О чудесах провокации
Выпало мне познакомиться с г-ном Д. Цорионовым (он же - Энтео) и в те же дни наблюдать г-на П. Верзилова (у супруга г-жи Н. Толоконниковой прозвище неприличное). Про обоих говорят, что подлецы. Я думаю, что все занимающиеся подлым делом - подлецы, а публичная политика - именно такое дело. Поэтому, не они одни. Но одно их отличает - оба отчаянно верят в свои идеи и в себя, конечно. Говорят: они провокаторы! Ну и что? Ленин тоже немецкому Генштабу прислуживал. Самое интересное: при искренней вере и отчаянном служении (жену за решетку отправить!) на деле выходит, что мои новые знакомые достигают совершенно обратных целей. Хотят защитить православие, но сами поносят его. Хотят Путина свергнуть, а тот во славе своей еще на шесть лет. Выходит, используют их, да и нас? И совсем это не ново, наша история знала вопиющие случаи провокации, вот например, 30 января 1907 года в трубах особняка графа Витте в Петербурге обнаружили адские машины, которые только чудом не взорвались…
Немедленно сказали: дело рук черной сотни. Идеологи Союза русского народа относились к Витте, как полковник Квачков - к Чубайсу. Витте винили в подписании Манифеста 17 октября и разрушении самодержавия, в потере половины Сахалина после войны с Японией, да и в том, что снег, дождь, град и бабы некрасивые.
Полиция однако замяла расследование, хотя начальник Петербургского охранного отделения А.В. Герасимов писал о предотвращенном террористическом акте: «Так грубо и неумело повести дело могли только дружинники Союза русского народа».
Уже через два месяца, в марте 1907 г., в Москве был убит бывший депутат Государственной Думы, главный редактор «Русских ведомостей», кадет Г.Б. Иоллос. Его застрелили под окнами редакции черносотенной газеты «Вече». Эта газета годом ранее прославилась сообщением об убийстве другого кадетского депутата М.Я. Герценштейна (застрелен летом 1906 г. черносотенными боевиками в финских Териоках), сделанным за день до самого убийства.
Но и московская полиция была бессильна.
И тут, 27 мая того же, 1907, года близ станции «Пороховые» в предместье Петербурга подростками из исправительной земледельческой колонии было обнаружено тело неизвестного, а при нем - компоненты адской машины и блокнот с телефонными номерами московского генерал-губернатора и полицейских чиновников. Но и в этот раз следствие не потрудилось даже установить личность погибшего, а между тем, убит он был страшно - все тело было иссечено ножом, а голова отрублена. И только спустя месяц следствие случайно установило, что погибший - московский мещанин Иван Казанцев, и на этом встало.
Так бы все это и кануло, кабы еще через месяц, 28 июня 1907 года, эсеры не выпустили свой манифест с заголовком «Кошмар!» Очень меткое название, потому что это был настоящий кошмар - кадета Иоллоса убили и на графа Витте покушались сами эсеры. Разумеется, обманутые.
Итак, 28 мая спустя день после гибели мещанина Казанцева, в одно из собраний столичной революционной молодежи явился юноша и потребовал встречи с любым социалистом-революционером. «Крайне взволнованный вид его, настойчивость, с которой он добивался свидания, искренний тон внушил доверие», - писали эсеры. Требование незнакомца было исполнено, и в беседе с представителем партии он сознался в убийстве Иоллоса, Казанцева и покушении на жизнь Витте, а затем потребовал партийного суда и казни.
Разоблачителю Ивану Федорову было 19 лет, он был выходцем из крестьян, год или два работал в Москве фабричным, был отправлен в ссылку за перевозку оружия, бежал, вернулся в Москву инкогнито и здесь, без денег и потеряв связь с партией, познакомился с мещанином Казанцевым. Казанцев сказал, что является одним из лидеров самой радикальной и настоящей партии максималистов, и для Федорова есть дело. Казанцев рассказал, что «партия поручила уничтожить одного графа за то, что он изменил и арестовал с нашей партии шесть товарищей». После «мокрого» дела Казанцев пообещал принять Федорова в Москве, где «все обставлено хорошо: есть своя полиция и агенты, так что если и арестуют кого из партии, то не больше дня продержат… в одну дверь введут, а в другую выведут».
