(no subject)
Осень. Ищу ее.
Если не ее саму, то хотя бы ее признаки. Ежели и признаки не найдутся, то хотя бы предпосылки признаков. Ищу некие условия, согласно которым можно было бы нащупать предпосылки признаков наступления осени.
И не нахожу. Ищу и не нахожу. Это не значит, что ее нет (я об осени). Она - за мной. Шуршит, шелестит, дышит холодком. Я резко оборачиваюсь - никого. Но я знаю, что это она. Просто пока ей как-то неловко в упор.
Признаки: дети, птицы, деревья, метеосводки. Мысли о них нагоняют на меня хандру.
В Тель-Авиве +33 в тени. Это ничего не значит. Я чувствую ее холодок.
До декабря мало что изменится. Ну, неудобства Праздника Кущей, ужасающая пустота Судного дня, радость Дарования Торы, и, пожалуй все.
Живи я в Иерусалиме и поспеши я вовремя посадить ореховое деревце (или успей я захватить и присвоить чьи-то развитые дерева), сейчас бы я собирал урожай. Я бы вдыхал терпкие йодистые ароматы зеленой ореховой кожуры (коей совсем скоро предстоит превратиться в гниль), вскрывал ножем крепкую скользкую молодую скорлупу, лакомился бы свежими, влажными и белыми, как молоко, ореховыми ядрами и стеснясся бы цвета своих ладоней и губ - буро-чернильного колора орехового сбора, да. Но я не живу в Иерусалиме, и, образно говоря, у меня отсохла правая рука.
По улице передвигаюсь короткими перебежками, чтобы не опалить мой бедный мозжечок.
Дети. С ними более-менее ясно. Дети закрыты.
Море. Рабочий день спасателей сокращен на один час. Это значит, что дни стали короче, а ночи - длиннее. Я подхожу к воде и подолгу сморю на рыбок в ожидании чуда.
Смотрю в небо в ожидании дождя, но нет дождя. Вслушиваюсь в речи синоптиков в ожидании похолодания, но нет похолодания. Смотрю на птиц в ожидании письма, но нет письма UPDATE
Если не ее саму, то хотя бы ее признаки. Ежели и признаки не найдутся, то хотя бы предпосылки признаков. Ищу некие условия, согласно которым можно было бы нащупать предпосылки признаков наступления осени.
И не нахожу. Ищу и не нахожу. Это не значит, что ее нет (я об осени). Она - за мной. Шуршит, шелестит, дышит холодком. Я резко оборачиваюсь - никого. Но я знаю, что это она. Просто пока ей как-то неловко в упор.
Признаки: дети, птицы, деревья, метеосводки. Мысли о них нагоняют на меня хандру.
В Тель-Авиве +33 в тени. Это ничего не значит. Я чувствую ее холодок.
До декабря мало что изменится. Ну, неудобства Праздника Кущей, ужасающая пустота Судного дня, радость Дарования Торы, и, пожалуй все.
Живи я в Иерусалиме и поспеши я вовремя посадить ореховое деревце (или успей я захватить и присвоить чьи-то развитые дерева), сейчас бы я собирал урожай. Я бы вдыхал терпкие йодистые ароматы зеленой ореховой кожуры (коей совсем скоро предстоит превратиться в гниль), вскрывал ножем крепкую скользкую молодую скорлупу, лакомился бы свежими, влажными и белыми, как молоко, ореховыми ядрами и стеснясся бы цвета своих ладоней и губ - буро-чернильного колора орехового сбора, да. Но я не живу в Иерусалиме, и, образно говоря, у меня отсохла правая рука.
По улице передвигаюсь короткими перебежками, чтобы не опалить мой бедный мозжечок.
Дети. С ними более-менее ясно. Дети закрыты.
Море. Рабочий день спасателей сокращен на один час. Это значит, что дни стали короче, а ночи - длиннее. Я подхожу к воде и подолгу сморю на рыбок в ожидании чуда.
Смотрю в небо в ожидании дождя, но нет дождя. Вслушиваюсь в речи синоптиков в ожидании похолодания, но нет похолодания. Смотрю на птиц в ожидании письма, но нет письма UPDATE