И почему события на дальнем берегу волнуют меня больше, чем на ближнем?
Понятия не имею, почему. Наверно, я недостаточно выучила английский язык и не влилась в окружающий мир. Не то чтобы не могла, скорее - не очень хотела. Я - человек сугубо частный, не люблю участвовать в общественной жизни, любым гражданским активностям предпочитаю "теорию малых дел". Помогаю конкретным людям, а не организациям и движениям. Я ни в коем случае не умаляю заслуг людей общественно активных, я их уважаю - но сама не могу. Детская прививка от любого коллектива оказалась очень едкой. Иногда рада пойти и поучаствовать в акции, которой я всей душой сочувствую, соберусь, оденусь, ногу на порог поставлю - но непременно или понос, или золотуха, или дождик на улице, или снегопад дороги завалил - не судьба, в общем. Это неправильно, я знаю, но против природы никак не попрешь, моя природа сопротивляется любой коллективной акции вплоть до физиологических расстройств и провокации небесных явлений. Лучше и не начинать.
А на дальнем берегу - лично можно не участвовать. Прокукарекал - и можно дальше лежать на диване. Не могу же я поехать в Москву для участия в демонстрации - у меня и денег нет, и паспорт истек, и вообще - кто меня осудит, это не на Копли-сквер сходить.
Я вам не симпатична, как политический деятель? Вот и хорошо, именно этого эффекта я добивалась. Дальше будет еще менее симпатично.
Я крещена в православие. Причем в сознательном возрасте, в 26 лет. При советской власти. В моих семейных корнях без поллитры не разобраться, да и поллитра мало поможет. Мои родители были атеистами, как вся советская молодежь 60-х. В 70-е маму религиозные поиски, которые вошли в моду привели маму к интересу к иудаизму ( от религии это было ой как далеко!), а папу не привели никуда. Он был атеистом настоящим, в его картине мира не было места ни богу, ни суевериям. Он не верил ни в черного кота, ни в сглаз, ни в вещие сны. Но почему-то именно папа повесил у нас дома первое изображение Христа - безвкусную грузинскую чеканку. Вообще-то у нас дома китч не болтался. Папа же подарил мне странный маленький холст - современная, весьма посредственная копия какой-то средневековой картины "Снятие с креста". Я потом искала оригинал - не нашла, скорее всего это было какое-то подражание средневековью, стилизовано под Джотто, но не очень умело. Вряд ли папа вкладывал в эту картинку "сакральный" ( это сейчас модное слово) смысл. Скорее всего приятели-художники подарили, у родителей много было приятелей в этой среде, а папа спихнул мне - выбросить подарок неудобно, а на стену вешать неприлично, пусть у дочки висит, вместе с чеканкой, детскими рисунками, плакатами с фильмов Кости Григорьева и портретами Высоцкого. Моя комната являла собой такую эклектику, что нарушить ее гармонию было никак нельзя. На утлом письменном столе - вершина дизайнерской мысли 60-х -громоздился письменный прибор 19-го века, бронза и мрамор, при помощи пресс-папье можно было запросто убить человека. На книжных полках - тоже достижение 60-х - качал головой китайский болванчик времен советско-китайской дружбы, а с ним соседствовал натуральный человеческий череп - Поленов привез из раскопок под Ростовом. На полу лежал ковер с дыркой ( когда мы его вывозили, сделали экпертизу, оказалось, что это персидский ковер 15-го века). На шкафу торжествовали оленьи рога - неизвестен ни олень, ни охотник. Менора из самоварного золота тоже занимала место на книжной полке. При моей нелюбви к уборке, можно себе представить, во что все это превращалось. Плюс коллекция кактусов на окне - дом-то сталинский, подоконники большие, кактусов было не меньше 20. Так что дополнительные религиозные символы погоды не делали и общий вид моей берлоги не меняли. Папа не придавал значения этим символам. Атеистом он был в деда. Дед все-таки родился и вырос до Революции, но он был плодом смешанного брака, мать -лютеранка, отец - православный. Никаких религиозных мыслей от деда я не слышала никогда. В Малаховке у деда висела одна единственная картинка ( не репродукция, а копия маслом, я ее в детстве ковыряла пальцем ) - это был Рерих. Эзотерических выводов я бы из этого делать не стала - не знаю, откуда картинка взялась, а деду пейзаж нравился со снежной горой. Висела и висела "дырку на обоях загораживала". Не удивлюсь, если это был подлинник, в Малаховке было много странных вещей, бронзово-мраморный письменный прибор я стянула оттуда, у деда их было два. Был там настоящий "мойдодыр", расписаный в стиле начала века - ирисами. Был позолоченный сервиз, которому место в Эрмитаже - и это на фоне не бедности, а нищеты. Случайные обломки века, громоздкие и нелепые. Мойдодыр вместе с мраморной доской весил не меньше тонны - как и зачем они приперли это богатство из Астрахани во время войны - так и осталось загадкой. Фаянсовая раковина с ручной росписью, явно мирискусников, была треснутой, Почему бабушка и дедушка хранили такие громоздкие памятники эпохи ( был еще совершенно раздолбаный шкафчик из черного дерева, использовался как кухонный столик) - и больше ничего - не знаю. У бабушки не было никаких украшений, даже серебрянного колечка. Скорее всего продали в войну и послевоенное время, а мойдодыр и письменный прибор было не продать. Как и Рериха.
Я это все описываю, пытаясь восоздать атмосферу. Была ли религиозной бабушка Мария Михална - вопрос неоднозначный. Глубоко в буфете за банкой с мукой я однажды нашла икону. Не менее странную, чем все предметы малаховского дома. Икона была явным новоделом, примерно начала двадцатого века, и совершенно неканонической. Я таких не видела ни до, ни после. Это была Богоматерь, не православная и не католическая - трудно описать. Вроде бы - лик, но без необходимых признаков иконописи. И при этом не католическое правдоподобие. Я ее нашарила случайно, что-то искала в буфете. Бабушка шикнула и я поставила икону на место. Потом много раз лазала посмотреть, и уже будучи взрослой, но так и не определила. Могу по памяти нарисовать ( с учетом моей бездарности в рисовании), но определить принадлежность не могу, а я не полный профан в искусствоведеньи. Ни под какую школу икона не подходила, оклада не было, доска, а на ней лик.Но что-то шло от этой иконы, не зря я тайком лазала в буфет. Поленов, куда более образованный, чем я, принадлежность иконы тоже определить не смог, сказал только, что похоже на 20-е или 30-е годы - по краскам, дереву ( он был по профессии реставратор), краски и лак потемнели не от времени, а потому что некачественные, никакого классического оригинала нет, домашняя поделка неизвестного художника, ценности не представляет, кто-то намалевал для домашнего использования. История иконы мне тоже неизвестна и почему она так странно хранилась - в конце семидесятых и в восьмидесятые иконы вешать дома было безопасно. Пост бабушка не соблюдала, но на пасху красила яйца и пекла куличи. Бабуля готовила так себе, и куличи у нее были невкусные, но мы ели и хвалили. Стол на пасху накрывался широкий, собиралась вся семья - дети и внуки составляли 15 человек, да еще приблудные - меньше 20 за стол не садилось. Чеховская усадьба, вишневый сад с вишневым вареньем, белая скатерть, тяжелые хрустальные рюмки, осы над вареньем. В восьмидесятые - парад машин. Жигули моего дяди, папины Жигули, Волга дяди Васи. Трехлитровая банка икры из Астрахани, деликатесы из министерства сельского хозяйства дяди Васи, чудеса дефицита от дяди Эдика, он работал в космическом институте, мои родители не отставали... Бабушкино вишневое варенье. В общем классическая дача советской интеллигенции, плохо ли, хорошо ли копирующая пьесы Чехова. Не хватало только механического пианино, но его придумал Никита Михалков. А у нас был настоящий патефон и пластинки Вертинского - старые, патефонные. Такой, совсем не оригинальной, была картинка моего детства. Быт нового советского дворянства. За дачным пейзажем оставалась ежедневная, не парадная жизнь. Я не могу назвать эту жизнь слишком тяжелой, для меня это была легкая жизнь, unbearable lighgtnes of being - невыносимая легкость бытия.