Федоров немедленно привлек друзей-пролетариев с незамысловатыми фамилиями Степанов и Петров, и все вместе они отправились в январе 1907 года в Петербург. «Одним графом» оказался Сергей Юльевич Витте. Казанцев лично собрал бомбы, а Федоров со Степановым опустили их в трубы графского дома, поставив часовой механизм на 9 утра 30 января. Но бомбы не взорвались.
Казанцев послал Федорова и Степанова, уверенных в том, что рискуют жизнью ради дела революции, сбросить на адские машины куски железа. Судьба подрывников была бы плачевна, но по пути к дому Витте максималисты узнали, что заложенные ими бомбы обнаружены трубочистом.
В Москве Казанцев заявил своим соратникам, что необходимо исправить неудачу покушения на Витте устранением «одного изменника, присвоившего себе 80 тысяч рублей партийных денег». За «изменником» была установлена слежка. Федоров со Степановым смутно представляли себе личность «предателя» - его убийство Федоров совершил спонтанно, когда во время слежки Казанцев вдруг заявил, что настал момент действовать. Из вечерних газет Федоров узнал, что он «убийца Иоллоса - народного представителя I Государственной Думы», видного деятеля либерального лагеря. Тогда же у Федорова впервые зародились подозрения, не принадлежит ли Казанцев к черной сотне?
После убийства Иоллоса Казанцев обзавелся собственной кузницей на Пресне. Образ жизни Казанцева, круг знакомств, манера речи, наконец, черносотенные листовки в его столе и распевание черносотенных песен в пьяном виде - все подкрепило подозрения Федорова и Степанова. Федоров попросил Казанцева познакомить «со своей партией», а после отказа начал открыто высказывать ему претензии: «Почему ты не имеешь партийной выдержки, не читаешь брошюр, не можешь говорить так, как сознательный человек?» Казанцев оправдывался, что в целях конспирации выдает себя за черносотенца, но не сумел окончательно развеять сомнений Федорова.
24 мая 1907 г. Казанцев снова берет Федорова с собой в Петербург - они выслеживают Витте и намереваются взорвать его карету на пути в Госсовет. Казанцев готовит бомбу в лесу у станции «Пороховые»… а дальше Федоров расскажет сам: «Настает удобная секунда. Я наношу первый удар Казанцеву в затылок. Дальше не помню, сколько еще нанес ударов кинжалом, но помню, что все мои удары были направлены в казанцевское лицо».
Таков был конец Казанцева. Какова же была его истинная жизнь?
По показаниям Евлогии Илларионовой, сожительницы Казанцева, он в начале 1906 г. вступил в некое «Патриотическое общество», «сотрудничал в крайне правом журнале «Медведь» и с тех пор имел дела с темными личностями, «отъявленными головорезами из революционеров».
Он определенно был потерянным полицией человеком с коллективного фото, сделанного боевиками СРН перед убийством депутата Герценштейна в Териоках. А записная книжка Казанцева и кое-какие воспоминания друзей, собранные частными сыщиками Витте, устанавливают его связь с самыми верхами московской администрации. Казанцев состоял управляющим у чиновника по особым поручениям при московском генерал-губернаторе гр. Буксгевдене. Именно на деньги Буксгевдена Казанцев приобрел кузницу на Пресне после убийства Иоллоса. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства в 1917 г. установила, что Буксгевден был «душой организации боевых дружин и при поддержке Московского охранного отделения решил перебить многих либеральных деятелей и видных жидов».
Причем список телефонных номеров, найденный на теле Казанцева, совершенно идентичен записной книжке самого Буксгевдена и помимо прочего содержит номер начальника Московского охранного отделения - позднее директора Департамента полиции - подполковника Е.К. Климовича. По агентурным сведениям Департамента полиции, между Климовичем и Буксгевденом существовали близкие, дружественные отношения. Замечательно, что Климович проявлял повышенный интерес к материалам расследования покушения на Витте и неоднократно запрашивал материалы из Петербурга.
