(no subject)
30 декабря был день, насыщенный медицинскими событиями. Рано утром мы с мамой попёрлись в институт травматологии, это на другом конце Москвы. Мама очень сильно печётся о моём локте и о его будущем благополучии. Приём там стоит 900 рублей. В регистратуре мне дали направление к доктору Зеймадуллину Вадиму Тофиковичу (примерно так). Мама тут же устроила разборки на национальной почве. В результате меня перенаправили к Рябцеву Сергею Леонидовичу. ("Нну хорошо, будет вам другой доктор", - ехидно сказала регистраторша и в её голосе явно слышался подвох.) Мама сказала, что Сергей - это хорошо, а вот Леонидович не очень. Но мы всё равно к нему пошли. В коридоре перед кабинетом сидели три грустных мужчины. Мы с мамой немного пошушукались о национальном вопросе, потом она сходила на поиски Вадима Тофиковича, но безуспешно: дверь в его кабинет была заперта. Бить бы она его не стала, просто хотела посмотреть.
Потом мы очень долго ждали своей очереди. Этот Рябцев, видимо, был очень прилежным доктором. В какой-то момент он вышел из кабинета и пошёл вдаль по коридору, а мы испытующе впились в него глазами. Он был высок, немного грузен, усат, очкаст и надменен. Среднего возраста, в смысле 50+. Его лицо мне ничего не сказало, а маме сказало многое. Она не на шутку встревожилась. "Даа... вот тебе и Леонидович...", - пробормотала она себе под нос. Через какое-то время он прошествовал обратно в кабинет, а ещё немногим позже из кабинета вышла пациентка, женщина в очках и розовом свитере. Оказалось, что один из этих мужчин в коридоре был её муж и они принялись обсуждать новости, а другой пациент прошёл ко врачу. Я навострила уши.
- Медицина кончилась, - прискорбно констатировала женщина. - Медицина кончилась, так же как и опера. Медицины больше нет.
- Что-что кончилось? - спросила меня мама шёпотом. Она тоже прислушивалась, но не могла расслышать. Я объяснила.
- Почему я должна перед ним оправдываться? Почему он ведёт себя так, как будто я вру? И это за 900 рублей! - вопрошала женщина. У меня внутри всё похолодело. - Вот он сидит там и видно, что ему уже все надоели, что он хочет поскорее уйти, начать праздновать, а тут пришла какая-то тётка, чего-то от него хочет...
У меня внутри всё похолодело ещё раз. Я с тоской стала думать о Тофиковиче. Мама тоже ёрзала, но потом не выдержала и подошла к женщине. Склонилась к ней и что-то шепнула.
- Ну почему противный? - ответила женщина. - Просто неприветливый! И неразговорчивый. Так себя ведёт, будто делает одолжение.
Между ними завязалась светская беседа, а мы с мужем стояли рядом и согласно кивали, бессловесные.
Потом мы с мамой вернулись на своё место, и тут в коридор вбежала Рыдающая Девушка. Она села на диванчик неподалёку от нас и стала судорожно рыдать и всхлипывать, копаясь в сумочке и перебирая какие-то бумажки. Это был кошмар. Рыданиями наполнился весь коридор. По спине поползли мурашки. Минут через пять она куда-то убежала, всё так же рыдая. Мама потом многозначительно сказала, что так рыдают только в одном случае. Я, естественно, не поняла, в каком. "Рак, - объяснила мама. - Или ампутация". Но я лично думаю, что есть ещё куча всяких случаев, когда можно так рыдать. И ещё, когда она там сидела, я с удивлением для себя обнаружила, что стараюсь не думать о ней и не ставить себя на её место. Не сочувствовать. Я отстранилась, а раньше я бы извелась.
Но тут настал наш черёд.
Мы зашли в кабинет и мама нервно и с преувеличенной радостью поздравила доктора с наступающим и пожелала ему всяческих успехов. Он не взглянул в нашу сторону. Я уселась на стульчик. Доктор не отрывал глаз от монитора и что-то медленно печатал. Потом он стал меня неторопливо расспрашивать, а я, сбиваясь и лепеча ерунду от страха, стала отвечать. Казалось, что он собирается писать мою биографию, а не лечить руку! Но в какой-то момент он кончил печатать и даже пощупал мой локоть. А потом ещё в какой-то момент вроде бы проникся ко мне симпатией и принялся философствовать. Я заметила, что врачи склонны к философии. В частности, он изрёк, что при разработке локтевого сустава, так же как и в жизни, мне нужно попытаться найти золотую середину, а это очень сложно сделать. Что любовь должна иметь границы. Что турецкий премьер-министр назвал мусульман своей пехотой. И многое другое, чего я уже не помню.