(продолжение следует)
А на дальнем берегу - лично можно не участвовать. Прокукарекал - и можно дальше лежать на диване. Не могу же я поехать в Москву для участия в демонстрации - у меня и денег нет, и паспорт истек, и вообще - кто меня осудит, это не на Копли-сквер сходить.
Я вам не симпатична, как политический деятель? Вот и хорошо, именно этого эффекта я добивалась. Дальше будет еще менее симпатично.
Я крещена в православие. Причем в сознательном возрасте, в 26 лет. При советской власти. В моих семейных корнях без поллитры не разобраться, да и поллитра мало поможет. Мои родители были атеистами, как вся советская молодежь 60-х. В 70-е маму религиозные поиски, которые вошли в моду привели маму к интересу к иудаизму ( от религии это было ой как далеко!), а папу не привели никуда. Он был атеистом настоящим, в его картине мира не было места ни богу, ни суевериям. Он не верил ни в черного кота, ни в сглаз, ни в вещие сны. Но почему-то именно папа повесил у нас дома первое изображение Христа - безвкусную грузинскую чеканку. Вообще-то у нас дома китч не болтался. Папа же подарил мне странный маленький холст - современная, весьма посредственная копия какой-то средневековой картины "Снятие с креста". Я потом искала оригинал - не нашла, скорее всего это было какое-то подражание средневековью, стилизовано под Джотто, но не очень умело. Вряд ли папа вкладывал в эту картинку "сакральный" ( это сейчас модное слово) смысл. Скорее всего приятели-художники подарили, у родителей много было приятелей в этой среде, а папа спихнул мне - выбросить подарок неудобно, а на стену вешать неприлично, пусть у дочки висит, вместе с чеканкой, детскими рисунками, плакатами с фильмов Кости Григорьева и портретами Высоцкого. Моя комната являла собой такую эклектику, что нарушить ее гармонию было никак нельзя. На утлом письменном столе - вершина дизайнерской мысли 60-х -громоздился письменный прибор 19-го века, бронза и мрамор, при помощи пресс-папье можно было запросто убить человека. На книжных полках - тоже достижение 60-х - качал головой китайский болванчик времен советско-китайской дружбы, а с ним соседствовал натуральный человеческий череп - Поленов привез из раскопок под Ростовом. На полу лежал ковер с дыркой ( когда мы его вывозили, сделали экпертизу, оказалось, что это персидский ковер 15-го века). На шкафу торжествовали оленьи рога - неизвестен ни олень, ни охотник. Менора из самоварного золота тоже занимала место на книжной полке. При моей нелюбви к уборке, можно себе представить, во что все это превращалось. Плюс коллекция кактусов на окне - дом-то сталинский, подоконники большие, кактусов было не меньше 20. Так что дополнительные религиозные символы погоды не делали и общий вид моей берлоги не меняли. Папа не придавал значения этим символам. Атеистом он был в деда. Дед все-таки родился и вырос до Революции, но он был плодом смешанного брака, мать -лютеранка, отец - православный. Никаких религиозных мыслей от деда я не слышала никогда. В Малаховке у деда висела одна единственная картинка ( не репродукция, а копия маслом, я ее в детстве ковыряла пальцем ) - это был Рерих. Эзотерических выводов я бы из этого делать не стала - не знаю, откуда картинка взялась, а деду пейзаж нравился со снежной горой. Висела и висела "дырку на обоях загораживала". Не удивлюсь, если это был подлинник, в Малаховке было много странных вещей, бронзово-мраморный письменный прибор я стянула оттуда, у деда их было два. Был там настоящий "мойдодыр", расписаный в стиле начала века - ирисами. Был позолоченный сервиз, которому место в Эрмитаже - и это на фоне не бедности, а нищеты. Случайные обломки века, громоздкие и нелепые. Мойдодыр вместе с мраморной доской весил не меньше тонны - как и зачем они приперли это богатство из Астрахани во время войны - так и осталось загадкой. Фаянсовая раковина с ручной росписью, явно мирискусников, была треснутой, Почему бабушка и дедушка хранили такие громоздкие памятники эпохи ( был еще совершенно раздолбаный шкафчик из черного дерева, использовался как кухонный столик) - и больше ничего - не знаю. У бабушки не было никаких украшений, даже серебрянного колечка. Скорее всего продали в войну и послевоенное время, а мойдодыр и письменный прибор было не продать. Как и Рериха.
