приехала на следующий день. Я еле разлепила глаза, мир продолжал оставаться мутным, и я не хотела с этим что-либо делать.
Мама посмотрела на меня и сказала: "Собирайся".
Мы поехали в клинику психологических состояний, куда мне предложили лечь. Я согласилась, мне было все равно. Таблетки не отпускали.
Все что со мной происходило, было словно притуплено. Мне не было больно, страшно, или как-то ещё. Мне было все равно. Впервые в жизни.
В клинике мне давали какие-то таблетки для настроение, и я с ума сходила от беспричинного счастья. Стояла золотая осень, рядом со мной был друг, лечившейся тут же от странного заболевания, когда он видит мир не так как большинство.
Его пичкали какими-то таблетками, и это отражалось на его потенции, но именно с ним мне казалось, что я с ума сойду от счастья.
Он целовал и обнимал меня своими руками. Но все-таки он был чересчур зациклен на своём неработающим органе, и переживал, и этим влиял на эту чистую любовь между нами.
Но несмотря на этот роман, я все-таки скучала по Оксане, и все надеялась, что она придёт ко мне, но она не приходила. Периодически я звонила ей из больницы. Она говорила тогда, что вся в проблемах по уши: девушка (они вроде попробовали начать заново), мама и отец, который жил в их доме, как сосед.
Она так и не пришла ко мне, но это необратимо моё счастья. Потом я узнала, что оно было искусственно вызвано таблетками, но мне было все равно.
В больнице лежали различные неудовлетворенные жизнью подростки. Один мальчик влюбился в девочку, вроде она ему не ответила, и он разрисовал руки лезвием. У него (на могу вспомнить, как звали) был альбом Валеджо, и я проводила время перерисовывая картинки. Одна мне особенно нравилась. Это была обнаженная девушка, страстно распластавшаяся на могучей вещи дерева. Я перерисовывала её, и только когда завершила рисунок, поняла, что та лежит на члене.
Кроме того, у этого юноши был ещё компьютер с играми. И в итоге этот мальчик влюбился в мою подругу, и доставал меня этим.
В моей палате лежала женщина с затяжной депрессией. Она часто плакала, и мне тогда казалось, что мои проблемы не такие уж проблемы. В больнице потихоньку стали сниматься пласты вокруг моей души. Первый пласт - это боль по поводу смерти отца. Моя душа не хотела и не могла этого принимать. В день рождения папы я рыдала так, что пришлось ставить мне успокаивающую капельницу. И мир вокруг меня стал знакомо ватный.
Каждый день я беседовала со своим психиатром Ольгой Сергеевной. Она раскрашивала меня о моих делах, и это внимание и, главное, приятие очень было нужно мне. Также она общалась с моей мамой.
Оказалось, что когда-то мама испытывала тоже влюблённость к женщинам, но задушила в себе эти чувства на корню, поскольку это ненормально или неправильно, и раз она это сделала, так почему не сделать и мне. Я не хотела ничего менять в себе, все, что я хотела, это довериться человеку, и знать, что он не осуждает меня. Мне хотелось делиться, но не было с кем. Первый, кому я открывала душу, была совершенно чужая доя меня женщина - Ольга Сергеевна, и, конечно, я со всей страстью своей ищущей души влюбилась в неё. Писала для нее корявые стихи, даже признавалась ей.
В ней ощущалось какое спокойствие. И оно передавалась мне. И я была уверена в завтрашнем дне, и что я буду счастлива, даже, если я так и останусь одна, ничего в этом страшного нет. И я ждала наших бесед, готовилась к ним.
А Антон? Он так разнервничался из-за меня, что тоже угодил в больницу. Изредка он позванивал оттуда, но чувства стали потихоньку отмирать, заменяясь новыми впечатлениями.
Некоторых наших пациентов отпускали на выходных домой, меня нет. Мне не нужно было общаться с мамой, это мешало процессу нормализации состояния раздерганности души.
И в клинике функциональных ситуаций меня больше спасали от двух самых дорогих мнЕ людей: от мамы и от меня собой.