Доктор Рябцев отправил меня делать УЗИ локтя, чтобы посмотреть, есть ли в суставе жидкость. Для этого надо было идти в другой корпус, там на улице как раз выглянуло солнышко и мы с мамой поковыляли в бахилах, надетых на сапоги, по хрустящему снегу. В этом корпусе я сделала две глупости и нам один раз нахамили.
Первая глупость заключалась в том, что, сидя в очереди на УЗИ и рассматривая дверь в кабинет, напротив которого мне суждено было усесться, я вслух поделилась с мамой своей находкой:
- Доктор Клушин! - умилилась я и выразительно ткнула пальцем в табличку на двери.
В этот момент проходящий по коридору мужчина в белом халате замедлил шаг, странно на меня посмотрел, достал из кармана ключ, открыл дверь с табличкой и скрылся за ней. Мама начала беззвучно трястись и не могла успокоиться довольно долго. Меня тоже потрясывало. Доктор Клушин, как назло, ещё несколько раз шнырял по коридору, бросая на меня взгляды, полные немого укора. Я тренировалась сдерживать улыбку и получалось у меня плохо.
Вторая глупость, поменьше и не такая стыдная, приключилась в бухгалтерии, куда меня отправили оплачивать УЗИ. Кассирша прибежала с выпученными глазами и протянула мне руку с какой-то бумажкой, которую я попыталась выхватить, в то время как должна была наоборот сунуть ей свою. Она выпучилась ещё больше и принялась вопить "Боже! Боже! Боже!" и смотреть на меня, как на сумасшедшую. Я быстро сориентировалась, мы расквитались, но получилось всё равно нелепо.
В общем, жидкость в суставе есть, но это не страшно. Рука двигается уже гораздо лучше.
После этого мы попёрлись восвояси, то есть в нашу районную поликлинику на процедуры, но попали как раз в перерыв, зашли в "Му-му" выпить чаю, потом в книжный, где мама чуть не скупила все издания Беллы Ахмадулиной, а потом на процедуры. После процедур нельзя сразу выскакивать на улицу, поэтому мы решили погулять по этажам и наткнулись на кабинет окулиста. Я решила от нечего делать проверить зрение и оказалось, что у меня минус 6,5 и 6,75 и что мне можно пользоваться компьютером не больше двух часов в день. Я стала думать, куда при таком раскладе пойти работать: в трамвайное депо? в школу? в экскурсионное бюро? Нет ответа.
Потом мы очень долго ждали своей очереди. Этот Рябцев, видимо, был очень прилежным доктором. В какой-то момент он вышел из кабинета и пошёл вдаль по коридору, а мы испытующе впились в него глазами. Он был высок, немного грузен, усат, очкаст и надменен. Среднего возраста, в смысле 50+. Его лицо мне ничего не сказало, а маме сказало многое. Она не на шутку встревожилась. "Даа... вот тебе и Леонидович...", - пробормотала она себе под нос. Через какое-то время он прошествовал обратно в кабинет, а ещё немногим позже из кабинета вышла пациентка, женщина в очках и розовом свитере. Оказалось, что один из этих мужчин в коридоре был её муж и они принялись обсуждать новости, а другой пациент прошёл ко врачу. Я навострила уши.
- Медицина кончилась, - прискорбно констатировала женщина. - Медицина кончилась, так же как и опера. Медицины больше нет.
- Что-что кончилось? - спросила меня мама шёпотом. Она тоже прислушивалась, но не могла расслышать. Я объяснила.
- Почему я должна перед ним оправдываться? Почему он ведёт себя так, как будто я вру? И это за 900 рублей! - вопрошала женщина. У меня внутри всё похолодело. - Вот он сидит там и видно, что ему уже все надоели, что он хочет поскорее уйти, начать праздновать, а тут пришла какая-то тётка, чего-то от него хочет...
У меня внутри всё похолодело ещё раз. Я с тоской стала думать о Тофиковиче. Мама тоже ёрзала, но потом не выдержала и подошла к женщине. Склонилась к ней и что-то шепнула.
- Ну почему противный? - ответила женщина. - Просто неприветливый! И неразговорчивый. Так себя ведёт, будто делает одолжение.
