Страна секонд-хенд

Oct 10, 2015 02:05

Я не собираюсь обсуждать нобелевскую премию, которую дали Светлане Алексиевич. Нобелевский комитет малопредсказуем и его мотивы мне совершенно неинтересны. Если в премии по физике есть хоть какие-то объективные критерии, то премия по литературе, как и премия мира - это не критерий, не оценка качества, это некое эфемерное общественное мнение довольно левой европейской интеллигенции. Премию мира дали академику Сахарову, но и Ясиру Арафату ее тоже дали. Дали Пастернаку за "Доктора Живаго" и Шолохову за "Тихий Дон". "Доктор Живаго" - откровенно плохой роман, а "Тихий Дон", кто бы не написал его на самом деле - хороший. В общем - в этом посте премия обсуждаться не будет. Предупреждаю заранее - все комментарии про премию я буду просто стирать. Есть много других мест об этом поговорить.
И все-таки я очень благодарна нобелевскому комитету, без него я бы книжку Алексиевич читать бы не стала, просто руки бы не дошли. Валялась бы в кровати, смотрела очередной сериал и подсчитывала дни до зарплаты. Или прикидывала - самой мусор вынести или на мужа наорать? Мусор от этого не вынесется, но адреналин... бодрит.
Вместо этого я читаю книжку Алексиевич. Интервью там подлинные. Придумать достоверно такую палитру разных мнений - за это нобеля мало. Но на самом деле это невозможно. Написать настоящую полифонию не удавалось никому, даже у Льва Толстого герои говорят одними и теми же словами и похожими интонациями, что Анна Каренина, что Наполеон, что Наташа Ростова. Герои разные, автор один, прочитывается сразу же. Алексиевич - не Лев Толстой, но у ее героев разные голоса, разные слова, разные интонации. Возможно, она редактировала тексты, что-то выбрасывала, что-то сокращала, что-то компоновала. Но в основе лежат интервью реальных живых людей.
А вот картинка вырисовывается настолько жутковатая, что я отложила книгу и стала пост писать.
Мне повезло. Мне охуительно повезло.