Когда я выписывалась, и у меня была последняя встреча с Ольгой Сергеевной, я заплакала:
- Почему ты плачешь? - спросила она.
- Я больше вас не увижу, - сказала я.
- Вот и отлично! Значит ты выздоровела.
Я протянула ей сборник моих стихов, написанный на сложённых книжкой листах "в клетку" шариковой ручкой. Она сдержанно поблагодарила меня.
Мальчика, в которого я влюбилась, я видела один раз. Он приезжал ко мне на работу с цветами.
Ольгу Сергеевну после этого я видела 3-4 раза. Может меньше. Она ещё некоторое время вела меня после моей выписки, пока я слезала с лекарств и училась жить на собственных ресурсах организма.
Случай сделал меня сильнее. Оксана больше мне не звонила и я опять подняла голову и смело сделала шаг вперёд по дороге моей жизни.
Рядом с девушкой сидела её мужеподобная пара.
Оксана начала разговор, а потом взяла у меня номер телефона. Она позвонила сама и предложила встретиться погулять. Очень скоро я поняла, что отношения Оксаны трещат по швам. Будучи от природы кокетливой и интересующийся, Оксане уже надоела её молчаливая, преданная подруга. Я чувствовала, что между ними вяло текущий конфликт, но мне очень нравилась Оксана, поэтому я легко соглашалась на роль третьей в их непростых отношениях.
Оксана рвалась вперёд, в яркую жизнь, ей хотелось гулять, знакомиться с новыми людьми, а её девушка же мечтала о семье, детях и прочем.
Я видела, что им не по пути. А скоро я лёжа в постели Оксаны, дрожала от страха, что разъярённая подруга моей возлюбленной оторвёт мне голову.
И главное, ничего особенно не было. Мы погуляли, сходили в клуб, немного выпили для расслабона. Потом мы приехали к Оксане в Текстильщики, я сделала ей очень старательно массаж, а потом мы немного даже попробовали поцеловаться и потереться друг от друга, но искры не возникло, поэтому мы решили спать, и как только я уже стала ловить сны, пришла её подруга.
Я слышала, как она яростно роется в ящиках стола, но продолжала притворяться спящей. Потом Оксана что-от сказала ей, та резко развернулась, всхлипнули и вдруг я остро, как свою, почувствовала её боль.
Я знаю, как это бывает, мне уже тоже успели разбить сердце эти девчонки.
Некоторое время Оксана мне не звонила. Я успела соскучиться по ней. Я ей звонила, но она либо не брала трубку, либо отвечала односложно.
В 2003 году я начала работать: усталость, неприятие мамы, одиночество, игнор Оксаны, все это подталкивало меня к нервному срыву. Однажды я повертела в руках пачку из-под бабушкиного феназепама с беленькими таблеточками, и подумала, что было бы здорово, если за меня немного будут переживать, я сразу почувствую свою нужность.
Всего достаточно выпить 10 таблеток. И я начала из пить одну за другой. Сразу мир стал мутный. Я позвонила по очереди Оксане и маме. Что я им говорила, я уже не помню. Мне хотелось спать, не было страха не проснуться.
Мама приехала на следующий день. Я еле разлепила глаза, мир продолжал оставаться мутным, и я не хотела с этим что-либо делать.
Мама посмотрела на меня и сказала: "Собирайся".
Мы поехали в клинику психологических состояний, куда мне предложили лечь. Я согласилась, мне было все равно. Таблетки не отпускали.
Все что со мной происходило, было словно притуплено. Мне не было больно, страшно, или как-то ещё. Мне было все равно. Впервые в жизни.
В клинике мне давали какие-то таблетки для настроение, и я с ума сходила от беспричинного счастья. Стояла золотая осень, рядом со мной был друг, лечившейся тут же от странного заболевания, когда он видит мир не так как большинство.
Его пичкали какими-то таблетками, и это отражалось на его потенции, но именно с ним мне казалось, что я с ума сойду от счастья.
