Герман Гессе - Степной волк (1927)
Дочитал "Гроздья гнева" Стейнбека, финальная сцена показалась мне знакомой. Показалось, что тяжелые испытания, выпавшие на плечи героев могли бы продолжаться до бесконечности. В итоге и получилось, что прочитал порцию Страдания и Драмы в духе Золя или Диккенса, когда люди живут не лучше чем бездомные собаки. Как бы то ни было, хочу теперь посмотреть экранизацию.
Подумал-подумал и решил перечитать "Степного волка" Гессе, все-таки там есть кое-что о "сомнительности, безнадежности человеческой жизни", о "безвыходности, странности, жгучем отчаянии человеческого бытия". Правда, это больше тянет на Экзистенциализм, на Камю и Сартра, пару раз вспомнил "Тошноту". Но там есть и о "немыслимо жестоком, бесконечном страдании".
Именно со "Степного волка" началось мое знакомство с Гессе (Гессе написал этот роман к своему пятидесятилетию). Испытывая литературный голод, я набрел в книжном на собрание Гессе. Название "Степной волк" возбудило мое любопытство, я подумал, что как минимум это об одиночестве. Так что с Гессе, сколько помню, я познакомился не через кого-то другого. Сейчас, когда перечитываю эти записки только для сумасшедших, как-то ближе к сердцу все принимаю, тягостная атмосфера словно обволакивает меня со страниц книги. Мир предназначен для медвежатников, и для некоторых натур в нем просто не место. Не помню, кто сказал, что в природе слабый не выживает, а в обществе его заставляют жить. Впрочем, это я уже отвлекаюсь.
То, что я выписал себе после первого прочтения (согласно записям это было в сентябре 2005-го, и согласно тем же записям тогда я отмечал для себя, что "Степной волк", в сущности, мало в чем меня убеждает, других свидетельств не осталось, наверно оттого, что я в ту пору был влюблен, и в Гарре Галлере я был заинтересован постольку-поскольку):
1) Каждый человек считает страдания, выпавшие на его долю, величайшими.
2) Когда в одной душе и в одной крови сходятся два заклятых врага, жизнь никуда не годится.
3) Да и у самой несчастливой жизни есть свои светлые часы и свои цветики счастья среди песка и камней.
4) И эти люди, чья жизнь весьма беспокойна, ощущают порой, в свои редкие мгновения счастья, такую силу, такую невыразимую красоту, пена мгновенного счастья вздымается порой настолько высоко и ослепительно над морем страдания, что лучи от этой короткой вспышки счастья доходят и до других и их околдовывают.
5) Следовало бы однажды устроить очную ставку с самим собой, глубоко заглянуть в хаос собственной души и полностью осознать самого себя.
6) Способностью думать человек обладает лишь в небольшой мере, и даже самый духовный и самый образованный человек видит мир и себя самого всегда сквозь очки очень наивных, упрощающих, лживых формул - и особенно себя самого! Ведь это, видимо, врожденная потребность каждого человека, срабатывающая совершенно непроизвольно, - представлять себя самого неким единством.
7) В действительности же любое “я”, даже самое наивное - это не единство, а многосложнейший мир, это маленькое звездное небо, хаос форм, ступеней и состояний, наследственности и возможностей. А что каждый в отдельности стремится смотреть на этот хаос как на единство и говорит о своем “я” как о чем-то простом, имеющем твердую форму, четко очерченном, то этот обман, привычный всякому человеку (даже самого высокого полета), есть, по-видимому, такая же необходимость, такое же требование жизни, как дыхание и пища.
8) Пусть самоубийство - это глупость, трусость и подлость, пусть это бесславный, позорный выход - любой, даже самый постыдный выход из этой мельницы страданий куда как хорош, тут уж нечего играть в благородство и героизм, тут я стою перед простым выбором между маленькой, короткой болью и немыслимо жестоким, бесконечным страданием.
9) О, и они правы, люди, бесконечно правы, что так живут, что играют в свои игры и носятся со своими ценностями, вместо того чтобы сопротивляться этой унылой механике и с отчаянием глядеть в пустоту, как я, свихнувшийся человек.
10) Разве идеалы существуют для того, чтобы их достигали? Разве мы, люди, живем для того, чтобы отменить смерть? Нет, мы живем, чтобы бояться ее, а потом снова любить, и как раз благодаря ей жизнь так чудесно пылает в иные часы.
11) Я тоскую о страданиях, которые дали бы мне готовность умереть.
12) Тогда возникает разные идеалы… они чрезвычайно разумны, и все же они страшно насилуют и обирают жизнь, потому что очень уж наивно упрощают ее.