В показаниях комиссии Временного правительства Климович заявил: «Убийство Иоллоса представляется мне фееричным, уродливым… для меня это был один из толчков, который меня решительно оттолкнул от правых». Но кто ему поверил? Между тем, раскрытие связи Казанцева-Буксгевдена-Климовича высвечивает и четвертого, предполагаемого, самого могущественного организатора черносотенной провокации в Москве - московского генерал-губернатора С.К. Гершельмана.
На допросе Чрезвычайной следственной комиссии бывший московский градоначальник А.А. Рейнбот заявил, что Гершельман «также принимал участие во всей этой истории». Климович на допросе в 1917 году признал: «В Москве монархические организации находились под особым покровительством высших представителей местной власти, как то генерал-губернатора Гершельмана, а в начале - градоначальника Рейнбота». Дружба и деловое сотрудничество Буксгевдена, Климовича и Гершельмана были скреплены родством - Климович был крестным отцом одной из дочерей Буксгевдена, а Гершельман - другой.
Придание огласке перипетий запутанной истории Казанцева вызвало бурное возмущение в прессе. Эсеры в своем манифесте писали: «История вряд ли знает такую изумительную по грандиозности и чудовищности замысла провокацию… союза русского народа. Она так невероятна, так фантастически изощренно нагла и преступна, что сначала производит впечатление дикого, кошмарного вымысла… Страна стоит беспомощная перед всеми этими ужасами, совершенными Союзом русского народа!»
Кадетская «Речь» писала: «Адский план сделать революционеров исполнителями черносотенных покушений вырисовывается во всей полноте, и мы теперь понимаем, почему тотчас после убийства Иоллоса в черносотенных газетах явились утверждения, что покойный убит революционерами… Невероятно, но, очевидно, верно! Гипноз, какое-то добровольное самозаключение в крепкой паутине иллюзий!»
15 июля 1907 г. масла в огонь подлила статья в «Руси» под заголовком «Моя исповедь». Это был рассказ о деятельности Казанцева другого обманутого участника черносотенного террора - Семена Петрова. «Во имя правды и совести мне хочется рассказать все, что мне известно по этому делу», - раскаивался Петров. Он познакомился с Казанцевым в феврале 1904 г. и у него в квартире обнаружил «публику разного сорта. Были какие-то почти интеллигенты, военные, женщины всякого поведения… Тут играли на гитарах, пили вино…» «Пусть же поймут читающие эти слова, что мы испытали в этой кошмарной игре людьми», - патетически завершал исповедь Петров.
На возмущения оппозиционной печати «гнусной аферой» возражали консервативные органы. «Новое время» обращало внимание на то, что «в Думе усилиями кадетов провален вопрос о порицании политических убийств», и после этого не кадетам возмущаться разгулом террора. Автор статьи - известный журналист М.О. Меньшиков - ясно описал дух эпохи: «До сих пор еще нет гражданской войны, психологические предвестия ее уже есть… Стоит развернуть любой номер «Русского знамени» или «Вече», чтобы убедиться, до какой степени атмосфера сгущена… в известных слоях русского общества сложилась действительная реакция, близкая к взрыву. Я не знал убитого Иоллоса и не имею никакого понятия о нем, как о писателе. Но всем памятно отношение «Русских ведомостей», как вообще еврейской печати, к политическим убийствам… В убийстве Иоллоса и Герценштейна, мне кажется, левый лагерь повинен гораздо больше, чем реакционная партия».
Неслучайно вскрывая провокацию Казанцева, эсеры в своем воззвании сделали все, чтобы однозначно и безапелляционно расставить правых и виноватых. «Все эти таинственные убийства, нападения, экспроприации, черной полосой покрывшие страну, - к ним, как будто, отыскивается ключ», - выяснялось из воззвания не кого-нибудь, а социалистов-революционеров(!).