Я родилась в 61-м году, в Москве, в благополучной семье. Детсво пришлось на довольно благополучную "эпоху застоя". Советское воспитание меня миновало - тут и семья , и школа постаралась, я училась в 91-й школе с первого класса, это была экспериментальная школа, не подчинявшаяся РОНО. Ею руководил знаменитый психолог Давыдов. ( я в младших классах Давыдова видела, он был очень похож на Карлсона-переростка. Такой большой-большой Карлсон, пиджак на животе застегнут на одну пуговицу, ужасно хотелось подойти и на нее нажать - вдруг взлетит. Но я побоялась - у Василь Васильича голос был очень громкий и грозный. Орал он как политрук на учениях). В общем жизнь СССР во всей красе я видела очень редко. Продукты нам приносил "дядя" из Елисеевского гастронома. Как-то это было официально оформлено через стол заказов, а "дядя" получал сверху полтора рубля. За это "дядя" приносил незаказанный дефицит, за него расплачивались отдельно. Мне "дядя" всегда конфету шоколадную приносил, совершенно бесплатно. Денег вечно не хватало, бабушки ворчали на расточительство родителей. А я в 19 лет, когда стала жить отдельно от родителей, начала осозновать всякие неприятные вещи, например, что такси - это не самый дешевый вид транспорта (хотя самый комфортный). Что копченая колбаса и швейцарский сыр не лежат на прилавках. Что есть такая гадость как очередь в магазине. Что у меня уродская походка и любые сапоги я снашиваю за один сезон, дальше они протекают, а новые надо "достать". Что я не могу ходить в советской обуви - ноги натирает. Что гречка не возникает сама собой в банке на кухне, а ее тоже надо "достать". В общем, в 18-19 лет я обнаружила массу интересного и в основном неприятного. Нет, мои родители никогда не были номенклатурой, они и партийными не были. Папа много зарабатывал, ну и Москва, центр, связи, знакомства, папа в соцстраны в командировки ездил, в основном в Югославию.
Я не любила советскую власть. Как Синявский - эстетически. Она меня раздражала. Почему я должна читать ксерокс, а не могу купить книгу в магазине? Мысль, откуда берется ксерокс самиздата меня не посещала, они самозарождались, как гречка в буфете. Почему я не могу поехать в Париж? Вообще-то я хотела в Канны, но и в Париж тоже. Почему я не должна рассказывать в школе то, что говорят дома? Почему не надо трепаться, что у меня мама -еврейка, а папа - потомственный дворянин? Почему глушат радио? Почему я не могу жить как я хочу, а должна вступать в какие-то пионеры и комсомолы? Почему у меня не нормальный кассетный магнитофон, а монстр Днепр-10? А главное - ну почему я должна врать на каждом шагу, если мне с детсва вколачивали, что врать нельзя?
Я рассказываю историю счастливого детства не для того, чтобы похвастаться. Просто мои детские проблемы, которые тогда казались космической важности - съежились и стали смешными, когда я почитала интервью в книге Алексиевич. Ничего особенно страшного в этих интервью нету. Просто они из совсем другой жизни. Той, которую было плохо видно из окна такси.
Я уехала как только это стало возможно, в 88. В 86-м стали выпускать старых отказников, потом какое-то время нам не приходил вызов, пока я не попросила знакомого потолковать в голландском посольстве (я же говорю - знакомства и связи). Вызов пришел, мы побегали с документами, очередь в ОВИР надо было занимать с ночи, подали и уехали отдыхать на Кавказ. Тем временем пришло разрешение. Мы вернулись в конце августа, а уже 15 октября мы улетели. Навсегда - мы тогда думали, что навсегда. Просчитать будущее в 88-м было просто , Войнович в 86-м сумел. Было ясно, что СССР рушится, было ясно, что к власти рвется ГБ. Не в роли кегебешников, они ж не румынская Сигуранца. Они осведомленные, не обремененные идеями люди, которые чувствуют, что трон шатается, а денег можно урвать много. Как раз тем летом я читала роман "Унесенные ветром", Ретт Батлер говорит :"Состояние можно сколотить на крушении или создании цивилизации, но на крушении - быстрее" ( за точность цитаты не ручаюсь, но найти ее легко). Удивительно, ведь тогда все читали "Унесенные ветром", и фильм с Вивьен Ли и Кларком Гейблом уже достиг наши берега. Но почему-то эту фразу никто не заметил. Я не любила советскую власть, но жить в эпоху перемен я откровенно боялась. И не стала дожидаться.
Я не знаю, что бы со мной случилось в 90-е. Неужели меня бы охватил энтузиазм и я бы поверила в перемены и пошла защищать Белый Дом и Ельцина? ГКЧП мне бы точно не понравился. Себя на баррикадах я как-то не вижу. Я КСП в 17-то лет не любила, а в 27 перед танками? Я бы поверила в грядущую свободу и бывшего первого секретаря свердловского горкома на броневике? Если бы я во что-то такое могла поверить, я бы не рванула оттуда в 88-м без денег и багажа. Я вообще не революционер и не романтик, под танки лезть не люблю. Сидела бы дома и тряслась под одеялом, зная, что все мои друзья стоят перед Белым Домом? Что бы я чувствовала, узнав, что "армия перешла на сторону народа", кроме неуместного во всеобщей эйфории воспоминания о книжке "Три толстяка"? Если бы я своими глазами, а не по американскому телевиденью видела, как снимают Дзержинского с площади? Да ни хуя мне его не жалко, просто не люблю я символических жестов, я мизантроп и реалист. Я не верю, что снос памятников что-то меняет в истории. Неужели я бы поверла, а не пожала плечами, как я сделала в НЙ? Да бог с ним, с памятником, а что бы я делала потом?
Господи, как же мне повезло, что я во всем этом не участвовала!

Я сочувствую всем героям книжки Алексиевич. И партийной тетке, которая только-только пробилась на низовую должность в райкоме, ничего украсть не успела и панически боялась даже не люстрации, а того, что коммунистов на фонарях развесят. И ее сокурснице, библиотекарше, которая верила, что они отвоевали свободу и начнется новая жизнь. А страшнее всего то, что сидят сейчас эти две нищие пенсионерки, и говорят только о детях, внуках или просто чай пьют с сушками. Не обсуждают политику, потому что нечего им обсуждать да и не за чем ссориться. "Наш паровоз вперед летит", вот он мимо них и проехал.
Хорошая книга, очень, хотя читать ее непрятно. Документалистика не относится к разряду приятной литературы. А мне повезло. Свечку, что ли, Поленову за упокой поставить? Если бы не он, я могла бы оказаться среди героев этой книги. Не в смысле интервью, в смысле участия. Не люблю я символичных жестов, не пойду свечку ставить. Но помяну и поблагодарю.
А теперь пойду дочитаю.

Россия, литература, моя жизнь

Previous post Next post
Up