Между ними завязалась светская беседа, а мы с мужем стояли рядом и согласно кивали, бессловесные.
Потом мы с мамой вернулись на своё место, и тут в коридор вбежала Рыдающая Девушка. Она села на диванчик неподалёку от нас и стала судорожно рыдать и всхлипывать, копаясь в сумочке и перебирая какие-то бумажки. Это был кошмар. Рыданиями наполнился весь коридор. По спине поползли мурашки. Минут через пять она куда-то убежала, всё так же рыдая. Мама потом многозначительно сказала, что так рыдают только в одном случае. Я, естественно, не поняла, в каком. "Рак, - объяснила мама. - Или ампутация". Но я лично думаю, что есть ещё куча всяких случаев, когда можно так рыдать. И ещё, когда она там сидела, я с удивлением для себя обнаружила, что стараюсь не думать о ней и не ставить себя на её место. Не сочувствовать. Я отстранилась, а раньше я бы извелась.
Но тут настал наш черёд.
Мы зашли в кабинет и мама нервно и с преувеличенной радостью поздравила доктора с наступающим и пожелала ему всяческих успехов. Он не взглянул в нашу сторону. Я уселась на стульчик. Доктор не отрывал глаз от монитора и что-то медленно печатал. Потом он стал меня неторопливо расспрашивать, а я, сбиваясь и лепеча ерунду от страха, стала отвечать. Казалось, что он собирается писать мою биографию, а не лечить руку! Но в какой-то момент он кончил печатать и даже пощупал мой локоть. А потом ещё в какой-то момент вроде бы проникся ко мне симпатией и принялся философствовать. Я заметила, что врачи склонны к философии. В частности, он изрёк, что при разработке локтевого сустава, так же как и в жизни, мне нужно попытаться найти золотую середину, а это очень сложно сделать. Что любовь должна иметь границы. Что турецкий премьер-министр назвал мусульман своей пехотой. И многое другое, чего я уже не помню.
Доктор Рябцев отправил меня делать УЗИ локтя, чтобы посмотреть, есть ли в суставе жидкость. Для этого надо было идти в другой корпус, там на улице как раз выглянуло солнышко и мы с мамой поковыляли в бахилах, надетых на сапоги, по хрустящему снегу. В этом корпусе я сделала две глупости и нам один раз нахамили.
Первая глупость заключалась в том, что, сидя в очереди на УЗИ и рассматривая дверь в кабинет, напротив которого мне суждено было усесться, я вслух поделилась с мамой своей находкой:
- Доктор Клушин! - умилилась я и выразительно ткнула пальцем в табличку на двери.
В этот момент проходящий по коридору мужчина в белом халате замедлил шаг, странно на меня посмотрел, достал из кармана ключ, открыл дверь с табличкой и скрылся за ней. Мама начала беззвучно трястись и не могла успокоиться довольно долго. Меня тоже потрясывало. Доктор Клушин, как назло, ещё несколько раз шнырял по коридору, бросая на меня взгляды, полные немого укора. Я тренировалась сдерживать улыбку и получалось у меня плохо.
Вторая глупость, поменьше и не такая стыдная, приключилась в бухгалтерии, куда меня отправили оплачивать УЗИ. Кассирша прибежала с выпученными глазами и протянула мне руку с какой-то бумажкой, которую я попыталась выхватить, в то время как должна была наоборот сунуть ей свою. Она выпучилась ещё больше и принялась вопить "Боже! Боже! Боже!" и смотреть на меня, как на сумасшедшую. Я быстро сориентировалась, мы расквитались, но получилось всё равно нелепо.
В общем, жидкость в суставе есть, но это не страшно. Рука двигается уже гораздо лучше.
После этого мы попёрлись восвояси, то есть в нашу районную поликлинику на процедуры, но попали как раз в перерыв, зашли в "Му-му" выпить чаю, потом в книжный, где мама чуть не скупила все издания Беллы Ахмадулиной, а потом на процедуры. После процедур нельзя сразу выскакивать на улицу, поэтому мы решили погулять по этажам и наткнулись на кабинет окулиста. Я решила от нечего делать проверить зрение и оказалось, что у меня минус 6,5 и 6,75 и что мне можно пользоваться компьютером не больше двух часов в день. Я стала думать, куда при таком раскладе пойти работать: в трамвайное депо? в школу? в экскурсионное бюро? Нет ответа.