(no subject)
Я почтальона часто вижу,
Он ходит письма выдавать,
Я почтальона ненавижу,
А почтальон не виноват.
Кому напишут - он приносит,
Кому не пишут - не несёт,
И иногда прощенья просит
У тех, кто долго писем ждёт.
Он обещает, что напишут,
И сгорбившись, уходит прочь.
Я от него теперь завишу,
А он не может мне помочь.
Он, если мог бы, то охотно
Помог бы горю моему.
Да, невесёлая работа
Досталась, кажется, ему.
Я почтальона вижу снова,
Спокойно в сторону гляжу,
Не говорю ему ни слова
И быстро мимо прохожу.
Поэзия прозаиков - это воплощение фиаско. Особенно это справедливо по отношению к тем писателям, метод которых максимально приближен к стихотворному ремеслу (точность, медленность, звук). Но если мы имеем дело с чемпионом фиаско, с певцом неудачи, с той самой пушкинской луной, одинаково светящей всем - в этом случае ранние сырые строки обретают трудноуловимую, но интуитивно угадываемую ценность. Почтальон обещает, “что напишут”, почтальон “кому не пишут - не несет”, почтальон “ходит письма выдавать”, как выдают направления или маршрутные листы. Молодой призывник-вохровец шлет эти строки в июле 62 года своему отцу, и ему еще предстоит стать тем самым Сергеем Довлатовым, прямым наследником Чехова в русской литературе.