Но в кулуарах разоблачение Федорова оценивалось куда более реалистично - как мощнейший удар по всему революционному движению (второй такой будет только после разоблачения провокаторства Азефа). По данным московской охранки, «революционеры относятся к показанию Федорова весьма скептически и подозревают в нем мистификацию, направленную к дискредитированию террористических актов партии, разоблачение, как легко найти в рядах партии человека, готового на убийство без всяких справок о намеченной жертве».
О том же говорилось и в публикации «Нового времени»: «Исповедь Федорова поразительна по своей простоте; это не человек, а какая-то машина для убийства. Ему, в конце концов, совершенно безразлично: кого убивать и за что; надо было убить - и он шел с легким сердцем на это дело».
Судьба не благоволила участникам группы Казанцева. Портной Степанов пропал из поля зрения полиции. Рабочий Петров был отправлен «в распоряжение архангелогородского губернатора» отбывать отведенный судом по предыдущим делам срок ссылки. Федоров был переправлен эсерами в Париж, причем и здесь оказался замешанным в скандальной истории. Пользуясь популярностью в эмигрантских кругах, он свел знакомство с главным редактором «Былого» В.Л. Бурцевым и получил от него 2 тысячи франков, после чего исчез. Возвратившись по прошествии долгого времени, Федоров переменился во взглядах и упрекал Бурцева, что «тот вовлек его в революцию». Бурцев подозревал, что Федорова «перекупили черносотенцы». Федоров винил в своих бедах Бурцева и, по словам самого редактора «Былого», «несколько раз делал… покушения на меня, приходил стрелять, резать и требовал денег». Не достигнув успеха, Федоров поступил добровольцем во французскую армию, но был уличен в членовредительстве. Бурцев полагал, что Федоров хотел «избавиться от окопов и получать пенсию» (а на дворе была Мировая война). Федорова признали виновным и осудили на каторгу. На этом известии след террориста-максималиста теряется. Но Бурцева, наверняка, был прав, когда говорил о нем на допросе следственной комиссии Временного правительства: «Это падение уже окончательное… Погибший человек».
И еще, русское правительство активно добивалось выдачи Федорова. Это дело было на контроле у Столыпина, ненавидевшего черносотенцев и стремившегося получить показания Федорова для привлечения к ответственности лидеров Союза русского народа, а через них - дискредитировать своих оппонентов из придворных и полицейских кругов. Но Столыпина убил агент охранки, и дело было забыто.
Почему я сейчас об этом вспоминаю? Так вот думаю, что историку, лет через сто получившему доступ к архиву ФСБ, не придется выдумывать ничего нового, когда он станет писать об акциях групп «Война», «Пуси Райот» и «Божья Воля». Разве что в наш гуманный век не требуется взрывать кареты - гораздо эффективнее взрывать мозги.
Немедленно сказали: дело рук черной сотни. Идеологи Союза русского народа относились к Витте, как полковник Квачков - к Чубайсу. Витте винили в подписании Манифеста 17 октября и разрушении самодержавия, в потере половины Сахалина после войны с Японией, да и в том, что снег, дождь, град и бабы некрасивые.
Полиция однако замяла расследование, хотя начальник Петербургского охранного отделения А.В. Герасимов писал о предотвращенном террористическом акте: «Так грубо и неумело повести дело могли только дружинники Союза русского народа».
Уже через два месяца, в марте 1907 г., в Москве был убит бывший депутат Государственной Думы, главный редактор «Русских ведомостей», кадет Г.Б. Иоллос. Его застрелили под окнами редакции черносотенной газеты «Вече». Эта газета годом ранее прославилась сообщением об убийстве другого кадетского депутата М.Я. Герценштейна (застрелен летом 1906 г. черносотенными боевиками в финских Териоках), сделанным за день до самого убийства.
Но и московская полиция была бессильна.
И тут, 27 мая того же, 1907, года близ станции «Пороховые» в предместье Петербурга подростками из исправительной земледельческой колонии было обнаружено тело неизвестного, а при нем - компоненты адской машины и блокнот с телефонными номерами московского генерал-губернатора и полицейских чиновников. Но и в этот раз следствие не потрудилось даже установить личность погибшего, а между тем, убит он был страшно - все тело было иссечено ножом, а голова отрублена. И только спустя месяц следствие случайно установило, что погибший - московский мещанин Иван Казанцев, и на этом встало.
