О портретах, Целителе и не только
Важной частью построения художественного произведения являются портреты действующих лиц, как физические, так и психологические. К этим портретам часто добавляются штрихи исторического характера, разные сведения о детстве, юности, сведения о пережитом, рассказы о том, что повлияло на героя. Задача писателя в том числе состоит в том, чтобы словами развернуть перед мысленным взором читателя картину, чтобы тот мог представить себе действие, вообразить себе того или иного героя, но что в итоге? Читатели представляют описания посредством слов по-разному, ибо слово - это не цифра, это скорее символ, это образ. Это кино может показать нам лицо героя в движении, подобно тому, как художник может отобразить лицо, схватив момент. Описание же внешности посредством слова не дает такой четкости. Лично мне и вовсе, когда я читаю о глазах, губах, скулах, волосах и т.д. героя, трудно расставить эти элементы и слить их воедино, и чем длиннее и подробнее описание внешности человека, тем более размытый образ передо мной встает, так что в сущности портреты героев не имеют для меня большого значения. Вот, например, Бальзак в “Беатрисе” на протяжении нескольких страниц дает, казалось бы, исчерпывающий портрет мадемуазель де Туш, но я совершенно не представляю, как должна выглядеть эта женщина. Обратное тоже имеет место: сам я рисую портреты словами не бог весть как. Даже лица собственных героев я вижу весьма приблизительно.
Порой для писателя портрет героя - это прямая его характеристика. Тот же Бальзак был большим поклонником физиогномики, и вообще считал, что внешность человека и характер человека состоят в прямой взаимосвязи. Словом, если вы мужчина и линия бедер у вас больше походит на женскую, то вы непременно хитрец, трус, коварный тип. Лично я физиогномику не воспринимал серьезно, многое казалось мне притянуто за уши.
XX век отступил от физики в сторону психологии. Писатели принялись не столько рассказывать нам истории, стали не столько обращаться к нашему воображении и уму, сколько к нашим чувствам, передать настроение, дух - вот, что стало новой задачей, а не просто какую-то мысль. Романы стали не только приключениями и злоключениями героев, эти приключения и злоключения обратились в средство передать эмоции. Прежде писатели стремились описать и рассказать, теперь же стало преобладать стремление выразить.
Бюрократия глазами Бальзака (в “Чиновниках”) и бюрократия глазами Кафки - это разница почти что между внешним и внутренним. Бальзак дает нам представление, в то время как Кафка - ощущение. На смену рационализации (надо сказать, что даже романтизм и сентиментализм были подчинены разуму, логике, если угодно, сердечной логике) пришла экспрессия. Литература, подойдя к самой невыразительной своей форме - реализму, разрешилась огромным количеством самых выразительных направлений, предметы перестают быть просто предметами, портреты становятся невероятными, та или иная черта лица становится идеей. Даже детализация места действия перестает быть художественным требованием, важнее становится создать атмосферу, а обстановку читатель дорисует сам, да подчас в ней и нужды нет, опять же внутреннее встало над внешним, героям даже не обязательно давать имена, слово стало еще большим символом, значений стало больше. Что мы знаем о внешности Фриды из “Замка”? Что она молоденькая девушка, невзрачная блондинка, с печальными глазами и запавшими щеками. Собственно, это все. Да и к чему более? Портрет героя куда больше складывается из событий и диалогов. Остальное можно отдать на откуп воображению читателя, он представит ту картину, которая наиболее близка ему. Как сказал Пруст, читая книгу, мы, прежде всего, читаем в ней себя. Правда, некоторые читатели обладают бедным воображением, но поможет ли им количество деталей? Когда снимается экранизация какого-нибудь произведения, то весьма многое додумывается на кухне киностудии, и многое так и не удается передать в кадр. Книга и фильм - это по-прежнему разные формы искусства.
Когда в “Целителе” я даю какое-то описание обстановки или человека, я скорее делаю это не с целью показать декорации места действия, сколько преследую определенную идею. Столь подробное и живописное описание гостиной в доме Редфорда и довольно фрагментарное описание особняка Бенкрофтов, где основные события и разворачиваются, не случайны. Точно так же не случайно и практическое отсутствие описание внешности Алджерона, и, напротив, не такое скудное изображение Элизабет. Эти описания являются частью воздействия. Они служат для того, чтобы читатель почувствовал себя на месте Стилтона, перед которым развернулась совершенно неожиданная картина, или на месте безразличного и почти отошедшего от всего Бенкрофта, который вдруг видит перед собой женщину. Важно, чтобы читатель смотрел не только снаружи, но и изнутри, поэтому, в частности, монологи Редфорда перемежевываются с его письмами, с его мыслями. Любая деталь - не дань проформе, а необходимый инструмент. А напрасные детали ни к чему. Например, что еще может добавить к портрету Молли описание ее комнатки? Немногое. Это описание будет некоторыми выводами из ее ситуации и ее характера, а они уже даны. Можно было бы дать это описание вперед. Что ж, это другой разговор. Тогда выводами станет ситуация и характер, с точки зрения художественных приемов это не лишено смысла. Вот только иногда подробностями можно перегрузить произведение, некоторых читателей уж точно, а главная цель у писателя - воздействовать, удерживать читателя, не дать той или иной мысли соскочить, навести на размышление, создать ощущение и не дать тому развеяться раньше времени, по крайней мере, подобные цели преследую я. Насколько это у меня получается, что ж, это уже судить другим.
