(no subject)
Двери настежь
Лунный серп, затонувший в Море дождей,
задевает углами погибших людей,
безымянных, невозвращенных.
То, что их позабыли, не знают они.
По затерянным сёлам блуждают огни
и ночами шуршат в телефонах.
Двери настежь, а надо бы их запереть,
да не знают, что некому здесь присмотреть
за покинутой ими вселенной.
И дорога, которой их увели,
так с тех пор и висит, не касаясь земли, -
только лунная пыль по колено.
Между ними и нами не ревность, а ров,
не порывистой немощи смутный покров,
а снотворная скорость забвенья.
Но душа из безвестности вновь говорит,
ореол превращается в серп и горит,
и шатается плач воскресенья.
Луна - для выпавших в ночь, дожди - для позабытых, море - для утопленников. Не случайно речь идет не об умерших, а о погибших - то есть, о тех, кто сгинул вне рамок естественного хода событий. Надо бы запереть двери, чтобы не оставлять вселенную без присмотра - да вот только и на этой, “живущей” стороне, присматривать за вселенной некому. И разделяет одних и других лишь ров и забвенье - граница, в общем, так себе… Наблюдение, отдельно заслуживающее внимание в приведенной выше великолепной вариации Ивана Жданова - это отсутствие (а, точнее, прекращение) ревности к тем, кто ушел навсегда.