(no subject)
Раз уж я начала - расскажу вам еще несколько историй про Мотю.
Появился у нас Мотя году в 1987, по наколке Бостонских друзей. Сначала в гости зашел, а потом прижился. Он был совсем молоденьким - лет 20 - 22, сразу после MIT, где изучал математику. Русский язык он начал изучать в поисках смысла жизни, поехал на стажировку в Питер, где чудом избежал законного брака. Просто дама, покорившая его сердце, представительница, кстати, древнейшей профессии, уже была замужем за американцем и ждала визы. Видимо она решила, что запасной американец не помешает и пригрела мальчика, но как-то все обошлось и Мотя вернулся в Бостон со смутной тоской о другой жизни. По-русски он говорил с небольшим акцентом, а запас слов у него был огромный - еще бы, если он стал читать в основном по-русски, а читал он очень много -и поэзию, и прозу. Правда, он сам объяснял свой блестящий русский коротким и емким словом "сексопедия". Так или иначе, поскучав в Бостоне он снова оказался в России, но не в Питере, а в Москве. К пассии своей он не спешил, хотя и страдал сильно. Он был, конечно, по-американски наивен, но дураком точно не был.
Дом у нас был довольно богемным ( муж - поэт и диссидент), шумным, нищим, бестолковым и пьющим. Мотя не пил, не курил ( как он у нас не помер?), исповедовал здоровый образ жизни, не ругался матом, писал диссертацию о поэзии Пастернака и мечтал о русской девушке, которая полюбит его, а не его американский паспорт. Мы легендировали его как прибалта и продолжили вести свой образ жизни, далекий от здорового. Почему-то он в него вписался, хотя привычек не изменил. В одном Мотя был стоек - он не пользовался "Березкой", утверждая, что если живет в стране, то должен жить как аборигены. Я бы конечно предпочла жить получше, но доллары-то его, а не мои.
Его попытки аборигенской жизни выглядели комично. Как-то я застала его а кухне, где он, одной рукой заткнув нос, колдовал над сковородкой. Оказалось - столовую колбасу (была такая, ее даже бездомные кошки не ели) жарит. Я говорю:
- Если ты сейчас нос заткнул, как ты ее есть будешь? Где ты взял эту мерзость?
А он мне упавшим голосом:
-Так взял без очереди.
Помню его в его по нашим представлениям страшно дорогой куртке, "фирменных" джинсах ( а где ему другие-то взять) и белых кроссовках влетающим в наш дом жутко расхристанным, а кое-где и ободранным, но торжествующим. Он орет от самых дверей с неистребимым американским акцентом:
- Я достал мьясо!- и держит над головой как трофей сочащийся кровью бумажный пакет.
В другой раз он пришел понурый, мясо сунул в холодильник молча и затосковал:
- Я не знал что это может произойти со мной! Мой отец бы со стыда сгорел. Я оскорбил старую женщину. Ну и что, что она влезла передо мной в очередь а мясо кончалось! Ей лет 80, а я мог другую очередь найти!
- И что ты ей сказал?
- Я ей сказал "бабушка, вас тут не стояло"!
- А она?
Мотя только горестно махнул рукой - он не матерился принципиально и затруднялся воспроизвести бабушкину речь.