13) Вследствие этого заблуждения “нормальными”, даже социально высокосортными, считаются часто люди неизлечимо сумасшедшие, а как на сумасшедших, смотрят, наоборот, на иных гениев.
Подумал-подумал и решил перечитать "Степного волка" Гессе, все-таки там есть кое-что о "сомнительности, безнадежности человеческой жизни", о "безвыходности, странности, жгучем отчаянии человеческого бытия". Правда, это больше тянет на Экзистенциализм, на Камю и Сартра, пару раз вспомнил "Тошноту". Но там есть и о "немыслимо жестоком, бесконечном страдании".
Именно со "Степного волка" началось мое знакомство с Гессе (Гессе написал этот роман к своему пятидесятилетию). Испытывая литературный голод, я набрел в книжном на собрание Гессе. Название "Степной волк" возбудило мое любопытство, я подумал, что как минимум это об одиночестве. Так что с Гессе, сколько помню, я познакомился не через кого-то другого. Сейчас, когда перечитываю эти записки только для сумасшедших, как-то ближе к сердцу все принимаю, тягостная атмосфера словно обволакивает меня со страниц книги. Мир предназначен для медвежатников, и для некоторых натур в нем просто не место. Не помню, кто сказал, что в природе слабый не выживает, а в обществе его заставляют жить. Впрочем, это я уже отвлекаюсь.
То, что я выписал себе после первого прочтения (согласно записям это было в сентябре 2005-го, и согласно тем же записям тогда я отмечал для себя, что "Степной волк", в сущности, мало в чем меня убеждает, других свидетельств не осталось, наверно оттого, что я в ту пору был влюблен, и в Гарре Галлере я был заинтересован постольку-поскольку):
1) Каждый человек считает страдания, выпавшие на его долю, величайшими.
2) Когда в одной душе и в одной крови сходятся два заклятых врага, жизнь никуда не годится.
3) Да и у самой несчастливой жизни есть свои светлые часы и свои цветики счастья среди песка и камней.
4) И эти люди, чья жизнь весьма беспокойна, ощущают порой, в свои редкие мгновения счастья, такую силу, такую невыразимую красоту, пена мгновенного счастья вздымается порой настолько высоко и ослепительно над морем страдания, что лучи от этой короткой вспышки счастья доходят и до других и их околдовывают.
5) Следовало бы однажды устроить очную ставку с самим собой, глубоко заглянуть в хаос собственной души и полностью осознать самого себя.
6) Способностью думать человек обладает лишь в небольшой мере, и даже самый духовный и самый образованный человек видит мир и себя самого всегда сквозь очки очень наивных, упрощающих, лживых формул - и особенно себя самого! Ведь это, видимо, врожденная потребность каждого человека, срабатывающая совершенно непроизвольно, - представлять себя самого неким единством.
7) В действительности же любое “я”, даже самое наивное - это не единство, а многосложнейший мир, это маленькое звездное небо, хаос форм, ступеней и состояний, наследственности и возможностей. А что каждый в отдельности стремится смотреть на этот хаос как на единство и говорит о своем “я” как о чем-то простом, имеющем твердую форму, четко очерченном, то этот обман, привычный всякому человеку (даже самого высокого полета), есть, по-видимому, такая же необходимость, такое же требование жизни, как дыхание и пища.
8) Пусть самоубийство - это глупость, трусость и подлость, пусть это бесславный, позорный выход - любой, даже самый постыдный выход из этой мельницы страданий куда как хорош, тут уж нечего играть в благородство и героизм, тут я стою перед простым выбором между маленькой, короткой болью и немыслимо жестоким, бесконечным страданием.
9) О, и они правы, люди, бесконечно правы, что так живут, что играют в свои игры и носятся со своими ценностями, вместо того чтобы сопротивляться этой унылой механике и с отчаянием глядеть в пустоту, как я, свихнувшийся человек.
10) Разве идеалы существуют для того, чтобы их достигали? Разве мы, люди, живем для того, чтобы отменить смерть? Нет, мы живем, чтобы бояться ее, а потом снова любить, и как раз благодаря ей жизнь так чудесно пылает в иные часы.
11) Я тоскую о страданиях, которые дали бы мне готовность умереть.
12) Тогда возникает разные идеалы… они чрезвычайно разумны, и все же они страшно насилуют и обирают жизнь, потому что очень уж наивно упрощают ее.
13) Вследствие этого заблуждения “нормальными”, даже социально высокосортными, считаются часто люди неизлечимо сумасшедшие, а как на сумасшедших, смотрят, наоборот, на иных гениев.