Так бы все это и кануло, кабы еще через месяц, 28 июня 1907 года, эсеры не выпустили свой манифест с заголовком «Кошмар!» Очень меткое название, потому что это был настоящий кошмар - кадета Иоллоса убили и на графа Витте покушались сами эсеры. Разумеется, обманутые.
Итак, 28 мая спустя день после гибели мещанина Казанцева, в одно из собраний столичной революционной молодежи явился юноша и потребовал встречи с любым социалистом-революционером. «Крайне взволнованный вид его, настойчивость, с которой он добивался свидания, искренний тон внушил доверие», - писали эсеры. Требование незнакомца было исполнено, и в беседе с представителем партии он сознался в убийстве Иоллоса, Казанцева и покушении на жизнь Витте, а затем потребовал партийного суда и казни.
Разоблачителю Ивану Федорову было 19 лет, он был выходцем из крестьян, год или два работал в Москве фабричным, был отправлен в ссылку за перевозку оружия, бежал, вернулся в Москву инкогнито и здесь, без денег и потеряв связь с партией, познакомился с мещанином Казанцевым. Казанцев сказал, что является одним из лидеров самой радикальной и настоящей партии максималистов, и для Федорова есть дело. Казанцев рассказал, что «партия поручила уничтожить одного графа за то, что он изменил и арестовал с нашей партии шесть товарищей». После «мокрого» дела Казанцев пообещал принять Федорова в Москве, где «все обставлено хорошо: есть своя полиция и агенты, так что если и арестуют кого из партии, то не больше дня продержат… в одну дверь введут, а в другую выведут».
Федоров немедленно привлек друзей-пролетариев с незамысловатыми фамилиями Степанов и Петров, и все вместе они отправились в январе 1907 года в Петербург. «Одним графом» оказался Сергей Юльевич Витте. Казанцев лично собрал бомбы, а Федоров со Степановым опустили их в трубы графского дома, поставив часовой механизм на 9 утра 30 января. Но бомбы не взорвались.
Казанцев послал Федорова и Степанова, уверенных в том, что рискуют жизнью ради дела революции, сбросить на адские машины куски железа. Судьба подрывников была бы плачевна, но по пути к дому Витте максималисты узнали, что заложенные ими бомбы обнаружены трубочистом.
В Москве Казанцев заявил своим соратникам, что необходимо исправить неудачу покушения на Витте устранением «одного изменника, присвоившего себе 80 тысяч рублей партийных денег». За «изменником» была установлена слежка. Федоров со Степановым смутно представляли себе личность «предателя» - его убийство Федоров совершил спонтанно, когда во время слежки Казанцев вдруг заявил, что настал момент действовать. Из вечерних газет Федоров узнал, что он «убийца Иоллоса - народного представителя I Государственной Думы», видного деятеля либерального лагеря. Тогда же у Федорова впервые зародились подозрения, не принадлежит ли Казанцев к черной сотне?
После убийства Иоллоса Казанцев обзавелся собственной кузницей на Пресне. Образ жизни Казанцева, круг знакомств, манера речи, наконец, черносотенные листовки в его столе и распевание черносотенных песен в пьяном виде - все подкрепило подозрения Федорова и Степанова. Федоров попросил Казанцева познакомить «со своей партией», а после отказа начал открыто высказывать ему претензии: «Почему ты не имеешь партийной выдержки, не читаешь брошюр, не можешь говорить так, как сознательный человек?» Казанцев оправдывался, что в целях конспирации выдает себя за черносотенца, но не сумел окончательно развеять сомнений Федорова.
24 мая 1907 г. Казанцев снова берет Федорова с собой в Петербург - они выслеживают Витте и намереваются взорвать его карету на пути в Госсовет. Казанцев готовит бомбу в лесу у станции «Пороховые»… а дальше Федоров расскажет сам: «Настает удобная секунда. Я наношу первый удар Казанцеву в затылок. Дальше не помню, сколько еще нанес ударов кинжалом, но помню, что все мои удары были направлены в казанцевское лицо».