Порой для писателя портрет героя - это прямая его характеристика. Тот же Бальзак был большим поклонником физиогномики, и вообще считал, что внешность человека и характер человека состоят в прямой взаимосвязи. Словом, если вы мужчина и линия бедер у вас больше походит на женскую, то вы непременно хитрец, трус, коварный тип. Лично я физиогномику не воспринимал серьезно, многое казалось мне притянуто за уши.
XX век отступил от физики в сторону психологии. Писатели принялись не столько рассказывать нам истории, стали не столько обращаться к нашему воображении и уму, сколько к нашим чувствам, передать настроение, дух - вот, что стало новой задачей, а не просто какую-то мысль. Романы стали не только приключениями и злоключениями героев, эти приключения и злоключения обратились в средство передать эмоции. Прежде писатели стремились описать и рассказать, теперь же стало преобладать стремление выразить.
Бюрократия глазами Бальзака (в “Чиновниках”) и бюрократия глазами Кафки - это разница почти что между внешним и внутренним. Бальзак дает нам представление, в то время как Кафка - ощущение. На смену рационализации (надо сказать, что даже романтизм и сентиментализм были подчинены разуму, логике, если угодно, сердечной логике) пришла экспрессия. Литература, подойдя к самой невыразительной своей форме - реализму, разрешилась огромным количеством самых выразительных направлений, предметы перестают быть просто предметами, портреты становятся невероятными, та или иная черта лица становится идеей. Даже детализация места действия перестает быть художественным требованием, важнее становится создать атмосферу, а обстановку читатель дорисует сам, да подчас в ней и нужды нет, опять же внутреннее встало над внешним, героям даже не обязательно давать имена, слово стало еще большим символом, значений стало больше. Что мы знаем о внешности Фриды из “Замка”? Что она молоденькая девушка, невзрачная блондинка, с печальными глазами и запавшими щеками. Собственно, это все. Да и к чему более? Портрет героя куда больше складывается из событий и диалогов. Остальное можно отдать на откуп воображению читателя, он представит ту картину, которая наиболее близка ему. Как сказал Пруст, читая книгу, мы, прежде всего, читаем в ней себя. Правда, некоторые читатели обладают бедным воображением, но поможет ли им количество деталей? Когда снимается экранизация какого-нибудь произведения, то весьма многое додумывается на кухне киностудии, и многое так и не удается передать в кадр. Книга и фильм - это по-прежнему разные формы искусства.
Когда в “Целителе” я даю какое-то описание обстановки или человека, я скорее делаю это не с целью показать декорации места действия, сколько преследую определенную идею. Столь подробное и живописное описание гостиной в доме Редфорда и довольно фрагментарное описание особняка Бенкрофтов, где основные события и разворачиваются, не случайны. Точно так же не случайно и практическое отсутствие описание внешности Алджерона, и, напротив, не такое скудное изображение Элизабет. Эти описания являются частью воздействия. Они служат для того, чтобы читатель почувствовал себя на месте Стилтона, перед которым развернулась совершенно неожиданная картина, или на месте безразличного и почти отошедшего от всего Бенкрофта, который вдруг видит перед собой женщину. Важно, чтобы читатель смотрел не только снаружи, но и изнутри, поэтому, в частности, монологи Редфорда перемежевываются с его письмами, с его мыслями. Любая деталь - не дань проформе, а необходимый инструмент. А напрасные детали ни к чему. Например, что еще может добавить к портрету Молли описание ее комнатки? Немногое. Это описание будет некоторыми выводами из ее ситуации и ее характера, а они уже даны. Можно было бы дать это описание вперед. Что ж, это другой разговор. Тогда выводами станет ситуация и характер, с точки зрения художественных приемов это не лишено смысла. Вот только иногда подробностями можно перегрузить произведение, некоторых читателей уж точно, а главная цель у писателя - воздействовать, удерживать читателя, не дать той или иной мысли соскочить, навести на размышление, создать ощущение и не дать тому развеяться раньше времени, по крайней мере, подобные цели преследую я. Насколько это у меня получается, что ж, это уже судить другим.