Он целовал и обнимал меня своими руками. Но все-таки он был чересчур зациклен на своём неработающим органе, и переживал, и этим влиял на эту чистую любовь между нами.
Но несмотря на этот роман, я все-таки скучала по Оксане, и все надеялась, что она придёт ко мне, но она не приходила. Периодически я звонила ей из больницы. Она говорила тогда, что вся в проблемах по уши: девушка (они вроде попробовали начать заново), мама и отец, который жил в их доме, как сосед.
Она так и не пришла ко мне, но это необратимо моё счастья. Потом я узнала, что оно было искусственно вызвано таблетками, но мне было все равно.
В больнице лежали различные неудовлетворенные жизнью подростки. Один мальчик влюбился в девочку, вроде она ему не ответила, и он разрисовал руки лезвием. У него (на могу вспомнить, как звали) был альбом Валеджо, и я проводила время перерисовывая картинки. Одна мне особенно нравилась. Это была обнаженная девушка, страстно распластавшаяся на могучей вещи дерева. Я перерисовывала её, и только когда завершила рисунок, поняла, что та лежит на члене.
Кроме того, у этого юноши был ещё компьютер с играми. И в итоге этот мальчик влюбился в мою подругу, и доставал меня этим.
В моей палате лежала женщина с затяжной депрессией. Она часто плакала, и мне тогда казалось, что мои проблемы не такие уж проблемы. В больнице потихоньку стали сниматься пласты вокруг моей души. Первый пласт - это боль по поводу смерти отца. Моя душа не хотела и не могла этого принимать. В день рождения папы я рыдала так, что пришлось ставить мне успокаивающую капельницу. И мир вокруг меня стал знакомо ватный.
Каждый день я беседовала со своим психиатром Ольгой Сергеевной. Она раскрашивала меня о моих делах, и это внимание и, главное, приятие очень было нужно мне. Также она общалась с моей мамой.
Оказалось, что когда-то мама испытывала тоже влюблённость к женщинам, но задушила в себе эти чувства на корню, поскольку это ненормально или неправильно, и раз она это сделала, так почему не сделать и мне. Я не хотела ничего менять в себе, все, что я хотела, это довериться человеку, и знать, что он не осуждает меня. Мне хотелось делиться, но не было с кем. Первый, кому я открывала душу, была совершенно чужая доя меня женщина - Ольга Сергеевна, и, конечно, я со всей страстью своей ищущей души влюбилась в неё. Писала для нее корявые стихи, даже признавалась ей.
В ней ощущалось какое спокойствие. И оно передавалась мне. И я была уверена в завтрашнем дне, и что я буду счастлива, даже, если я так и останусь одна, ничего в этом страшного нет. И я ждала наших бесед, готовилась к ним.
А Антон? Он так разнервничался из-за меня, что тоже угодил в больницу. Изредка он позванивал оттуда, но чувства стали потихоньку отмирать, заменяясь новыми впечатлениями.
Некоторых наших пациентов отпускали на выходных домой, меня нет. Мне не нужно было общаться с мамой, это мешало процессу нормализации состояния раздерганности души.
И в клинике функциональных ситуаций меня больше спасали от двух самых дорогих мнЕ людей: от мамы и от меня собой.
Когда я выписывалась, и у меня была последняя встреча с Ольгой Сергеевной, я заплакала:
- Почему ты плачешь? - спросила она.
- Я больше вас не увижу, - сказала я.
- Вот и отлично! Значит ты выздоровела.
Я протянула ей сборник моих стихов, написанный на сложённых книжкой листах "в клетку" шариковой ручкой. Она сдержанно поблагодарила меня.
Мальчика, в которого я влюбилась, я видела один раз. Он приезжал ко мне на работу с цветами.
Ольгу Сергеевну после этого я видела 3-4 раза. Может меньше. Она ещё некоторое время вела меня после моей выписки, пока я слезала с лекарств и училась жить на собственных ресурсах организма.
Случай сделал меня сильнее. Оксана больше мне не звонила и я опять подняла голову и смело сделала шаг вперёд по дороге моей жизни.