Таков был конец Казанцева. Какова же была его истинная жизнь?
По показаниям Евлогии Илларионовой, сожительницы Казанцева, он в начале 1906 г. вступил в некое «Патриотическое общество», «сотрудничал в крайне правом журнале «Медведь» и с тех пор имел дела с темными личностями, «отъявленными головорезами из революционеров».
Он определенно был потерянным полицией человеком с коллективного фото, сделанного боевиками СРН перед убийством депутата Герценштейна в Териоках. А записная книжка Казанцева и кое-какие воспоминания друзей, собранные частными сыщиками Витте, устанавливают его связь с самыми верхами московской администрации. Казанцев состоял управляющим у чиновника по особым поручениям при московском генерал-губернаторе гр. Буксгевдене. Именно на деньги Буксгевдена Казанцев приобрел кузницу на Пресне после убийства Иоллоса. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства в 1917 г. установила, что Буксгевден был «душой организации боевых дружин и при поддержке Московского охранного отделения решил перебить многих либеральных деятелей и видных жидов».
Причем список телефонных номеров, найденный на теле Казанцева, совершенно идентичен записной книжке самого Буксгевдена и помимо прочего содержит номер начальника Московского охранного отделения - позднее директора Департамента полиции - подполковника Е.К. Климовича. По агентурным сведениям Департамента полиции, между Климовичем и Буксгевденом существовали близкие, дружественные отношения. Замечательно, что Климович проявлял повышенный интерес к материалам расследования покушения на Витте и неоднократно запрашивал материалы из Петербурга.
В показаниях комиссии Временного правительства Климович заявил: «Убийство Иоллоса представляется мне фееричным, уродливым… для меня это был один из толчков, который меня решительно оттолкнул от правых». Но кто ему поверил? Между тем, раскрытие связи Казанцева-Буксгевдена-Климовича высвечивает и четвертого, предполагаемого, самого могущественного организатора черносотенной провокации в Москве - московского генерал-губернатора С.К. Гершельмана.
На допросе Чрезвычайной следственной комиссии бывший московский градоначальник А.А. Рейнбот заявил, что Гершельман «также принимал участие во всей этой истории». Климович на допросе в 1917 году признал: «В Москве монархические организации находились под особым покровительством высших представителей местной власти, как то генерал-губернатора Гершельмана, а в начале - градоначальника Рейнбота». Дружба и деловое сотрудничество Буксгевдена, Климовича и Гершельмана были скреплены родством - Климович был крестным отцом одной из дочерей Буксгевдена, а Гершельман - другой.
Придание огласке перипетий запутанной истории Казанцева вызвало бурное возмущение в прессе. Эсеры в своем манифесте писали: «История вряд ли знает такую изумительную по грандиозности и чудовищности замысла провокацию… союза русского народа. Она так невероятна, так фантастически изощренно нагла и преступна, что сначала производит впечатление дикого, кошмарного вымысла… Страна стоит беспомощная перед всеми этими ужасами, совершенными Союзом русского народа!»
Кадетская «Речь» писала: «Адский план сделать революционеров исполнителями черносотенных покушений вырисовывается во всей полноте, и мы теперь понимаем, почему тотчас после убийства Иоллоса в черносотенных газетах явились утверждения, что покойный убит революционерами… Невероятно, но, очевидно, верно! Гипноз, какое-то добровольное самозаключение в крепкой паутине иллюзий!»
15 июля 1907 г. масла в огонь подлила статья в «Руси» под заголовком «Моя исповедь». Это был рассказ о деятельности Казанцева другого обманутого участника черносотенного террора - Семена Петрова. «Во имя правды и совести мне хочется рассказать все, что мне известно по этому делу», - раскаивался Петров. Он познакомился с Казанцевым в феврале 1904 г. и у него в квартире обнаружил «публику разного сорта. Были какие-то почти интеллигенты, военные, женщины всякого поведения… Тут играли на гитарах, пили вино…» «Пусть же поймут читающие эти слова, что мы испытали в этой кошмарной игре людьми», - патетически завершал исповедь Петров.