Я это все описываю, пытаясь восоздать атмосферу. Была ли религиозной бабушка Мария Михална - вопрос неоднозначный. Глубоко в буфете за банкой с мукой я однажды нашла икону. Не менее странную, чем все предметы малаховского дома. Икона была явным новоделом, примерно начала двадцатого века, и совершенно неканонической. Я таких не видела ни до, ни после. Это была Богоматерь, не православная и не католическая - трудно описать. Вроде бы - лик, но без необходимых признаков иконописи. И при этом не католическое правдоподобие. Я ее нашарила случайно, что-то искала в буфете. Бабушка шикнула и я поставила икону на место. Потом много раз лазала посмотреть, и уже будучи взрослой, но так и не определила. Могу по памяти нарисовать ( с учетом моей бездарности в рисовании), но определить принадлежность не могу, а я не полный профан в искусствоведеньи. Ни под какую школу икона не подходила, оклада не было, доска, а на ней лик.Но что-то шло от этой иконы, не зря я тайком лазала в буфет. Поленов, куда более образованный, чем я, принадлежность иконы тоже определить не смог, сказал только, что похоже на 20-е или 30-е годы - по краскам, дереву ( он был по профессии реставратор), краски и лак потемнели не от времени, а потому что некачественные, никакого классического оригинала нет, домашняя поделка неизвестного художника, ценности не представляет, кто-то намалевал для домашнего использования. История иконы мне тоже неизвестна и почему она так странно хранилась - в конце семидесятых и в восьмидесятые иконы вешать дома было безопасно. Пост бабушка не соблюдала, но на пасху красила яйца и пекла куличи. Бабуля готовила так себе, и куличи у нее были невкусные, но мы ели и хвалили. Стол на пасху накрывался широкий, собиралась вся семья - дети и внуки составляли 15 человек, да еще приблудные - меньше 20 за стол не садилось. Чеховская усадьба, вишневый сад с вишневым вареньем, белая скатерть, тяжелые хрустальные рюмки, осы над вареньем. В восьмидесятые - парад машин. Жигули моего дяди, папины Жигули, Волга дяди Васи. Трехлитровая банка икры из Астрахани, деликатесы из министерства сельского хозяйства дяди Васи, чудеса дефицита от дяди Эдика, он работал в космическом институте, мои родители не отставали... Бабушкино вишневое варенье. В общем классическая дача советской интеллигенции, плохо ли, хорошо ли копирующая пьесы Чехова. Не хватало только механического пианино, но его придумал Никита Михалков. А у нас был настоящий патефон и пластинки Вертинского - старые, патефонные. Такой, совсем не оригинальной, была картинка моего детства. Быт нового советского дворянства. За дачным пейзажем оставалась ежедневная, не парадная жизнь. Я не могу назвать эту жизнь слишком тяжелой, для меня это была легкая жизнь, unbearable lighgtnes of being - невыносимая легкость бытия.
(продолжение следует)