Нет, наша жизнь не состояла из быта и поисков продуктов. Этого пожалуй было меньше всего. Как-то раз Мотя всю ночь беседовал с пьяным поэтом-авангардистом, и тот под утро нашел у Моти истинно-славянскую душу.(вообще-то Мотя еврей). Могу рассказать, как из Моти пытались сделать борца за права человека и право евреев на выезд. Хитрый Мотя в ответ заявил, что он уже борется, но в рамках одной отдельно взятой квартиры (моей). Однажды уже сильно обрусевшего Мотю не пустили с девушкой в валютный бар. Девушка была уж больно хороша, и Мотя решил поступиться принципами, но забыл дома паспорт. Совершенный английский и деланье морды чайником не помогли - не та уже была морда. Предъявленные в качестве доказательства доллары привели к шустрому бегству от ментов.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Появился у нас Мотя году в 1987, по наколке Бостонских друзей. Сначала в гости зашел, а потом прижился. Он был совсем молоденьким - лет 20 - 22, сразу после MIT, где изучал математику. Русский язык он начал изучать в поисках смысла жизни, поехал на стажировку в Питер, где чудом избежал законного брака. Просто дама, покорившая его сердце, представительница, кстати, древнейшей профессии, уже была замужем за американцем и ждала визы. Видимо она решила, что запасной американец не помешает и пригрела мальчика, но как-то все обошлось и Мотя вернулся в Бостон со смутной тоской о другой жизни. По-русски он говорил с небольшим акцентом, а запас слов у него был огромный - еще бы, если он стал читать в основном по-русски, а читал он очень много -и поэзию, и прозу. Правда, он сам объяснял свой блестящий русский коротким и емким словом "сексопедия". Так или иначе, поскучав в Бостоне он снова оказался в России, но не в Питере, а в Москве. К пассии своей он не спешил, хотя и страдал сильно. Он был, конечно, по-американски наивен, но дураком точно не был.
Дом у нас был довольно богемным ( муж - поэт и диссидент), шумным, нищим, бестолковым и пьющим. Мотя не пил, не курил ( как он у нас не помер?), исповедовал здоровый образ жизни, не ругался матом, писал диссертацию о поэзии Пастернака и мечтал о русской девушке, которая полюбит его, а не его американский паспорт. Мы легендировали его как прибалта и продолжили вести свой образ жизни, далекий от здорового. Почему-то он в него вписался, хотя привычек не изменил. В одном Мотя был стоек - он не пользовался "Березкой", утверждая, что если живет в стране, то должен жить как аборигены. Я бы конечно предпочла жить получше, но доллары-то его, а не мои.
Его попытки аборигенской жизни выглядели комично. Как-то я застала его а кухне, где он, одной рукой заткнув нос, колдовал над сковородкой. Оказалось - столовую колбасу (была такая, ее даже бездомные кошки не ели) жарит. Я говорю:
- Если ты сейчас нос заткнул, как ты ее есть будешь? Где ты взял эту мерзость?
А он мне упавшим голосом:
-Так взял без очереди.
Помню его в его по нашим представлениям страшно дорогой куртке, "фирменных" джинсах ( а где ему другие-то взять) и белых кроссовках влетающим в наш дом жутко расхристанным, а кое-где и ободранным, но торжествующим. Он орет от самых дверей с неистребимым американским акцентом:
- Я достал мьясо!- и держит над головой как трофей сочащийся кровью бумажный пакет.
В другой раз он пришел понурый, мясо сунул в холодильник молча и затосковал:
- Я не знал что это может произойти со мной! Мой отец бы со стыда сгорел. Я оскорбил старую женщину. Ну и что, что она влезла передо мной в очередь а мясо кончалось! Ей лет 80, а я мог другую очередь найти!
- И что ты ей сказал?
- Я ей сказал "бабушка, вас тут не стояло"!
- А она?
Мотя только горестно махнул рукой - он не матерился принципиально и затруднялся воспроизвести бабушкину речь.
Нет, наша жизнь не состояла из быта и поисков продуктов. Этого пожалуй было меньше всего. Как-то раз Мотя всю ночь беседовал с пьяным поэтом-авангардистом, и тот под утро нашел у Моти истинно-славянскую душу.(вообще-то Мотя еврей). Могу рассказать, как из Моти пытались сделать борца за права человека и право евреев на выезд. Хитрый Мотя в ответ заявил, что он уже борется, но в рамках одной отдельно взятой квартиры (моей). Однажды уже сильно обрусевшего Мотю не пустили с девушкой в валютный бар. Девушка была уж больно хороша, и Мотя решил поступиться принципами, но забыл дома паспорт. Совершенный английский и деланье морды чайником не помогли - не та уже была морда. Предъявленные в качестве доказательства доллары привели к шустрому бегству от ментов.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...