На возмущения оппозиционной печати «гнусной аферой» возражали консервативные органы. «Новое время» обращало внимание на то, что «в Думе усилиями кадетов провален вопрос о порицании политических убийств», и после этого не кадетам возмущаться разгулом террора. Автор статьи - известный журналист М.О. Меньшиков - ясно описал дух эпохи: «До сих пор еще нет гражданской войны, психологические предвестия ее уже есть… Стоит развернуть любой номер «Русского знамени» или «Вече», чтобы убедиться, до какой степени атмосфера сгущена… в известных слоях русского общества сложилась действительная реакция, близкая к взрыву. Я не знал убитого Иоллоса и не имею никакого понятия о нем, как о писателе. Но всем памятно отношение «Русских ведомостей», как вообще еврейской печати, к политическим убийствам… В убийстве Иоллоса и Герценштейна, мне кажется, левый лагерь повинен гораздо больше, чем реакционная партия».
Неслучайно вскрывая провокацию Казанцева, эсеры в своем воззвании сделали все, чтобы однозначно и безапелляционно расставить правых и виноватых. «Все эти таинственные убийства, нападения, экспроприации, черной полосой покрывшие страну, - к ним, как будто, отыскивается ключ», - выяснялось из воззвания не кого-нибудь, а социалистов-революционеров(!).
Но в кулуарах разоблачение Федорова оценивалось куда более реалистично - как мощнейший удар по всему революционному движению (второй такой будет только после разоблачения провокаторства Азефа). По данным московской охранки, «революционеры относятся к показанию Федорова весьма скептически и подозревают в нем мистификацию, направленную к дискредитированию террористических актов партии, разоблачение, как легко найти в рядах партии человека, готового на убийство без всяких справок о намеченной жертве».
О том же говорилось и в публикации «Нового времени»: «Исповедь Федорова поразительна по своей простоте; это не человек, а какая-то машина для убийства. Ему, в конце концов, совершенно безразлично: кого убивать и за что; надо было убить - и он шел с легким сердцем на это дело».
Судьба не благоволила участникам группы Казанцева. Портной Степанов пропал из поля зрения полиции. Рабочий Петров был отправлен «в распоряжение архангелогородского губернатора» отбывать отведенный судом по предыдущим делам срок ссылки. Федоров был переправлен эсерами в Париж, причем и здесь оказался замешанным в скандальной истории. Пользуясь популярностью в эмигрантских кругах, он свел знакомство с главным редактором «Былого» В.Л. Бурцевым и получил от него 2 тысячи франков, после чего исчез. Возвратившись по прошествии долгого времени, Федоров переменился во взглядах и упрекал Бурцева, что «тот вовлек его в революцию». Бурцев подозревал, что Федорова «перекупили черносотенцы». Федоров винил в своих бедах Бурцева и, по словам самого редактора «Былого», «несколько раз делал… покушения на меня, приходил стрелять, резать и требовал денег». Не достигнув успеха, Федоров поступил добровольцем во французскую армию, но был уличен в членовредительстве. Бурцев полагал, что Федоров хотел «избавиться от окопов и получать пенсию» (а на дворе была Мировая война). Федорова признали виновным и осудили на каторгу. На этом известии след террориста-максималиста теряется. Но Бурцева, наверняка, был прав, когда говорил о нем на допросе следственной комиссии Временного правительства: «Это падение уже окончательное… Погибший человек».
И еще, русское правительство активно добивалось выдачи Федорова. Это дело было на контроле у Столыпина, ненавидевшего черносотенцев и стремившегося получить показания Федорова для привлечения к ответственности лидеров Союза русского народа, а через них - дискредитировать своих оппонентов из придворных и полицейских кругов. Но Столыпина убил агент охранки, и дело было забыто.
Почему я сейчас об этом вспоминаю? Так вот думаю, что историку, лет через сто получившему доступ к архиву ФСБ, не придется выдумывать ничего нового, когда он станет писать об акциях групп «Война», «Пуси Райот» и «Божья Воля». Разве что в наш гуманный век не требуется взрывать кареты - гораздо эффективнее взрывать мозги.